Пьянка

- Ты только глянь, какая там красота! -  Эрик пожирал глазами происходящее в зале. Его, в отличае от меня и Эмиля, нисколько не смущало, что некоторые парочки откровенно целовались, а некоторые вели себя и того распущеннее. - Я не против туда прогуляться. 

- Ну, если тебе так приспичило, есть одна идея, - неуверенно начал Эмиль, но озвучить идею не успел. 

К нам подлетел разгоряченный и воодушевленный концертом Натан.  

- А вы чего здесь стоите? - он ухватил братьев за плечи. - А ну, идем к нам праздновать. Давайте. Все уже там. 

Мы с ребятами обрадованно переглянулись. Ещё бы! Никакие медленные танцы не выдерживали сравнения с обществом группы “Бином Туона”. 

- Вот! Привел юные таланты! - распахнув дверь, прокричал Нат, весело подталкивая близнецов в спины. - Наполните им стаканы. 

В комнате за сценой уже сидели музыканты, а также их девушки. Каждый устроился где придется. 

С потолка свисала только одна коптилка. Но в центре комнаты на полу горело несколько свечей, и свет от их дрожащего пламени прыгал по лицам. 

Первой, кого я увидела, была сидящая на коленях у Анта Ричка. 

- Ого! Кто к нам пришел! Нелегалы. Давайте свои стаканы, - радостно воскликнула она, но при этом смутилась, поднялась с колен контрабасиста и скромно устроилась рядом с ним. 

Битый Май, совершенно уже полуживой от выпивки, мрачно поднял голову, распознал сидящий рядом объект противоположного пола и потянул Ричку к себе. 

- Уймись, Май, - сказал ему Ант. - Съешь сухарик. 

Блондинка Леси сидела рядом с Фаратом прямо на полу, красиво подогнув ножки. А сам Фарат лениво тренькал на гитаре. Увидев меня, он загадочно ухмыльнулся, а потом обратился к братьям:

-  Слышал, что кто-то из вас играет на лютне.

- Я, - Эрик сам протянул Фарату руку. - И на гитаре тоже. Как раз пришел поучиться у мастера.

- Да брось, мы же просто играли развлекательную музыку. Такое себе… Ты бы тоже наверняка справился, - Фарат лукавил, он чувствовал, что Эрик ужасно ему завидует, а потому постарался немного приободрить подростка. - Садитесь! И передайте стаканы вот тому чувачку в цилиндре.

Сидящий рядом с бочкой Ант щедро, до краев, наполнил стаканы и передал их нам с ребятами.

Мы перебрались через ноги сидящих на полу и устроились позади всех, на тех же ящиках неизвестного назначения. Эмиль подвинулся ко мне и сказал:

- Если ты захочешь уйти, я тебя провожу. Ты только скажи. Ладно? 

В его чувствах не было ни йоты заигрывания со мной. Он честно предлагал свою помощь, потому что волновался. 

- Спасибо, - ответила я. - Все в порядке. Тут здорово.

Было действительно здорово и очень интересно. Ант исправно работал виночерпием, и к концу второй кружки я уже так расслабилась, что прилегла на плечо Эрика. 

Все было так увлекательно, будто я оказалась внутри взрослой книжки. 

Фар фоном давал настройку, какую-то легкую музыку, от которой тоже кружилась голова. Май раскурил трубку, и комнату наполнил вкусный, пахнущий сушеной сливой аромат.

- Зря ты! - осудил Нат. - Глаз унюхает и всех прикроет.

- Не ссы, - промямлил Май. - Ему тоже дадим. 

Нетрудно было догадаться, что девушкой Ната была красавица Дина. Весь вечер она сидела обвив руками его шею. Он иногда отвлекался от разговоров, и тогда они целовались. 

Но самой интересной фигурой сцены была Карен. Только разглядев ее вблизи, я поняла, что ей тоже примерно лет двадцать, и догадалась, что это именно она играла Бабушку Ангела Смерти. Карен сидела высоко на стуле. Так что потолок каморки подпирала сразу три головы - ее и Травинских. У Карен были большие, пластичные мужские руки, умные глаза и тонкие губы сложной формы, которые при улыбке кривились чуть набок. 

Карен о чем-то беседовала с Антом, но при этом почему-то держала в поле внимания именно меня, откровенно поглядывая и даже слегка улыбаясь. 

Субтильный саксофонист в полосатом костюме пришел последним. 

