Переписала драку Чанова с проректором

Погорячее и повеслее...

***

Раздался звон разбитого стекла, потом грохот упавшего стула, и неровные шаги по лестнице. Дверь наверх распахнулась так, что чуть не слетела с петель, и все получили удовольствие узреть господина коменданта лично и без ансамбля.

Он был нетрезв и полуодет. Мундир на нём был расстёгнут, а на абсолютно голой безволосой груди, без всякого признака сорочки или жилета гордо болтался золотой медальон солнца на цепочке.

Капитан нам будто бы даже обрадовался. Скалился он такой странной улыбкой, точно давно не улыбался, забыл как это делается, и тут, вдруг, вспомнил.

— Какие люди! Господин проректор... господин завхоз... — неспешно покачиваясь, комендант сошёл с последней ступеньки со всем возможным тщанием. — Ну что же вы всё не заходите и не заходите, я уже заждался..

Оказавшись прямо перед Алоизом, он, однако, улыбаться перестал.

Лицо, его, всегда такое устрашающе каменное, стало одновременно гневным и капризным, как у ребенка.

— Ну, и что вам здесь нужно, господин соломенная шляпа? — плюя слова прямо в лицо проректора, пролаял Чанов. — Что такого важного произошло, чтобы отрывать меня от дел?

— Да уж произошло... кое-что важное... — Алоиз просто-таки побелел от гнева. — Ваши солдаты бьют студентов плетьми и принуждают к тяжёлому труду, как преступников. А вы... тут...

— Я тут отдыхаю, — капитан перешёл на рык. — И не терплю, когда мне мешают. Вы слышали что-нибудь о послеобеденном сне? О режиме дня, о здоровых потребностях тела? О праве на приватную жизнь?

Усы Алоиза ощетинились.

— Речь об очень важных... О чрезвычайных обстоятельствах! Я повторяю... Это ваши солдаты творят в нашем университете произвол. К ведьмам пархатым ваш режим дня!

— А это не вам решать! — Чанов стоял прямо перед Алоизом, грудь его тяжело вздымалась. Был он сильно старше и заметно ниже, хотя весьма широк и осанист. — Вы, господин проректор, в этой должности первый год. Тоже гуманист и модник, как все здесь. Свободомыслия вам подавай? Мы как раз обсуждали с мадам инспектрис тлетворное влияние свободомыслия. Вам бы не сюда переться, дружочек... А пойти, да взглянуть, как усердно трудится сплоченный отряд грёбаных звёздочетов. И сказать капитану Чанову — «спасибо» или даже «чего изволите». Потому как это я тут выполняю за вас ваши обязанности. Именно я...

— Вы-ы-ы? — гневно жуя усы прорычал проректор. — Да вы же пьяны! Как сапожник! В вашем возрасте можно и белую горячку схлопотать!

Зря господин проректор упомянул возраст. Чанов замер, медленно повел широкими плечами, а потом решительно одернул болтающиеся полы мундира. Подбородок его затрясся.

Чанов ухватил проректора за воротник льняной рубахи.

— Да! Я! Где вы, черт бы вас побрал, были утром? Понос? Похмелье? Ночные похождения в дурной компании помешали вам проснуться? — говорил комендант тяжело, собираясь с мыслями, не выпуская проректора из цепкой руки. — Приказ на общий утренний сбор... для всех, между прочим. И для этих и для тех... Или вы... хех... или вы потеряли в библиотеке свои петушиные подтяжки? Что-то я на вас их сегодня... не вижу! Те, с птичками. Или рыбками. Или с жучками. Не разглядел... Зато шляпа... шляпа на месте. Да вы... петух!... господин проректор! И костюм у вас петушиный!

Я в ужасе посмотрела на пана Варвишеча.

Наш завхоз имел достаточно жизненного опыта, чтобы без всяких иттиитских способностей понять, что тут сейчас будет.

Алоиз снял шляпу, отшвырнул её в сторону (она полетела, как блюдце кверху дном) и схватил коменданта. Вцепился мертвой хваткой, рывком бросил на пол и прыгнул на него сверху.

— Лозя... — вскричала мадам инспектор. — Нет!

— О, да, дорогая! — торжествующе воскликнул Алоиз, ставя Чанову колено на живот и готовясь молотить капитана кулаками, но пропустил удар капитанским локтем по челюсти и упал набок.

Чанов споро поднялся на ноги прямо в боевую стойку.

Да, Алоиз Брешер был крепок и строен. Выше ростом, моложе. Но уже по этой капитанской стойке ясно стало очень многое. И подтвердилось сразу же.

Капитан Чанов провёл быстрый захват, залом, заход за спину, а затем подхватил проректора за шею и ногу, и швырнул его плашмя на шкаф с посудой. Проректор Брешер, помимо всех его преимуществ, был легче.

Лёжа в осколках стекла и керамики, Брешер увидел над собой преобразившегося капитана, с начисто утерянным понятием о педагогике и желанием вести вразумительные беседы. Чанов рывком поднял проректора на ноги, и принялся лениво вколачивать в беднягу Брешера щедрые тумаки, будто принимал его в тайный орден, касаясь большим тяжёлым жезлом... то слева, то справа. Капитан явно не спешил, и не особо напрягался.

Когда Чанову надоело, он решил немного придушить проректора и вывести из танца, хватит с него, дурака, но Брешер поступил некрасиво — лягнул Чанова ботинком по голени. После чего капитан сделал полшажка вперёд, ударил Брешера головой в лицо, потом, взяв проректора за отвороты уже измазанной кровью рубашки, подтянул его к стеклянной витрине и сказал ласково:

— Закрой глазки, дружочек...

И вынес витрину его головой.

— Прекратите немедленно! — возмущенно вскрикнула мадам инспектрис.

Чанов не бросил соперника на острые края разбитого стекла, нет. Он аккуратно отсадил проректора к стенке и даже со всем почтением стряхнул с его плеча какой-то мусор, а затем с укоризной обратился к мадам:

— Зачем же так кричать? Нормально общаемся.

Тем временем Брешер очухался, вскочил и, издав гортанный клич, накинулся на капитана в прыжке, ударив его обеими ногами и попав одновременно двумя кулаками по ушам. Этого капитан не ожидал... Он издал радостный рык, и комендант и проректор сцепились вновь. Итогом этого раунда был полностью разрушен журнальный столик, хороший удобный журнальный столик...

— Я же говорил... — досадливо вздохнул пан Варвишеч, отступая вместе со мной к стене. — От войны люди дуреют...