Осенние настроения (флешмоб и осень)

Присоединюсь к осеннему Елены Станиславовой https://author.today/post/303206 ибо есть оно у меня. 

В романе "Танец на краю" всё начинается с осени. И позже к осени и возвращается...

Мокрые улицы блестят прозрачным стеклом прошедшего дождя. Редкие жёлтые листья шуршат под ногами. Пахнет... осенью. Всё же осенью. Уже осенью. Чёрной отсыревшей корой, влажной землёй и чем-то неуловимо призрачным. Наверное, именно так пахнет сама осень. Воздух немного резковат, но тепло. Похоже, мне так и не удалось догнать лето. Ну и бог с ним. Жалко конечно, но сейчас у меня офигительно-пофигительное настроение. Это даже не безразличие. Скорее состояние полной растворённости в окружающем мире. Меня сейчас нет. Ну, вот нет и всё. А кто сейчас бредёт медленным шагом в лёгкой куртке и шифоновом шарфике черно-белой расцветки по старому бульварчику? Медленно так, поддевая иногда носком туфли разноцветные листья. А никто. Это всего лишь моя оболочка. А сама я сейчас растворилась в этом стеклянно-прозрачном воздухе с мелкими капельками дождя, заблудившимися между небом и землёй.

Прохожих не так уж и много. То ли погода не располагает парижан к прогулкам, то ли время суток неподходящее. Уличные столики под зонтиками исчезли вместе с летними деньками, а заходить внутрь во встречающиеся то тут, то там кафешки пока не хочется даже ради чашки ароматного капуччино. Сидеть в одном из сквериков тоже не манит по причине мокрых скамеек. Нет. Сейчас самое то, вот так медленно брести по бульвару, оглядываясь лениво по сторонам и разглядывая вывески.

<...>

Ветер сорвал с ближайшего платана зависшие после дождя капли, швырнул, возвращая из прошлого в настоящее, мелкой изморосью в лицо. Дохнул речным воздухом с запахом сырости и водорослей. Хотя какое тут настоящее? Город застыл во времени, утонул в веках со всеми своими узкими улочками, старинными домами, развалинами амфитеатра и обветшалыми римскими арками. Какая сейчас эпоха, кто скажет? 

На парапет села речная чайка. Недоверчиво скосила на меня свой чёрный глаз-бусинку. С минуту рассматривала, потом, пронзительно вскрикнув, улетела. А я и не заметила, как дошла до моста. 

— Ладно, тогда я пошла. 

— Значит уходишь?

На какую-то долю мгновения показалось, что он недоволен. Но нотка недовольства, если она и была, скользнула и растворилась в бесконечности отрешённости. 

— Да. Хочешь, чтобы я осталась?

— Нет. Иди, — та же поза, то же выражение лица.

Кейн-Ши, что же с тобой происходит?

— Дверь закроешь?

— Просто захлопни её за собой.

Может мне не стоило уходить и оставлять его одного. Почему я решила, что так будет правильно? Потому что он всем своим видом демонстрировал, что я лишняя в его нынешнем маленьком мирке? Может наоборот, стоило остаться, сесть рядом и, невзирая на сопротивление и возмущение, встряхнуть его? Смогла бы я так сделать? Хватило бы духу? Или всё-таки нет?

Воздух пах осенью, грустью и раздумьями. Фонарь у соседнего дома мигнул и загорелся, бросая розовые отблески на листву старого платана. Во мне боролись две сущности. Одна желала сделать шаг, переступить границу и очутиться в круге тёплого света. Вторая опасливо жалась к тени, ища забвения в ранних сумерках. Я свернула в проулок, показавшийся смутно знакомым — вроде я тут уже проходила. Пёстрые петунии в ящичках под полосатым навесом чуть подрагивали венчиками под едва слышным ветерком. В клетке за оконной решёткой сидел нахохлившийся жёлтый кенарь. То ли ему было зябко, то ли просто задремал в тишине пустынной улицы. Старая брусчатка под ногами. Круг света в отдалении от ещё одного фонаря. И почему фонари в этом городе розовые? Может, чтобы напоминать нам о забытых желаниях? Сделала ещё несколько шагов вглубь улицы и в нерешительности остановилась. Кажется, ошиблась. Здесь я раньше не проходила. Кенара точно бы заметила. Да и куклу в окне в доме напротив. К куклам всегда была неравнодушна. А тут такая старая фарфоровая, с волосами-буклями и в шелковом наряде дамы девятнадцатого века. Лицо куклы блеклое, местами облупившееся. Какого цвета глаза, в сумерках не разобрать. Глупо как-то, но казалось, она смотрит именно на меня. Тихая улица, огни редких фонарей, ветерок с реки. Пахнет сыростью и водорослями. И кукла. Уставилась немигающим взглядом.

<...>

Дождь припустил с новой силой. Забарабанил быстрыми каплями по жёлтому куполу. В лужах отражается другой Париж. Там платаны танцуют танго, а в небе кружат крылатые демоны. 

...Демон, уцепившийся за карниз, не имеет крыльев. 

— Когда сомневаешься в себе, из твоих крыльев начинают выпадать перья. Или что хуже, начинают расти внутрь. 

Демон повернул голову и посмотрел на меня.

— От этого неприятно щекотно. Не позволяй им расти внутрь.

Он замолчал и переступил лапами, от чего напряглись мускулы на плечах, и вниз посыпалось мелкое каменное крошево.

— У неё их не было совсем. Поэтому я подарил ей свои. 

Чудные крылья, наполненные западным ветром. 

Тонкие тёмные подтёки тянутся от едва заметных отростков на спине под брюхо. 

— И где она? Улетела?

— Она разбилась.

Шершавый, словно изъеденный оспой, камень отдаёт пыльной зеленью. Дождь заливает остроконечные перепончатые уши, стекает по выступающим вперёд широким надбровьям.

— Я должен был не дарить ей крылья, а научить летать. Крылья выросли бы сами.

То ли каменный демон-гаргулья говорит со мной, рассказывая свою историю, то ли это журчит вода в желобе водостока.

 А может, все наши сомнения и неуверенность, потеря в себя веры — это перья растущие внутрь? 

Ну а "Шуршунчик Оле" из "Тыквенных сказок" полностью осенняя сказка.

Когда наступает конец сентября, и клён напротив домика Оле начинает желтеть, наступает Время Шуршащих Листьев. Каждый день, ближе к вечеру, Оле достаёт из старого платяного шкафа в прихожей осеннее пальто песочного цвета и зелёный шарфик, надевает поверх ботинок галоши и идёт на прогулку.

Опавшие листья на тротуарах тихо шепчутся под ногами. Шурх-шурх. Оле кажется при этом, что они что-то рассказывают. Оле специально старается загребать галошами листья и выбирает там, где их скопилось больше, у обочины. Шурх-шурх, листья шуршат-шепчут обрадовано громче, что кто-то слушает их истории. Оле прислушивается к их шуршанию так старательно, что кончики чуть заостренных ушей начинают розоветь, а, едва заметные обычно, веснушки на носу-пуговке становятся ярко-золотистыми и разбегаются по пухлым щекам.

А листья шепчут.

Золотистый вечерний свет быстро тает. На улицах, словно нехотя, загораются фонари. Еле тлеющие огоньки быстро набирают силу, и тогда листья, попавшие в круг света, приобретают медовый и багряно-гранатовый оттенок. Оле прислушивается к осенним лиственным сказкам.