Калейдоскоп вселенных. Письмо! Где письмо?!
Автор: Илона Якимова
Размышляя о сравнительной степени продажности шотландской аристократии во времена младенчества Марии Стюарт, я всегда не понимала одной простой вещи – каким образом человек мог состоять на жаловании у соседней державы, быть в изменнических сношениях, получать письма и деньги, годами, десятилетиями… без разоблачения и порой – лишь иногда получая по-семейному милые выговоры от кровных врагов и короля.
Итак, у нас на дворе (хорошо, у них при дворе) 1543 год, январь месяц…
Во-первых, в самом деле, все по-семейному. Два крупнейших соперника за регентство при новорожденной королеве Марии Стюарт, граф Арран и кардинал Дэвид Битон – по совместительству двоюродные братья. Во-вторых, если вы думали (как и я), что гонцы, скажем, Генриха VIII Тюдора, активно влиявшего на внутреннюю политику в Шотландии, передавали письма в Эдинбург в шифровке, строго секретно, под покровом ночи, крадучись, нервно оглядываясь – так это заблуждение. Вот есть об этом у Розалин Маршалл чудная историйка, к примеру.
К середине января 1543 года расстановка сил определилась следующим образом: регентом выбрали графа Аррана (как-никак, он и при жизни Джеймса V был официальным наследником престола), канцлером стал кардинал Битон. Арран занимал проанглийскую позицию и душу заложил бы за то, чтобы Мария Стюарт умерла в младенчестве. Битон продвигал французов, но считал, что девчонке (и Аррану) на престоле не место, а вот превосходным королем стал бы Мэтью Стюарт, граф Леннокс, находящийся во Франции в эмиграции. Арран сносился с Генрихом VIII через лорда Лайла, Джона Дадли, ну да, того самого, который неудачно провернул впоследствии авантюру с девятидневной королевой Джен Грей, того самого, отца небезызвестного впоследствии Роберта Дадли. В общем, Джон Дадли отправил Аррану очередное письмо, содержащее планы по устранению кардинала Битона – в том числе, физическому, с политической арены. Генрих Тюдор почитал Дэвида Битона чуть не личным врагом. Гонец Дадли почему-то (загадка для меня) не прибыл тайком в покои регента, а не нашел ничего лучшего, как вручить ему письмо среди бела дня… в момент, как раз когда Арран беседовал с Битоном о государственных делах. Арран сунул письмо в карман и начал нервно болтать, лишь бы отвести повышенный интерес Битона от переданного письма. И вроде бы отвел. Но, спустя малое время, за разговором совершенно забыл о содержимом своих карманов. И, когда речь зашла о некоей государственной бумаге, которую он обещал канцлеру принести с собой, вместо той самой бумаги вытащил то самое письмо и протянул своему кузену, врагу и канцлеру!
Битон, не будь дурак, начал читать и вчитываться, бросив своим людям: «Ого! Да тут речь идет непосредственно обо мне!» - и тут Арран понял, в чем дело, начал орать, биться в припадке, вырывать письмо, в результате спешно покинул разъяренного канцлера на поле боя… Джордж Дуглас Питтендрейк, тоже английский агент и младший брат графа Ангуса, с любопытством взирал на эту сцену, пытаясь понять, идиот ли Арран или симулирует, а потом еще с ухмылочкой курсировал между кузенами, убеждая кардинала: да вы, мол, сами ответьте Дадли на это письмо, чего кипятиться-мол, и всего делов…
О, милая и наивная конспирация шестнадцатого века. Передавать бумаги, содержащие признаки государственной измены, регенту – в присутствии канцлера… ошибиться содержимым кармана! А вы говорите – Дюма. Да старик правдоподобен вполне.
Но и убивали, если вдруг – грубо и жестоко, без всякой куртуазности, как зарезали Битона спустя несколько лет… Причем, когда произойдет развязка многолетней политической и кровной вражды, не мог предсказать заранее никто.
Взято из книги Розалин Маршалл, "Мария де Гиз", вольный перевод и пересказ - мой. И да, карманы в авторском тексте лично меня немножко смущают (ну, не было тогда в мужском костюме карманов вроде бы, использовались поясные кошели), но из песни слова не выкинешь.