- Как там твоя сестрица? - громко спросила его Карен. От ее бархатного голоса у меня мурашки побежали по коже. 

- Справилась. Пару танцев я за нее отыграл. Но губы у меня уже в хлам. Дайте прополоскать горло, ребята.

Ему налили, он изящно поднял бокал и продекламировал голосом Волка-Звездочета:

-  Ну, что, друзья? Товарищи полночных пиршеств! По цвету шкур нас узнают на раз! Итак, за нас!

Все тут же засуетились и стали наполнять бокалы. 

Ант протянул руку за моим. 

- Мне уже хватит. Спасибо… - заплетающимся языком проговорила я. 

Но Ант сделал рукой требовательный жест и так игриво сложил брови, мол, и слышать ничего не желаю, что я взяла стакан, и подняла тост за группу и её феерическое выступление на празднике.

Все, что было потом, кружилось и разваливалось на отдельные фрагменты реальности.

Смех, разговоры и гитарные перезвоны утихли и отдалились, зато приблизились мысли окружающих, и я стала слышать так отчетливо, словно и вправду умела их читать.    

Смешались лица музыкантов, а лица Эмиля и Эрика соединились и стали одним лицом, очень красивым, любимым и чем-то обеспокоенным. 

Я погладила его по щеке ладошкой, чтобы утешить. Потолок медленно разъехался, точно занавес, и надо мной разверзлось огромное черное небо с яркими как новенькие свечи звездами. Северное сияние заворачивалось в нем зелеными улитками, которые вроде бы двигались, а вроде бы никуда не смещались. 

Откуда-то сплелись смеющееся лицо Анта и его рука, поднимающая большой палец вверх. Потом он исчез, а на его месте появилась огромная скрипка на колесике и тоже уплыла. Большие и очень сильные руки подняли меня и понесли в небо. Щека моя уткнулась в женскую грудь, над которой кокетливо темнела татуировка скрипичного ключа. Все вокруг уменьшилось, и я тоже, зато держащая меня виолончелистка Карен выросла величиной с башню главного корпуса. На ее лице белела зубастая маска Ангела Смерти, приятный грудной голос убаюкивал, напевая колыбельную, у которой вовсе не было слов. Вместо слов где-то внизу, под исполинскими ногами несущей меня девушки, появлялось все то, о чем подразумевалось в песне. Табун эдурских лошадей, туманные поля, разрушенный замок на далеком холме, журавли над рекой… Освещенный луной Туон, видимый точно сверху, и бегущие по главной улице ребята. Ант, Фар, Нат, Дина, Леси, Ричка и даже Битый Май. Все без тулупов, все громко смеющиеся. Они уменьшались и уменьшались, а вскоре и весь университет растворился в тумане. Зато шевелящиеся улитки северного сияния приближались, а звезды становились крупнее. Я помнила, что в небесных чертогах должно быть очень холодно, куда холоднее, чем зимой на земле. Но мне было тепло в руках Карен, она гладила меня по голове и все пела, пела…  песня уже не добиралась до моих ушей - сразу таяла в бесконечности.

…

Я проснулась на полу в каморке за сценой совершенно одна, укрытая своим тулупом. Свечи потухли, а над головой тускло тлела коптилка. 

Страшно хотелось пить. Я села. Развал в комнате был немыслимый. Пролитое пиво, грязные стаканы, перевернутые пустые бочонки из под эля. На полу валялся цилиндр и несколько отпавших от рубашки Анта звезд из фольги. Один стул был перевернут, а на его ножке красовался балансирующий пустой стакан. 

Я поднялась. Сунула руки в рукава тулупа и вышла из комнаты. Меня слегка качало, и голова была тяжелая, точно кастрюля с супом. 

Главный корпус пустовал. Я шла в полумраке коридора, стараясь нащупать даром хоть какую-то живую душу, но никого не слышала. Поплутав так, я наконец нашла выход на сцену и спустилась в зал. 

В окнах уже брезжил рассвет. Высокая, темная фигура елки больше не казалось прекрасной. Мрачным исполином стояла она посреди пустынного зала, а под ней, на снежных сугробах, которые успешно заменяла серая вата, укрытый своим тулупом, спал Эмиль. Я знала, что это он, а не Эрик, - на его шее по-прежнему чернел бант, правда уже не нарядный, а кривой и изрядно помятый.

 (Финал зимней новеллы)

 Свежее, жирное, плохо правленое, но мне пока нравится.