Ignorance Галь - Что же она написала?

Так вышло, что книга Норы Галь многими считается безусловным авторитетом, недосягаемым идеалом и блестящим учебником. Я не претендую на то, чтобы переубедить этих книжников нашего времени. Но попытаюсь показать тем, что ещё может попасть под её влияние, что Нора Галь — не лучший и не единственный источник.

Действительно — построения Норы Галь пока никем не опровергнуты. Но одна из главных причин этого в том, что они лишены какой-либо аргументации. Довольно сложно опровергать тезисы, которые просто заявлены. Разве что можно задавать к ним неудобные вопросы (чем я и буду заниматься).

Я не могу претендовать на однозначную научность моей работы. Скорее это критика на критику (то есть критику второго порядка). В качестве научного авторитета в вопросах словоупотребления я буду пользоваться библиотекой классической литературы Машкова и Национальным корпусом русского языка, а по отдельным вопросам (вроде разновидностей кочерёг или толкования библейских образов) — к работам профильных исследователей.

Одна из важных вопросов, который нужно сперва задать — чем же является её книга? 

Несомненно, Нора Галь была выдающимся переводчиком. И любой может оценить качество её переводов. В основном это рассказы, но есть и толстые романы («Смерть героя» Ричарда Олдингтона, «Сад радостей земных» Джойс Кэрол Оутс, «Корабль дураков» Кэтрин Энн Портер). Поэтому её часто приводят в пример как образцовое пособие для переводчика.

Другое дело, что подобно другому известному переводчику, Чхартишвили-Акунину, Нора Галь решила, что раз она хороша в переводе, то хороша во всём. И раздаёт советы не только по переводу, но и по стилистике обычного текста, устным выступлениям, организации труда переводчика и редактора, этическим принципам и даже пускается в рассуждения о том, “что на самом деле хотел сказать автор”.

Она претендует на то, чтобы быть не просто хранителем языковой нормы — но и толкователем авторских смыслов (на чём стоит традиция школы Кашкина). В обоих случаях это несомненное самозванство.

Можно представить себе, к примеру, Расула Гамзатова таким хранителем для аварского языка. Действительно, это самый прославленный мастер слова среди аварцев XX века, мудрый и порядочный человек, который пользовался огромным уважением у себя на родине, и за её пределами. Я осмелюсь предположить, что он владел аварским языком во всех тонкостях, постиг его от самых древних форм до новомодных словечек и прославил аварский народ своей поэзией не меньше, чем Али Алиев и Хабиб Нурмагомедов прославили его своими спортивными достижениями.

Но Нора Галь не была ни сколько-нибудь заметным автором, ни знаменитым языковедом. Всё её самостоятельное творчество сводилось к нескольким юношеским публикациям стихов и автобиографической прозы. Лингвистом она тоже не была и, как будет показано, знала литературную норму настолько плохо, что нередко принимала сравнительно редкие выражения за ошибки.

Что примечательно, те самые ошибки, которые она так яростно скрывает на страницах своей книги, преспокойно встречаются в её собственных переводах и даже в тексте самой книги.

Почитатели Норы Галь думают, что чтение её трудов оберегает их труды от ошибок — но от ошибок не удалось уберечься даже самой Норе Галь.

Кроме неё на русском языке творят десятки тысяч авторов и у многих из них есть свои принципы. Где и кем доказано, что принципы Норы Галь лучше?..

Если же говорить о наследии Кашкинской школы — то надо помнить, что Кашкинская школа было скорее содружеством коллег, чем какой-то устоявшейся структурой. Они сформулировали некоторые (очень зыбкие) принципы перевода, но ни Кашкин, ни его ближайшее окружение не оставили ни теоретических работ, ни хотя бы конкретного списка своих принципов. Видимо, они считали, что качество перевода говорит само за себя.

Однако, является ли её работа научной в той же мере, в какой академические работы Зализняка? Очевидно, что нет. Или это стандартизирующая работа, вроде книг Розенталя? Тоже нет. Также она не может использоваться ни как учебник, ни как справочник.

Нередко её работу советуют как пособие по стилистике вообще. Что, конечно, уже спорно — насколько вообще возможна универсальная стилистика живого языка?

Если ставить критерием “чтобы было понятно”, то неясно, откуда претензии к канцеляриту (его худо-бедно понимают) и ошибкам (“рентген” с ударением на втором слоге куда проще произносить). Если “чтобы было правильно” — то как быть с неизбежными изменениями в языке? Правила не меняются только в языках мёртвых. Неужели нам следует уподобиться китайским книжникам, которые “разговаривали кистью” на классическом вэньяне, строго стандартными иероглифами в строго стандартном порядке?

Является ли она пособием для писателей, как соответствующие книги Бена Бова, Дина Кунца или Стивена Кинга? Опять же, нет, потому что как раз сама рассказанная история для Норы Галь не важна. Весь фокус — либо на поиске стилистических огрех, реальных или вымышленных, и на выяснении “что хотел сказать автор” (то есть не сказал ли он чего-нибудь крамольного).

Или это просто популярная книга о языке, вроде “Слова о словах” Успенского?

Между прочим, у Успенского тоже затрагиваются сложные вопросы: например, в разговорном языке слово “рентген” произносится с ударением на второй слог, но ведь в немецкой фамилии ударение всегда падает на первый слог и великого учёного звали “Рёнтген”. Как же правильно: как говорят, или как надо?

Успенский для каждого такого сложного случая показывает, как много неудобных вопросов он вызывает, в какой полемике рождается языковая норма. В “Слове живом и мёртвом” никакой полемики нет, норма уже есть, её надо просто угадать.

(продолжение следует)