(18+) Инкуб-суккубер-2022. Пост-накопитель для ОТКРЫТЫХ конкурсных фрагментов. Часть 2.
Автор: Акан ТроянскийВАЖНО: прочитать их нужно ВСЕ (во всех накопителях), выбрать из них пять лучших, оценить и обосновать почему они на ваш взгляд лучшие. Те, кто сможет сделать обзор по всем фрагментам - получат дополнительный приз
Пока идёт набор игроков, мы можем в живом времени знакомиться тут с постепенно пополняющими список отрывками и делать для себя неспешные выводы.
Предварительная угадайка, обсуждения, обмен выводами - допускаются и приветствуются.
с 15.10 мы приступим собственно к голосованию и строгой оценке.
======================
Ройс устроился в юзер-кресле, подключенным к инфосети «Юноны». Спинка кресла опустилась, едва лишь он коснулся ее. Чан подключил нейрокабель к разъему импланта за левым ухом, и перешёл по присланной Ракель ссылке.
«ІD-метка пользователя распознана. Доступ разрешен. Начинаю симуляцию».
Он оказался в довольно просторной комнате, с несколькими окнами, украшенными цветными витражами. Стены были драпированы розовым и белым бархатом и золотыми шнурами с кистями. На полу был расстелен пушистый.
Чуть ли не всю комнату занимала огромная кровать в виде розовой раковины. На постели лежала Ракель. Глаза ее были прикрыты, крупная грудь едва заметно колыхалась в такт дыханию. Руки широко раскинуты и пристёгнуты наручниками к креплениям в изголовье кровати. Волосы разметались по подушке, а из одежды остался только тонкий прозрачный халатик, который был распахнут и едва прикрывал бедра девушки.
Виртуальная Ракель взглянула на Ройса и улыбнулась.
– Привет, Чан. Я-настоящая заказала эту симуляцию для тебя, что бы ты развлекался со мной-виртуальной, пока я-настоящая в экспедиции. Нравится?
– Немного, – ответил он, не отрывая взгляда от Ракель-виртуала.
– А так?
Теперь на ней была короткая кожаная юбка с разрезами и сапоги выше колен на высоком каблуке. На шее – шипастый кожаный ошейник. Волосы зачесаны назад и уложены в замысловатую прическу.
Комната тоже преобразилась, превратившись в мрачный зал древнего замка, освещённый факелами, каменные стены которого украшало старинное оружие. Кровать-раковина превратилась в каменное ложе, с наброшенной охапкой шкур. А наручники – в грубые цепи.
Ройс оглядел себя. На нём был черный хитон с вышитыми листьями, на голове –золотой венец.
Ракель провела кончиком языка по пухлым губам.
– Я говорила, что тебя ждёт сюрприз, что ты сможешь наказать меня?
– Это все не настоящее, – сухо ответил Ройс, ощущая, тем не менее, волну возбуждения.
– Ну и что? – виртуальная девушка пожала плечами, насколько ей позволили растянутые цепями руки. – Главное, я хочу, чтобы ты меня наказал. Чтобы ты сделал это. И еще. Не могу удержаться от того, чтобы не сказать, – она сделала паузу. – Я хочу, чтобы в следующий раз, когда мы с тобой займемся сексом, ты сделал бы это со мной-настоящей.
В его руке возникла плетка из кожи.
Он не спеша подошел к девушке, которая при его приближении подняла голову и заглянула ему в глаза, словно желая что-то сказать, и положил руку на её обнаженное плечо.
– Я не хочу, чтобы тебе было больно... – тихо и вкрадчиво произнес он и с силой хлестнул её плеткой по ляжке.
Ракель вскрикнула. От неожиданности. Ее тело дернулось. Плеть рассекла кожу до крови. Не смотря на жгучую боль, которую она должна была сейчас испытывать, Ракель прикрыла глаза, словно в блаженстве.
–…Но, – с усмешкой глядя на неё закончил фразу Ройс.— Ты ведь сама хочешь этого, не так ли?
– А теперь, – он похлопал себя плёткой по ладони и хлестнул виртуальную девушку второй раз. – Ты будешь кричать .
И Ракель кричала. Громко. От боли и наслаждения. Она извивалась, выгибалась, под ударами плети, а Ройс продолжал с силой хлестать ее по ляжкам, груди, бёдрам. Кожа вздувалась кровавыми рубцами .
В какой-то момент Ройс остановился. Он тяжело дышал.
– А теперь… – он поднял за подбородок ее голову; ее спутанные, мокрые от пота волосы полу скрыкрывли ее лицо, –…ты снова будешь моей, и я буду делать с тобой все, что захочу.
