Грехопадение и разврат

Дико извиняюсь перед теми кого задолбали флешмобы, но это тот от участия в котором я, попросту, не могу отказаться.

Так уж вышло, что с этим небольшим отрывком пришлось повозиться несколько месяцев. Он упорно не получался таким как мне бы хотелось. Даже блог пришлось запилить по этому поводу дабы советов о том как писать эротику наслушаться. Кстати, спасибо всем кто тогда откликнулся.

А потом в какой-то миг всё изменилось и сцена была написана в один присест.

Ну а как оно там получилось - судить вам.

Итак: Глава 7. В которой будут оспа, вода, огонь и разговоры. А Темников начнёт охоту на дурака.

Темников сидел, откинувшись на бревенчатую стену предбанника, даже, наверное, полулежал. Верхнюю одежду он успел скинуть, и теперь на нём была лишь сорочка с распахнутым воротом да простые порты. Вся его поза говорила о расслабленном отдыхе, о спокойствии и умиротворении. Говорила, пока Лизка не устроила театр с заголением.

Глаза княжича расширились, он судорожно сглотнул и замер на вдохе. И Лизка замерла, на княжича уставилась, а в головёнке рыжей пустота, ни одной связной мысли. Ей бы отшутиться, али хоть ойкнуть по-бабьи, так нет, стоит и не моргает даже. Темников кхекнул, прочищая горло, и только теперь девка увидела, с какой жадностью его взгляд вцепился в край рубахи, так издевательски замерший на границе сокровенного бесстыдства. Как побелели его пальцы, сжавшиеся в кулаки. Как напряглись ноги, босыми ступнями упираясь в доски пола. Поза княжича выражала полную готовность сорваться с места и ринуться… Куда? К ней? Лизка вдруг ясно осознала, каких усилий стоит Александру Игоревичу удерживать себя на месте. Осознала и, решившись, потянула подол дальше, вверх. Сначала медленно, несмело. А после, разглядев в чёрных искрах Темниковских глаз нетерпеливо-жадное одобрение, быстрее, решительней. Ещё раз замерла, уже снявши рубаху, но всё ещё прижимая её к груди, а потом отбросила тканую броню и даже руки чуть в стороны развела, полностью раскрываясь перед этим голодным тёмным омутом.

— Красивая, — прохрипел княжич совершенно севшим голосом, — такая… красивая.

Лизка улыбнулась несмело и шагнула вперёд. И ещё раз шагнула, и ещё. Пришла. Темников обхватил её руками, ладони на пояснице соединив, лицом к животу прижался крепко и выдохнул облегчённо. Лизка ажно охнула утробно от такой-то ласки, а после пальцы дрожащие в волосы ему запустила и замерла. Пару мгновений неподвижности и она почувствовала губы княжича, не поцелуй даже, а так, будто он кожу её вдохнуть пытается. Будто он ею, Лизкою, дышать надумал вместо воздуху. А в следующий миг она неведомым образом уже на лавке очутилась, так что под задом доски твёрдые, а плечи и голова на коленях у его сиятельства устроились. Пальцы Темникова, чуть подрагивая, лица её касались, оглаживали, черты обрисовывали, так слепец незнакомца «увидеть» пытается. Только Темников не слепец: эвона как в глаза смотрит пристально, а во взгляде и страсть жадная, и усмешка горделивая, и… любопытство? Матерь божья царица всеблагая, до чего же Лизке этот взгляд нравился. Под ним она, и впрямь, себя красивой чувствовала и желанной к тому же.

Персты княжича сорвались с Лизкиного подбородка и мягко, невесомо касаясь горла, двинулись к груди. Девка задержала дыхание, когда его ладони, чуть подрагивая, остановилась над навершиями её, коли уж по-правде, невеликих всхолмий. Ладони чуть опустились и вновь рванулись вверх, будто опасаясь пораниться. И от этого прикосновения-неприкосновения Лизке стало так колко радостно, такое утомительное удовольствие несли в себе ласки Темникова, что она подалась за руками вслед как бездомный кошёнок за погладившим его ненароком дитём.

Касания княжича были мягкими, осторожными, Лизка даже могла бы сказать робкими и несмелыми. Могла, кабы это кто другой был, а не Темников. К его сиятельству слова сии примерять глупостью несусветной казалось. Но пуще всего будоражили её нутро не откровенные касания и не тяжёлое дыхание Александра Игоревича. Его глаза, этот взгляд изучающий, испытывающий неотрывно следящий за дрожанием ресниц, за изгибами губ, за быстро меняющимися гримасками. Темников, не отрываясь, приник взором к её лицу, и Лизка в ответ даже моргать не смела. Лишь чувствовала, как мучительная истома расползается вдоль хребта, как ноги сами по себе раздвигаются в стороны, бесстыдно открывая доступ к сокровенному.

Пальцы княжича нырнули в рыжий пожар её междуножья, и Лизка вдруг ощутила, что во всём мире божием не осталось воздуху. Вот вроде и дышит она, грудину чем-то заполняет, а кажется, будто пустоту вдыхает. Темников продолжал движения рук, меняя ритмы, изучая и подстраиваясь, а Лизке вдруг примерещилось, что она по тёмной поре по двору идёт. А в руках у неё таз с водой колодезной, холодной и вкусной до изумления. Таз полон и тяжёл, но Лизка несёт его, страшась расплескать. Потому что пролить ту воду страшно так, что губы дрожат, жутко так, будто умрёшь после этого, и… невыносимо притягательно. А с каждым княжичевым движением, с каждым вжиманием пальцев в её естество словно ещё кружку сверху доливают. Лизка замирает, напрягшись, вытянувшись, в попытке остановиться, удержать равновесие, но тут Темников касается губами уголка её губ. Девка мотает головой, отказываясь признавать поражение, разворачивается и, неожиданно уткнувшись в живот княжичу, втягивает сквозь ткань сорочки до невозможности одуряющий запах распалённого тела. И всё. Не донесла, расплескала, не выдержала. Ухнула с головой в болючую нежность, захлебнулась радостным ужасом. Её так придуманной той водой окатило, что Лизка забила пятками по струганным доскам, замычала Темникову в живот протестующе. А руками от воздуха судорожно заотталкивалась.

После, когда княжич уходил ужо, так и не попарившись, она, решившись, предложила: — Ваше сиятельство, когда ввечеру постелю вам стелить стану, я могу… Нет, — тут же поправилась, — я хочу до утра у вас остаться. Ежели дозволите, конечно.

Темников замер в дверях, будто бы колеблясь, а после хмыкнул неопределённо и, не оборачиваясь, обронил: — Дозволяю.