За философию
Автор: Александр ПрибыловФилософия. Согласно ей самой, она пронизывает все в нашей жизни, хотя и не осознается, не доходит до рассуждений. Но стоит человеку задуматься о происходящем, о своем месте в этом и готово:
Зачин (философия без примесей):
В теченьи времени и в бездне расстояний, в различьи рас и море языков, в похожих и не очень именах легко нам заблудиться — признать чужую улицу своею, названия созвучьем обманувшись, сходством быта; иль не узнать родных людей в пространной речи незнакомца, смотревшего на них сквозь линзу опыта иного. Встречи, вот что неизменно: улыбки, взгляды, чувства — отношенья. Миг жизни между прошлым и грядущим, оттуда краткий шаг туда, труд и восторг преображенья, свобода выбора меж «да» и «нет» — суть человечности. Незначимо тогда количество хвостов, цвет глаз, рогов наличие и острота зубов. Важны лишь встречи. И небо, что всегда вверху — свидетель непредвзятый…
О времени и месте происшествий, о коих будет речь, задумываться, право, смысла нет — такое ж Поднебесье, как везде, созвучие имен случайно, лисы… о лисах сказок преизрядно на Руси (плутовку вспомним рыжую), о ней же басен много и в Китае, где человечий облик принимают, роднясь с волками в тетушке-Европе. И потому отбросим рассужденья об истоках, о месте и эпохе. Оставим лисам лисье…
Философия дороги, как явления.
Дорога. Едет ли по ней чиновник на место службы, купец ли везет товар, паломник ли мерно шагает к далекой святыне, или ссыльный несет свою кангу — для каждого из них пыльная лента всего лишь путь отсюда туда. Возможно, интересный, но часто трудный и всегда, всегда затратный. Дорога, как ненасытное чудовище, пожирает деньги, еду, силы и, наконец, время, отнимая дни и недели, месяцы и годы короткой человеческой жизни. Такова ее сущность, и поделать с этим ничего нельзя.
Но для корчмаря, мытника и разбойника дорога — кормилица, источник выгодного торга для первого, добычи для второго и третьего. Недаром народ зовет лихих молодцев мытарями, а чиновников собирающих пошлину — разбойниками. Оттого-то те и другие терпеть друг друга не могут, тесно им на одной дороге — много ли возьмешь с обобранного? И не важно, кто обобрал — государственный человек или тот, у кого «золотая печать» тюремной татуировки на лице. Лишь трактирщик в этой драке сторонний — хлеб у него другой. Плата за корм и обогрев. И как бы ни грабили путника, за кров и пищу тот отдаст последние монеты или хотя бы отработает, а задумает взять силой — вступятся за потерпевшего и клейменый, и наделенный печатью. Ведь под гостиничной крышей и разбойнику место найдется, и стражнику. А там уже и до родства не далеко.
Есть философия и в тексте, но совсем уже коротко, афористично :)
"Один день Весны Броневой". Философия младшего командира - того, кто отвечает на войне уже не только за себя, но за других. А еще этот младший командир девушка.
Стоило зажмуриться, и перед внутренним взором возникло лицо войскового головы Ковалева. На последнем испытании по тактике, обычно молчаливый начальник испытательной комиссии вдруг подался вперед и задал вопрос не по предмету:
— Что такое Устав?
Военная ученица Бронева, почти выпускница, почти командир, задумалась — содержание уставов едва не вбивалось в молодые головы слушателей, но что такое Устав… говорил только преподаватель строевой на первом занятии.
— Свод правил определяющих устройство вооруженных сил, порядок отношений военнослужащих и…
— Порядок отношений военнослужащих, — четко повторил ее слова Ковалев. — Правила отношений командира и подчиненных в том числе… Для Устава не важно, что у тебя под формой. Для Устава ты и твои подчиненные… детали механизма…
Взгляд старшины, кажется, что-то искал в лице Вешки. Не нашел.
— Запомни, девочка, — Вешка не возмутилась, только глаза распахнула, — Армия это не только Устав. Это… много мужчин для, которых баба… Да, баба, это мамка, жена, дочь, сестра… Для мамки молодая ты еще, сестру можно ослушаться, а жене и дочери командовать невместно. Так-то, дочка…
Плещев поймал ее взгляд. Вздохнул.