— "Тари" зацвел... все к одному, звездный.
Потом был удар в спину — не резкий, не удар даже, толчок. Ногу повело, качнулся борт МАЗа и скользкий, пропитанный мыльным древесным соком настил. Я, как был, с ружьем в руках, покатился вниз по склону небольшого оврага. В пасти к алым цветам, которые — это я понял тотчас — умеют очень даже жгуче кусаться.
***
Я упал, перекатившись два раза через голову, вскочил сразу, мягко собравшись, крепко сжимая винтовку в руках. Верный «голланд» прижался к плечу, ощупывая дулами ночную тьму — багровую, подсвеченную изнутри призрачным, мерцающим цветом. Руку как обожгло — резким, щекочуще-пряным прикосновением. Еще и еще. Сердце глухо бухнуло, по жилам волной пробежало теплое пламя. Я обернулся, отбросив дулом ружья слабо светящийся алый цветок. Звезду из пяти тонких, вытянутых лепестков — каждый слабо мерцал, пульсируя в такт стучащему сердцу.
«Тари», местное экспортное растение. Не опасное, так говорят, я узнал его по картинке... Еще два касания, два пряных, щекочущих кожу тычка в лопатки. Проверять не хотелось, да-да. Я рванулся под тихий, обиженный треск. Рубашка лопнула на спине. Хищные, пятипалые цветы разворачивались на звук, качались, протягивая с лиан ко мне светящиеся алые пасти.
— Эй, ты там жив, звездный?
Майя окрикнула меня сверху, от грузовика. Теперь обожгло щеку, по запястью волной пробежала знакомая боль. Томительной, пряной волной, заставив сердце стучать и отчаянно биться о ребра. Я вырвался, оставив клочья одежды в пасти цветов. Смахнул алый лоскут со щеки. На ладони теплые капельки — кровь. Моя — по краю гибких лепестков торчали шипы. Тонкие, игольной остроты когти. Насмешливый голос зазвенел ушах, он тек сверху, от края оврага:
— Эй, звездный ты там не заснул? Я жду тебя, выбирайся...
Майя, мать ее так. Я рванулся на голос, наверх — слепо, не разбирая дороги. Зачем ей это все? Ограбить? Тогда почему не уехала? Почему стоит там, наверху, до сих пор неподвижно опершись спиной о капот. Ладони опущены, запрокинута назад голова. Волосы текли вниз с ее плеч, я видел, как вздымается высокая грудь. В вырезе, на ямке ключиц, сияя звездным, торжественным светом.
Нога скользнула по камню, лодыжку опять обожгло пряное касание алого цвета. Видения кружились водоворотом в моей голове. Пряной, теплой волной, уносящей прочь ненужные мысли. Сердце билось как бешеное, кровь по венам — звенела, отдаваясь колокольным звоном в виски. Еще один куст, алый цветок с лианы улыбнулся в лицо — пятипалой сладкой улыбкой. Наркотик, я помню, читал. Но слабый и не опасный. Так было написано — но авторы книжек явно не знали, о чем говорят. Вселенная крутилась в глазах, алмазные звезды плясали в ночной темноте, свивая вокруг головы колону слепящего алмазного света. Вокруг ее головы — свет плескался в глазах ее, вил узор на щеках, стекал на полную грудь ручьем алмазного света.
Ветка хрустнула под ногой. Последняя мысль зайцем прыснула из головы. Я выбрался, Майя теперь на расстоянии протянутой руки от меня. Вот она — вся, так же стоит, положив ладонь на капот. Я видел, как вздымается грудь, казалось — по коже, огнем — в моих жилах бежит ее дыхание. Я замер, сдержав рвущиеся вперед ладони, давая ей шанс сбежать или успокоить явно невменяемого меня по голове чем-нибудь тяжелым. Ружье — я вспомнил, оно по-прежнему зажато в руке. Двустволка тут же отлетела прочь, прозвенев стволами о подножку машины. Разводной ключ — слева, под руками ее. Шершавая, оплетенная конским волосом рукоять тускло блестит в звездном свете. Возбуждение било в жилах волной.
Ну же детка, давай, видишь же, что я невменяем...
Тонкая ладонь медленно поднялась, ключ прокатился, упал МАЗу под колесо. Алые губы раздвинулись, сверкнув рубином во тьме. Сложившись в короткое:
— Иди ко мне...
