Как будто что-то плохое...

Наверное, не буду лишний раз ехидничать, что сцены, в которых люди-нелюди бьют друг другу морду лица и другие части тела тяжелыми и острыми предметами никого не смущают, а сцены любви и нежности вгоняют в краску и смущение. До меня уже сто раз поехидничали небось, и все равно ж без толку. Поэтому...

Эротических сцен у меня немножко есть. Одна даже весьма постельная, я б сказал. И она, зараза, реально остро требовалась по сюжету, выключить свет и потупить глазки никак. А опыта в написании таковых сцен у меня на тот момент было с гулькин нос, и не только написания — из соответствующей литературы в юности я читала «Эммануэль», да и на том. Не считаю, что она вышла удачной, но возложенную на нее миссию выполнила.

Однако покажу я вам совсем другую. Тут эротики поменьше, но провокации, пожалуй, поболе будет. Ибо туточки страдает детская психика (так обычно говорят?)

Или не страдает.

Распрощавшись с Сюннгивой, королевская чета двинулась дальше. В другой раз остановку сделали уже на закате. Провизии у них было еще предостаточно, а черничная наливка пошла и совсем хорошо. Ллевелис клевал носом, и колдовская постель для всех троих была уже давно готова…

Однако прежде, чем юный король окончательно задремал, ладонь Киэнна внезапно нырнула под покровы шерстяного плаща Эйтлинн и нежно прошлась по спине, от верхнего позвонка до самой ложбинки между ягодицами. По коже побежали сладкие мурашки.

— Ты что делаешь? — прошептала Эйтлинн. — Он же еще не спит!

Ладонь бесстыдно продолжила свое путешествие:

— А я и не собираюсь обкрадывать его тайком. Если ему не понравится мое поведение — он быстро даст мне знать.

Голова у Эйтлинн пошла кругом:

— Ты серьезно? Но так же нельзя! Так не делают!

— Это там у вас не делают. — Он вполоборота глянул на мигом пробудившегося Ллевелиса: — Лу, я делаю что-то плохое?

Золотоглазый отрок задумчиво мотнул головой. Руки Киэнна пошли в более решительное наступление, заскользили по ее дрожащим от напряжения бедрам. В паху отчаянно заныло.

— А теперь?

Тот же жест отрицания, даже более уверенный. Эйтлинн порывисто дышала, и слышала, как колотится о стенки сосудов его кровь, точно намереваясь найти свой путь на свободу и разбрызгаться пламенно-алым фейерверком. Плащ соскользнул с ее плеч, жадные губы прильнули к шее, груди, на несколько мгновений замерли в той самой впадинке под ключицей, поползли вниз по животу…

— А сейчас?..

Она очень старалась не кричать. Не знала, как Ллевелис воспримет это. Но не смогла. Захлебнулась долгим, прерывистым воплем блаженства, потонула в пульсирующем, раскаленном океане…

А потом вдруг поймала на себе взгляд двух холодных, радостных золотистых глаз. И ей снова сделалось не по себе.