— Карандаш и тетрадь пока убери.
И дождавшись, пока она исполнит приказ:
— Давай сначала свои вопросы. Вижу, что распирает тебя. Только по-очереди и коротко.
…
— Ну!
— Почему мы встали здесь, а не поддержали наших в городе?! По Уставу…
— Стоп! Я сказал: «коротко»… М-да. Устав Броневых Сил Народного Войска я не хуже тебя знаю. И про встречный бой тоже. Его вспомнила?
Увидел ее кивок и продолжил.
— Ты норматив по метанию гранат помнишь?
— Тридцать шагов, — Вешка уставилась на свои прижатые к коленям кулаки. На черный от копоти и масла палец села пятнистая яркая букашка.
— Вот тебе и ответ… На станции от забора до забора те самые тридцать шагов и будет…
…
— Радек, ты где?
— Здесь, — негромко отозвался Земелов. — Через кусты не ломись, командир. Возьми правее и на карачках. Там прореха в межовнике…
Тщательно раздуваемая из страха ярость едва не вспыхнула гневом: «учить вздумал!» Справилась. Проползла в неглубокую ложбинку. Легла грудью на траву, не делая даже попытки взглянуть на поле.
— Как там?
Мехвод дернул ухом, прогоняя комара. Волосы на затылке, как слиплись, так и высохли — острыми, торчащими в разные стороны косицами.
— Стреляют. Наши все реже. Ихние все чаще…
— Я не про то… На поле что?
— А не видно никого. Затаились… Здесь они. Ждут и смотрят…
Вешка подтянулась, подвинулась на локтях. Выглянула в просвет между кустом и сросшимися стволами чего-то лиственного. При этом прижалась плечом к плечу Земелова. Вдохнула с ароматом травы и прелой листвы густой запах чужого пота.
На поле ничего не изменилось. Разве что один из бронетранспортеров, так и не доехавших до леса сейчас дымил сильнее.
Девушка скосила глаза влево. Рассмотрела напряженные скулы, заострившийся длинный нос, вздрагивающие белесые ресницы. На верхнюю губу мужчины с зудящим звоном опустился комар. Радек фыркнул, дернул лицом, сгоняя насекомое.
— Вот леший! Совсем зажрали… — тихо ругнулся Земелов и обернулся к ней. Заглянул расширенными зрачками в ее зрачки. — Слышь, командир, а ведь только пара наших отстреливается…
Она сама это слышала. Готова была к такому исходу. Неожиданностью стал заданный ею самой вопрос:
— Радек, ты кем до армии был?
Мехвод замер. Моргнул. Дернул губами. Отвернулся, отвел взгляд. Хмыкнул.
— Механиком-водителем в ДорСтрое… После восьми классов механическую школу закончил. На бульдозере работал…
Весна видела сейчас уголок глаза и выгоревшие ресницы. Напряженные, но без болезненного излома губы.
— У нас…
— Ты почему в школу командиров не пошел? — перебила девушка, — У тебя же полное среднее. И опыт. Ты ведь в Полночной войне участвовал? Вполне можешь экипажем командовать…
Про то, что его самостоятельность давно стала ей поперек горла, не сказала — оба об этом знали.
— Не хочу… — Земелов опять повернулся к ней и, глядя в глаза, улыбнулся. — Не по мне — людей на смерть отправлять.
Вешка дернулась. Хлебнула воздуха.
— Мне бы за себя ответить…
Зажмурилась. Сглотнула судорожно.
— Значит…, а я могу, да?
Радек кивнул. Улыбнулся еще шире.
— Да. Сможешь. Раз уже впряглась…
Девушка отвернулась. Не нашла слов. Молчанием согласилась. Уставилась на медленно встающие за лесом справа дымы — горело там густо и обильно, сильнее, чем на станции. В тихом ветре они поднимались почти вертикально, образуя столбы разной толщины, и на одной высоте резко смазывались сорванные верховым потоком воздуха. Там больше не стреляли. Зато дальше, намного дальше, на версты, глухо ворчала артиллерия — работали сразу десятки стволов.