Они были мягки, жадны и ласковы, пахли нежными пряностями, машинным маслом и табаком. Звезды плясали в широко открытых глазах, их свет тек, сползая по коже вслед за моими руками. Медленно — я все-таки вспомнил, что джентльмен. На короткий миг, удар сердца между третьей и четвертой пуговицей на ее рубашке. Налилась, заиграла под пальцами высокая грудь — двумя чашами, полными огня и терпкого звездного света. Тонкие ладони сошлись в замок на моей голове. Цепко, но нежно, зарылись пальцами в волосы на затылке. Притянули к себе.
Он был соленый и терпкий — этот свет, плещущий меж двух грудей пряным озером. А мои руки скользили по дрожащей спине, опускаясь все ниже, на крутой изгиб ее бедер. Обжигающе-мягкий, трепетный, жадно толкнувшийся навстречу ладоням изгиб. Юбка, обиженно треснув, слетела прочь, колени поднялись, охватив в замок мою талию. Она ахнула, на миг замерев — Вселенная, стиснутая в объятьях, звезды, плывущие в ладонях моих — изгибаясь волной, вздымаясь, вскрикивая и опадая жадно, неистово под соленый стон и хриплое, рвущееся наружу дыханье.
Закушенные губы, черные волосы текут водопадом в лицо. Руки на моей шее, колени остры — крестом на бедрах моих. И мир на глазах — налитой, пьяный, кричащий вечное мир — качается, обнимая, взлетает и падает в основу, насаживаясь вниз, глубже, с неистовым криком. Голова запрокинута, сладкий крик рвется прочь с ее губ — звеня, стучась эхом в темное небо.
Небо отвечает — теплым дождем, огнём — одним в нас обоих. Колени размыкаются, ее тело трепещет в руках. Тихий шепот... я уже не слышу его... Ноги дрогнули, мир вокруг пошел ходуном, серая тьма на глазах, тусклая, подсвеченная огоньками бесчисленных звезд. Они завертелись вокруг, вспыхнули, милосердно стирая сознание.
Стразы. У неё были стразы. Я охренел, если честно. Потому что они находились как раз там, где я ну никак не ожидал. Да, именно там, вы правильно поняли.
Она вообще была детка отдельной истории. Словно вышла из восьмидесятых. С фигурой а-ля провинциальная Сандра, с избытком браслетов и цепочек, и даже с жевачкой - огромной, пузырящейся у нее во рту ежеминутно, “Бубль-гум”.
Представьте, пахла гостиницей. Дорогим отелем, а не какой-нибудь польской пристанью у дороги. Сладкие нотки чего-то там франсе. В довершении этого праздника на её плотных, золотых от загара ножках, красовались те самые колготки сеточкой. Ей-ей. Они.
Мой приятель называет их блядскими чулками. Но я бы сказал, это билет в варьете. Экскюзе муа, Воланд, но никакой философии сегодня. Сплошной расслабон. Тем более, макияж у красотки тоже был атомный. Выключи свет, она бы горела в темноте, как ночной порт моих грез. Но свет не включали.
Я пригласил её на первый же медляк. А чего ждать-то? Четыре песни трется неподалеку, стреляет в мой столик позами "да" и "ты клёвый", "а я ещё круче". Юбка её, или скорее пояс, блестит в сотне дискотечных огней. Блики пылают, как поцелуи.
Я голоден, пьян и совершенно сражен.
Медляк даёт совсем другой свет, тон и настроение. Ясное дело. Лирика. Все дела.
- Как тебя зовут, крошка?
- Тайна.
- О, еее. Знаешь, что это означает по-русски?
- Знаю, мне говорили. Ты русский? Не похож.
- Я еврей.
- Это как?
- Не важно. Ты классная. Это главное.
- Угу. - Впивается ноготками в мое плечо. - Парень, не грузи. Идём, покажу тебе одно место. Закуток за гардеробной. Или к тебе?
Я теряюсь. Вдруг, сам от себя не ожидая, не понимаю, хочу ли растянуть удовольствие, трахнуть её на своей постели, чтоб все надолго и утром чай или же лучше вот так, за гардеробом, на старом стуле из пресловутого варьете.
Пока играл медляк, она прижалась, отпечаталась на мне всем, что имела. А имела она столько... Жара, запаха, рельефа и пластики, что я решился на блиц. Купил ей вина. И она, не я, а она (ох уж эти матриархальные финки) потащила меня за гардероб.
Стоял полумрак. Глухой и жёлтый, как в больнице. Звуки диско немного выбивались из мимолётного образа. Она отпила из бокала неосторожно. Вино потекло по пухлым губам, треснуло струйкой по подбородку и нырнуло в овраг шеи, через остов белой ключицы, туда, в холмы моих чаяний. Старт.