В «Белокуром» эта история вкратце упомянута в третьем томе, «Грубое сватовство»:
– И ты веришь в их вражду?
Хантли задумался, заметно было, как в осоловелые темные глаза возвращался огонек иронии, ценнейшее качество Джорджа Гордона, наработанное за годы жизни при короле, при дворе, было именно этим – трезветь за считанные минуты:
– Положим, это не вопрос веры, Патрик. Но ведут они себя в самом деле так, как если бы… Арран по каждому чиху младенца Марии запрашивает инструкции из Уайтхолла – дозволительно ли? – а Битон крепко стоит за французскую вдову. Арран, чума его заешь, просил у Тюдора прислать к нему советов и советчиков-реформатов, а Битон, сам знаешь… в вопросах ереси святее Папы Римского.
Босуэлл кивнул. Только умелое вмешательство Джона Брихина в тридцать седьмом году уберегло его от того, чтоб быть включенным в перечень лиц, склонных к разврату тела и духа, составленный Дэвидом Битоном для короля Джеймса.
– Если они не испытывают этой вражды на деле, – развил свою мысль Хантли, – то мы имеем дело с парочкой таких спетых негодяев, каких мало в подлунном мире… знаешь ли эту чудную историю, как регент подал кардиналу случаем – лежали рядом в поясном кошеле – письмо Большого Гарри вместо собственных деловых бумаг?
– Нет.
– Ошибся пакетом, как говорят. Питтендрейк был там – и после мирил их двоих. Письмо Аррану передали при Битоне, в Холируде, а в письме Тюдор последовательнейше излагал, как Аррану следует избавиться от кардинала – в выражениях прямо-таки людоедских. И вот это красноречивое послание наш регент по ошибке сам дает в руки кузену Битону… Как по-твоему, вражда, настоящая кровная вражда допускает такие оплошности?
– Так что ж, он – идиот?
– Ральф Садлер сказал примерно вот это самое, что и ты, когда услыхал, как было дело. Арран чуть в обморок не грянулся, едва понял, что именно сам дал в руки кардиналу. Питтендрейк мирил их обоих дня два подряд…
– И помирил?
– Спрашиваешь! Кого только не помирит Питтендрейк! Если ты хочешь моего мнения, они, эти двое – Арран и Битон, терпеть друг друга не могут, и большей гадости мы не могли бы устроить сейчас регенту, чем поспособствовав освобождению кардинала… но и обходиться друг без друга они не могут тоже. Арран молод, он опирается в основном на Гамильтонов – их много, да, но опора только на своих чревата, и он душу продаст, чтобы не утерять власть. А у Битона – всё, он Папой уполномочен на сбор десятины для войны с Тюдором, у Битона – деньги, на которые Арран не может наложить лапу, связи за границей и авторитет церковного иерарха. Нет, им друг без друга не обойтись, и они прекрасно друг друга уравновешивают. Но вот теперь, когда одна чаша весов пуста… мы наблюдаем разительный перекос не в правильную сторону, дорогой мой.
А во втором томе, «Король холмов», адресатом письма из Англии – письма, которое запросто может стоить ему головы – оказывается сам Белокурый.
- О вас спрашивать глупо, Босуэлл, всем известно, что вы опять на коне…. А что ваш дядя? Давненько я не имел счастья видеть его в столице.
- Вам, я полагаю, выпадало видеть его преподобие чаще моего, он посещает все Парламенты исправнейшим образом… до границы он за эти годы не добирался и письма присылает редко, но, насколько я знаю, жаловаться на судьбу ему не приходится.
- Дай Бог, чтоб и дальше так, - кивнул Финнарт, чуть улыбаясь. – Но при случае засвидетельствуйте ему мое почтение… да, граф, похоже, что это к вам!
Последнее восклицание относилось к запыленному и усталому человеку, который поклонился раскрытому окну во втором этаже женской половины замка, а теперь направлялся через двор к фонтану. Подойдя к лордам, он отвесил новый поклон, затем опустился на колено перед Босуэллом. То, что не бросалось в глаза Гамильтону, Хепберн прочел сразу – и джек, и приграничную манеру носить боннет, и цвета английских Греев… во имя всех казней ада, и он шляется по Фолкленду, всякую минуту угрожая выдать его одним своим присутствием здесь!