— Эк у нас живенько становится, — выдохнул Земелов. — Знаешь… под Каумкамьелли мы двумя полками так вот встряли. Как шли походом, так и воткнулись в подготовленную оборону, да еще и в тыл нам зашли…
Слова текли спокойно, осмысленно, без того внутреннего напряжения, что сопутствует нарождающейся истерике. И без осуждения — не искал он сейчас виноватых… «В школу. Обязательно в школу командиров», — промолчала Вешка. Закрыла глаза.
Мехвод прервался, завозился, меняя положение.
— …На всю жизнь тот испуг запомнил. Сидишь в коробке глухой — только перед собой в смотровую щель корму переднего танка и видно. По броне пули барабанят. Руки по рычагам скользят, колотит всего, аж зубы лязгают. А из башни ни словечка, ни команды… Строгов, командир наш, командовать начал, только тогда в себя пришёл…
Радек говорил — Вешка слушала. Он вынимал из своего прошлого, из души опыт недавней, победной, но трудной войны. А она слышала, как он говорил. Без надрыва. Ровно. Мудро. Как старший. И оттого в ней тоже укоренялось, основывалось спокойствие. То извечное бабское спокойствие, что рождается от присутствия рядом надежного мужского плеча. Бабское…
«Радек! Ах ты ж сволочь!»
Она уронила лицо в траву, сквозь зубы вдохнула, почти всхлипнула — в груди теснились гнев на саму себя и смех. И тут же вскинулась, заговорила торопливо, перебив Земелова:
— Так! Радек, слушай меня. Задачу свою ты знаешь. М?
Обернулась, требуя подтверждения. Мехвод скривил губы, кивнул.
— Смотреть подходы к нашим позициям. Огонь открывать только в случае опасности обнаружения наших позиций. После чего, или в случае появления техники противника, занять свое место в самоходке, завести двигатель и ждать приказа… Командир.
— Верно, — кивнула Вешка, улыбнулась уголками губ. — Выполняй.
Вдохнула, собираясь добавить. Но смолчала. Попятилась к проходу в кустах под взглядом механика… И все же не выдержала:
— На смерть я тебя посылать буду, не наоборот. Не забывай… А в школу командиров пойдешь без споров…
- На нас танки выйдут, - прошептала-выдохнула. - Танки... Понимаете? Вы умеете их жечь?
- А вы на что? - Веселин ласково погладил теплую сталь.
- ...Нельзя только на нас надеяться. Нельзя... - взмолилась. И оборвала себя под серьезным, требовательным прищуром союзовца. Проглотила продолжение, отвернулась, машинально просквозила взглядом по далекой опушке, низине под насыпью, зацепилась за мокрую спину дружинника, углубившегося уже по грудь.
- ... Я Перестройку встретил в басилейской армии. Призвали из рабочего поселка зеленым недороском, - тихо проговорил Веселин. Хмыкнул, - И ведь... успел первого своего заделать. Ни о чем кроме Красы своей не думал, разве грамоту выучил кое-как. На фронте это и спасло. Учится начал. Воевать учиться. Руковдства читал, офицерский журнал взводный давал... Хороший человек был, - вздохнул. - Не только себе читал. Всему взводу. Через то и человек из ТрудСоюза меня нашел...
Дружинник все копал и копал, зло рубил землю под собой и выбрасывал ее наружу. А ветерок легонько шевелил травинки торчащием между откатившимися комьями.
- Потом всю Смуту провоевал. Следом банды гонял сначала на Горщине, а потом... Помотался, вобщем... И всегда учился. И нынче научусь. Все научимся.
Вешка усмехнулась. Закрыла глаза.
- Такая учеба кровью выйдет... "Уставы кровью пишутся", - это мне в училище твердили. Папа тоже. "Техника безопасности жизнями оплачена", - мама говорила. Мы эти уставы не только читали, мы их практикой закрепляли... - Повернулась к внимательно слушающему Краснову. - Учения, учения. Потом понимаешь как, чувствуешь когда, знаешь где...
- Да-а... Эта учеба нам много стоить будет... - кивнул он. - Прости, дочка, другой не будет.