Я сорвался. Все, что было потом, мало просится в общий доступ. Но я все же вас подразню. Эти чёртовы чулки оказались из очень крепкой синтетики. Пришлось повозиться, но дорогу я нашёл.
Она дышала вином мне в рот, глубоко дышала, быстро. Тёплые струи женского желания сочились под моими пальцами. Её животик, мягкий, живой терся об мой ремень, как котенок. И было: к черту ремень. И была нежная плоть, развенчанная ритмичной музыкой. Податливая, тугая, пошлая до обалдения, до дрожи и наслаждения, до быстрого, позорного оргазма, брошенного в неё, как в спасительный круг, до тишины, которую она, вульгарная, яркая дурочка, догадалась подарить мне сразу, как я разжал пальцы, вцепившиеся в эти головокружительные ягодицы, касающиеся самых краешек горячих шелковых губ…
- Поехали к тебе, - она выпустила член из себя осторожно, с явным сожалением. - Поехали. Посчитаем это разминкой.
И только тогда я увидел стразы. Неловко приклеенные на лобок золотые звезды, залитые тающими каплями спермы. Целая куча звезд. Но если ее лобок был выбрит в стиле восьмидесятых, то есть очень условно, но все же выбрит, то мой представлял собой богатые джунгли, свойственные восточным мужчинам. Одним словом, братцы, стразы перекочевали ко мне. Прилипли и запутались. Мой герой сверкал, как новогодняя елка.
-Тебе идет! - Она засмеялась. Так по-детски и так заразительно, что я быстро запихал причиндалы в штаны и потащил ее к себе.
Она умудрилась на бегу окончательно содрать свои колготки-сеточку, запихать их в урну, стрельнуть у кого-то сигарету, помахать охраннику, пофлиртовать с такстистом.
Но мне было пофиг. На моем члене полыхали стразы, что обещало развартную ночь под диск Кенни Джи и утренний чай с финскими плюшками на смотровой башне.
Горячие ладони на моих щеках. Откуда взялись? Большой палец погладил мне губы, вдруг ставшие болезненно-чувствительными. Глаза в глаза. Я снова тонула в них, безнадежно, как в омуте, теряя опору под ногами, захлебываясь, не дыша.
— Я пытался себя остановить до последнего. Оба бредим, похоже.
Он не дал мне ответить, глупые все слова собирая губами как капли. Нежные прикосновения снова раскручивали чудовищный ураган. Только надежды на то, что смогу убежать опять — больше не было. Снова догонит ведь.
Потянулась навстречу, роняя последнее свое полотенце, обнимая обеими руками его, прижимаясь всем телом. Что делаю я? Или мы…
Мы. От соприкосновения тел, горячего, бьющего током, он вздрогнул, и я наконец ощутила всю степень его возбуждения. И грустная очень мысль о том, что я уже даже успела забыть, как все это выглядит…
Поцелуй становился все чувственней, все глубже и откровеннее. Я открыла глаза: очень хотела видеть каждую нашу секунду сейчас, все клеточки этого так любимого мной лица. И столкнулась с такими же жадным взглядом. Лесное озеро перед грозой. В котором бушевал теперь шторм настоящий.
Как оказались мы на кровати?
Помню лишь, как остановила его, уложив на спину и бесстыдно сама раздевала любуясь. Как ловила мужской этот взгляд, ставший вдруг беззащитно-доверчивым. Мой лучший в мире мужчина был словно специально для меня вылеплен свыше. Каждая мышца его гибкого тела стала теперь моим личным фетишем. Я касалась его, трогала, гладила, целовала, вызывая беззвучные стоны и все ускоряя и без того тяжелое мужское дыхание.
— Сумасшедшая. Иди ко мне, или я сейчас просто погибну.
Нависла сверху над ним, губ касаясь, заглядывая в лицо.
— Я хочу это видеть.
И моя грудь оказалась в горячем плену его чутких ладоней. Наслаждающихся процессом исследователей здесь было двое. Мы.
— Ну, нет. Эта песня поётся дуэтом.
Губы к губам, и вдруг мир мой перевернулся, совершив головокружительный кульбит. И вот уже надо мной возвышается мой самый лучший мужчина. Мое наваждение.
Руки, губы, язык. Толчки поцелуев. Кажется, я очень скоро стану лишь вязкой лужицей в этих руках. Кипящей и булькающей крупными пузырями. Мучительно испаряющейся прямо сейчас.
Развел мои колени, дрожащие и упорно цепляющиеся за какую-то странную мысль о том, что я недостаточно хороша для такого мужчины, он вдруг замер. Выдохнул прямо в ухо мне тихо:
— Лю. А ты ведь не предохраняешься? Я не ношу с собой на прогулки по случаю презервативы, прости.