- Ну? – спросил граф.
- Я ждал вашу милость в деревне, - пояснил гонец, и речь его была чиста для тех, кто не знает, как говорят на границе, - неподалеку от замка, потом пришел в парк, спросил у дверей, меня не пустили внутрь, но какая-то дама, лицом очень схожая с вашей милостью, увидев меня из окна, велела идти сюда…
- Скверно… - процедил Белокурый прежде, чем успел поймать само собой вылетевшее словцо. Если в деле поучаствовала леди Флеминг, жди беды.
Финнарт взглянул на него с интересом, но ничего не сказал.
- Ты какого черта тут прохлаждаешься? – Джеймс Стюарт по любимому обыкновению возник словно бы ниоткуда. Король был уже в дорожном платье, Хантли и Сомервилл еле поспевали за Его величеством, который в превосходном настроении перешагивал через две ступени, спускаясь во двор, к конюшням в левом крыле. – Я думал, ты уже загнал для меня оленя, лентяй…
Джеймс захохотал, обнимая кузена за плечи:
- Помнишь, как тогда? Я еще спрашивал Джейми Паркхеда, как, мол, будет ли завтра добрая охота? Завалю я двух-трех оленей?
Джеймсу Дугласу Паркхеду, командиру сторожевой сотни, после того, как ушел от него из Фолкленда, король отрубил голову.
- Я велел ему, - Джеймс Стюарт кивнул на Финнарта, - чтоб он сохранил при переделке то окно, откуда я спускался к тебе навстречу… ну, давай в седло, Дивный граф, что встал? Давай, егеря с рассвета за работой!
Управитель королевских конюшен Роберт Джибб кликнул грумов и графу тотчас подвели коня. Белокурый молвил вестнику вниз уже с седла:
- Дождешься меня, вечером поговорим… - и протянул руку. – Пакет!
Тот подал Босуэллу письмо, и граф хладнокровно сунул его себе за пояс – под взглядом ничего не подозревающего короля, в паре с Сомервиллом изощрявшегося насчет дождем сыплющихся на Дивного графа любовных посланий… не было нужды и вскрывать - он уже знал, что там.
«Мой дорогой северный друг!
За те несколько лет, что продолжается наше знакомство, Его величество потратил изрядное количество денег на удовлетворение ваших все возрастающих нужд, однако, до сей поры, к его печали, вы не оправдали возложенных надежд. Допуская, что только воля Божья препятствовала вам в исполнении самых заветных желаний Его величества, хочу все же знать – можем ли мы рассчитывать на вашу благожелательность впредь?
Остающийся к вашим услугам,
Эдуард Сеймур,
граф Хартфорд».
Письмо догорало в камине, Босуэлл говорил гонцу Греев, глядя в огонь, сухо и коротко:
- Впредь никогда не подходить ко мне среди бела дня, на виду у других людей. В следующий раз найдешь Хэмиша МакГиллана, все скажешь ему, он передаст мне. Вот, держи, - он кинул парню кошелек. – Господину своему в ответ отвезешь на словах только одно…
- Что именно, милорд? – почтительно осведомился Грей. Он успел уже перехватить кусок овсяной лепешки, ломоть говядины, пинту эля, и выглядел отнюдь не таким замученным.
- Да, - отвечал Белокурый, по-прежнему не отрываясь взором от искр в камине. – А теперь проваливай, чем скорей, тем лучше… да не туда, дурень! Зачем, по-твоему, в этом каменном амбаре окна?
Гонец перепрыгнул широкий подоконник – прямо в парк, растворился в остром холоде осенней ночи. На Босуэлла пахнуло сыростью и тонким запахом гниения первой палой листвы. В передних покоях, за дверью комнат, выделенных королем любимому кузену, уже раздавались шаги, стук алебард, опущенных древком на пол, лязг, какой производит железо кирасы под рукой латника… Белокурый так и не пошевелился в кресле, вальяжно вытянув ноги к огню, когда комнату заполнили собой восемь швейцарских гвардейцев короля.