Меня смех разобрал, такое совершенно пошлое тихое хихиканье. Никакой совершенно романтики.
— Не бери в голову. Предохраняюсь.
Зачем я это делаю? Я смотрела на возвышающегося надо мной Марка и отчетливо понимала: даже если случится абсолютное чудо, и вопреки законам природы мне достанется сейчас от него этот подарок… Я буду счастлива. Он пусть летит дальше, а я останусь тут, со своим маленьким кусочком счастья. Но ничего не получится, к сожалению. Не стоит мне даже мечтать.
Я сжалась, нервно сглотнув в ответ на внимательный его взгляд. Он все понял.
— Ты мне обещала не врать, помнишь? — поцелуй в лоб, легкий, касание носа губами, и словно сразу стало светлее. — Так не пойдет, моя маленькая лгунишка. Не пойдет.
Он обрушился на меня, лаская, осознанно выключая сознание. Его руки на бедрах, раскрывают меня словно книгу. Касание горячих пальцев, уверенное, но осторожное.
Кончики погружаются в мой влажный плен, с губ моих срывается громкий стон. А в ответ низкий рык, совершенно звериный. Глубже, шире.
— Покричи для меня. Я хочу это слышать.
Да, пожалуйста. С каждым новым толчком этих мучительных пальцев, с каждым сплетением губ, языков, мук соприкосновение обнаженных тел, крик вырывается из груди, и мне не сдержать его. Я обезумела совершенно, надеваюсь сама ему на руки, выгибаюсь навстречу, бьюсь в судорогах накатывающей и накрывающей с головою волны.
Раскручивающаяся изнутри меня спираль страсти и желания выстрелила, вытянулась громко звучащей струной. В руках у мужчины, ласкающего меня губами, руками, глазами рассказывающего мне сейчас самую главную историю моей жизни. Открыто, правдиво и нежно. О том, что я для него драгоценна.
Время словно бы останавливается, я рассыпаюсь на тысячи маленьких Люсь. Раскатываюсь стеклянными шариками по сорванному покрывалу. Нет меня больше здесь, я размазалась тонким слоем по этим рукам.
— Ты похожа была на расцветающий в моих руках нежный цветок. Настоящее чудо, бесконечное удовольствие.
Я открыла глаза, с трудом понимая, что лежу на плече его, мужская рука нежно поглаживает мою спину, а крупный мужественный подбородок прямо перед глазами. И покрытая светлыми густыми шерстинками грудь.
— А… ты?
Тихий смех, поцелуй нежный в лоб.
— Заниматься любовью, Люсенька, это не только физиологический акт. Я хочу тебя, мышка. Но сейчас это потерпит.
— Я выбираю тебя. И не спрашивай почему, сам все знаешь.
Долгий взгляд, пальцы на щеке, вытирающие вдруг проступившую влагу.
— А плачешь зачем? Ты очень красивая, я все никак не налюбуюсь. Не могу надышаться тобой.
— Представила на секунду свой мир без тебя. Не понравилось. Сегодня у нас ночь сомнений?
Поцелуй был мне ответом. Настоящий, глубокий, всепоглощающий. И руки. И весь он, вдруг позволивший себе совершенно расслабиться, двигаться гибко, сильно и быстро.
Натурально мурлыкая, Кот терся о меня всем своим естеством, заставляя себе отвечать, все смелей погружаясь в эту бездну нежности и удовольствия. Я и не думала, что все мое тело, даже руки и ноги могут стать сплошной зоной чувственности и откровений. Поцелуи тянулись дорожками, разжигая и без того плавящуюся в мужских руках меня. Только не останавливайся.
Я ли это? Совершенно бесстыдно раскинувшаяся перед мужчиной, зовущая и даже требующая его ласк, его близости. Желающая и желанная.
И он, отпустивший себя, ставший снова тем самым мужчиной из моих сладких грез. Точно, котяра: перед главным прыжком эти хищные звери всегда собираются с духом.
— Ждешь меня? — спросил очень тихо. И в самом центре всех потаенных женских влечений я ощутила горячее прикосновение, гладкое и такое теперь долгожданное. Обещающее.
Вместо ответа я подалась робко навстречу. Какой ты, мечта моя? Что несешь мне ?
Наполнение, медленное, осторожное. Я ощутила себя пересохшим колодцем, в котором открылся вдруг чистый родник. Живительное присутствие заливало, выдавливало прочь все ненужное, глупое, мелкое. Он заполнял меня всю, без остатка, заменяя собою дыхание. По самую крышечку разума и сознания.
— Ах! — Марк… Я…
— Да. — Руки заперли меня в свою крепкую клетку. Жгуты мускул связали покрепче канатов.
Распятая, прикованная его поцелуем к постели я ждала сейчас только его одного. Больше. Хочу умереть в этих руках, раствориться в нем, прочно сливаясь в единое “Мы”. Бесконечное, вечное.
Движение. В ритме прибоя, переходившего в шторм. Дыхание в унисон, переплетение обнаженных тел, врезающихся друг в друга.
Его влажный лоб у меня на плече, так доверчиво здесь нашедший опору. Губы, обжигающие мою кожу. Зубы на шее, покусывающие ощутимо и нежно.
Упругая волна абсолютного, невероятного наслаждения медленно и неотвратимо накрыла меня с головой. Я кричала, я билась в плену его рук, раскрывалась навстречу мужчине, как будто блудливая кошка.
Самым краешком разума поняла, что в это мгновение Марк быстро вышел, дыша тяжело, скрипя громко зубами, и низко рыча. Он берег меня, не на миг не забывая об этом. Поймала пальцами это упругое, влажное великолепие, успев изумиться размеру и формам, и всего пары моих очень неловких движений хватило ему, чтобы меня с громким стоном догнать.
Это было ни с чем не сравнимое удовольствие: дарить ласку мужчине, глядя на блаженное выражение его мужественного лица. Даже вытирать его собственным полотенцем было приятно и сладко. Марк за моими руками тянулся и тихо мурлыкал, пытаясь поймать мои губы губами. Получилось. Нежный, как вечерний августовский ветерок, поцелуй полный признательности и полнейшего умиротворения. В награду друг другу за смелость. За наше с ним дерзкое “да”.
Медленно откинувшись на спину, Кот потянулся красиво, демонстрируя грацию сытого хищного зверя. Стрельнул из-под ресниц в меня лукавым взглядом русалочьих темных глаз. Да, сейчас они были темней южной ночи. Я невольно опять засмотрелась.
А он одним сильным движением вдруг сгреб меня всю, целиком, словно кошка убогую мышь и перенес на себя, осторожно и нежно укладывая. Поцелуй мягкий в висок. Внезапно тихое и уверенно прозвучавшее прямо над ухом: “Моя”, сказанное с таким придыханием, что мне захотелось растечься по кубикам его жесткого живота сладкой лужицей.
— Да. Твоя, хитрый котяра. Твоя.
Она молча смотрела на мужа в полутьме шатра, в неровном свете пламени. Довериться? Никогда и никому она больше не могла доверять. Все доброе и светлое в ней умерло, кажется, в тот самый миг, когда за ее сыном захлопнулись ворота внутренней крепости. В тот момент Листян умерла окончательно, осталась только Лисяна Матвеевна. Но она была уверена, что и любить не умеет совершенно, а теперь сердце ее рвалось навстречу Нарану. Попробовать? А чего ей это будет стоить?
— Если ты мне не доверишься, никакой семьи у нас не получится, – ровно сказал молодой рыжеволосый мужчина, лежащий на подушках. — Я так много прошу? Разве я когда-нибудь тебя обманывал? Разве хоть раз обидел? Это мне впору тебя бояться. Но гляди: я весь твой — и душой, и телом.
Он, действительно, смотрел на нее спокойно и даже строго, с едва читаемой нежностью в глазах, и от этой нежности Лисяне хотелось взвыть как раненому зверю. Не может он ее любить, просто не может! Она совершенно этого не достойна! Обманщица, предательница, насмешница, причинявшая ему когда-то боль просто ради развлечения. И сейчас — так глупо его подставившая под удар! В очередной раз — просто для своей прихоти.
— Иди ко мне, – Наран протянул руку, коснувшись ее коленки, туго обтянутой тканью ритуальной рубашки. — Я весь твой, лисичка. Только твой, и ничей больше.
Переступить через себя было немыслимо трудно. Там, у реки, все было по-другому: просто жажда, порыв, безумие. А теперь она должна была принять решение сама. И он снова, как и раньше, как и много лет назад, ее не торопил, ожидая.
Открыться. Распахнуть не только тело, но и душу. Самой, по своей воле отдаться. Не брать, не принимать, не подчиняться силе – отдавать. Хотела ли она? Всем сердцем. Отдать, излить всю любовь, что так долго была заперта внутри, а сейчас просто выплескивалась наружу. Быть трепетной и нежной, ласкать и дарить блаженство. Немало смелости нужно, чтобы сделать последний шаг в эту пропасть, но когда Лисяна отступала перед трудностями? Когда страх брал над ней верх? Нет! Она всегда смеялась ему в лицо и делала только то, чего хочет сама. А сейчас она хотела своего мужа.
Зажмурилась, прикусила губу, дрожащими пальцами развязывая тесемки на вороте. Стянула через голову тонкую рубаху, обнажая живот, грудь и плечи. Губы у Нарана дрогнули, а светлые глаза потемнели и словно засияли, но он даже не пошевелился, чтобы ей помочь. Ну и не нужно, она сама. Оседлала его как жеребца, ягодицами чувствуя всю силу его согласия. Склонилась, откидывая от лица расплетающиеся косы рукой, коснулась губами его губ. Словно печать поставила: мой. Прихватила губами подбородок, короткими поцелуями спустилась по шее к груди, твердой и крепкой. Трогать его, гладить было особым удовольствием, которого она раньше не знала. Упругий, гладкий, натянутый как лук, вздрагивающий от ее ласк. Ей нравилось в нем абсолютно все. Впервые она могла рассматривать обнаженного мужчину так близко.
— Ты очень красивый, – шепнула смело, проводя пальцами по его предплечьям, жилистым и сильным.
Он фыркнул, изгибая губы, и Лисяна даже дыхание затаила от удовольствия за ним наблюдать.
Некстати вспомнилось, что с таким же восторгом и счастьем она разглядывала новорожденного сына. Его сына. Их. Да! Ей бы хотелось родить Нарану еще детей. Возможно, она даже уже беременна. Это было бы счастьем. А если нет… Самое время заняться этим вопросом вплотную.
Приподнялась на нем, обхватывая пальцами пульсирующую плоть, направляя в себя – сама. Доверяя безгранично и зная – больно с ним не будет никогда. Наблюдала: он выгнулся как от удара, тихо застонал. Приподнялась и опустилась снова, ловя собственное наслаждение. Вот, значит, что такое – заниматься любовью! Теперь она знает, они оба – знают. Он опускает ладони ей на бедра, усаживая ее плотнее, подается ей навстречу – медленно и осторожно, но всем своим обострившимся женским чутьем Лисяна ощущает, каких сил ему стоит сдерживаться. Пылающий взгляд, дрожащие ноздри, тяжелое прерывистое дыхание, бисер пота на висках.
Нет, ей совсем не хочется его мучить! И главной быть больше не хочется.
— Я люблю тебя, нэхэр (*муж). Возьми меня.
— Взять? – хрипло шепчет он. – Всю?
— До последнего вздоха.
Стискивая зубы и жмурясь, он переворачивается вместе с ней рывком: она снизу. Смотрит на него нежно и доверчиво, приоткрыв нежные губы. Когда-нибудь он насытится этой женщиной, но не сегодня. Сегодня он хочет пить ее как сладкое вино, вкушать и смаковать, слушать ее стоны и пьянеть ее дыханием. Ни с одной женщиной мира он не испытывал подобного. Только она – его наваждение.
Медленно двигает бедрами, не сводя глаз с ее лица. Как красиво округляются ее глаза! Листян прикусывает губу, пытаясь сдержать стон.
— Нет, милая. Не молчи. Хочу, чтобы ты спела свою песню для меня. Чтобы все слышали, что ты – моя.
Женщина под ним вздрагивает и гневно щурится, а потом обвивает руками шею и шепчет прямо в губы:
— Только если все узнают, что ты мой!
И снова — сражение. Сплетение тел, тяжелое дыхание, стремительная скачка. А хотел ведь быть сдержанным, медленным, заставить ее умолять. Но она — не простая степнячка, тихая и покорная, она — воительница, равная ему. Не уступает, не подчиняется, только зубами впивается в его плечо и подается бедрами, встречая каждое движение его на полпути.
— Моя! — рычит он. — Только моя.
— Мой, — стонет в ответ она. — Никому не отдам!
И ведь не отдаст, не отпустит никуда больше. За ним поедет хоть на край света! Всегда будет рядом — как нить за иглой, как цветок за солнцем, как жена — за мужем.
— Я люблю тебя, — шепчет Наран, пряча лицо в ее волосах. — Ты — мой ветер. Ты мой дождь в летний зной.
— А ты — мое солнце. Согрей меня, любимый, мне все еще холодно.
— Хитрая же ты лисица, тебе мало?
— Мне всегда будет тебя мало.
Ив подала Эмилю чашку с теплым вином, а сама сняла мокрые носки, повесила их сушиться на каминную решетку и села на шкуру, поближе к огню, подальше от Эмиля. Снег все валил и валил. На окна нанесло сугробы и было ясно, что утром из сторожки выйти не удастся.
— Что мы будем делать, если у нас не получится добыть лекарство? — обеспокоенно спросила Ив. — Вон какой буран. Он может и не придет вовсе...
— Мы не будем об этом думать. Ладно? — попросил Эмиль. — Он придет. Ундина обещала. И если ты хорошо поработаешь, возможно он нам не откажет.
— Я поработаю... — грустно улыбнулась Ив. — Постараюсь.
— Думаю, все получится, — Эмиль сообразил, что должен ее подбодрить: — Ты прекрасна... Он точно дрогнет.
— Спасибо... — Ив смущенно опустила ресницы и стыдливо поджала под себя босые ноги, словно они являлись неприличной частью тела. Но так оно и было. Маленькие ножки, белые ровные пальчики, розовая пяточка, изящная лодыжка. Все в них было неприлично привлекательным. Эмиль улыбнулся.
Он всегда считал Ив очень красивой. Красивой той, другой красотой из сказок, из детских истории о феях. Она была усладой глаз, источником покоя, решением проблем, рядом с ней всегда можно было чувствовать себя сильным. Порой, когда скрипы кровати и нежные стоны доносились из соседней спальни, Эмиль морщился, словно все происходящее за стеной было кощунством. Словно феи были не предназначены для грубой, животной любви. Иной раз Эмиль поддевал Эрика по поводу того, что тот выбрал слишком хрупкий сосуд для своего неуемного темперамента. Но Эрик только скалился и уверял, что самое то, не завидуй.
Эмиль не завидовал. Много лет. Пока однажды не увидел в ней обычную женщину.
Заметил ли он, что она сама подала ему разрешающий сигнал? Вряд ли. Он был умен, но совсем не в делах сердечных. Сознательно ли она открыла свою магию для Эмиля? Если и да, то она сумела себе в этом не признаться.
Теплое вино пахло ванилью. Эмиль пил и смотрел. Когда он выпил до дна, Ив грациозно поднялась, взяла у него из рук чашку:
— Хочешь еще?
Эмиль задержал ее, поймал за запястье. Он сидел на полу, а она стояла перед ним, вдвое его меньше.
Талию плотно облегала блузка. Ив носила вещи по фигуре, так чтобы подчеркнуть свою великолепную стройность, свои безупречные крошечные формы, словно выточенные в небесной мастерской лучшим мастером миниатюристом.
Эмиль осторожно потянул Ив ближе, положил ладони на ее талию и сжал.
Талия была такая тонкая, что большие пальцы Эмиля сошлись на блестящей пуговице. Он увидел свои давно изученные длинные пальцы, остриженные под корень ногти, каждый в десять раза больше крошечной пуговицы. Руки были знакомые, а их поведение новым.
Ив молчала. Ее грудь вздымалась часто, но больше ничто не выдавало ее волнения. Эмиль прижал ладони к талии так, чтобы вдавить свою линию жизни в боковой шов ее блузки и, стараясь справиться с собой, уткнулся лбом туда, где под тканью находился ее отчаянно недоступный пупок.
Почувствовав сомнения в душе Эмиля, Ив тотчас закрылась, ласково провела рукой по кудрявой копне его волос и тихо сказала:
— Принесу еще вина?
— Да, спасибо... — Эмиль очнулся, поднял голову и отпустил талию.
Она была уверена, что он придет к ней ночью и, лёжа в кровати, искала поводы ему отказать, подбирала нужные слова, дышала в подушку, чтобы задушить желание, а на деле только распалялась сильнее. Но он не пришел. Она постепенно успокоилась, притихла и уснула.
Эмиль спал на шкурах перед камином. Он отключился сразу, едва лег, потому что был измучен всем, что творилось в мире и в его душе. Он проснулся через три часа от сильной боли в паху. В комнате было душно, печь перегрелась. Эмиль встал и отодвинул вьюшку, пустил морозный воздух. Подышал. Сначала он стал думать о Польге и о том, зачем он здесь, и как лучше всего начать говорить с отшельником. Но постепенно мысли его переметнулись на Ив, на ее умопомрачительную талию, на нежную линию плеч и бедер, на мягкие губы. Он помнил их вкус и отчаянно пожалел, что остановился вчера, когда был слегка пьян и одурманен. Ему бы протянуть руки и расстегнуть все пуговицы одна за другой, чтобы хотя бы увидеть ее грудь, а может даже пупок.
Он тихо прошел через всю комнату к ее кровати, просто чтобы посмотреть.
Она лежала в одной рубашке, скинув от жары плед, которым укрывалась. Видимо она крутилась во сне, потому что рубашка обернулась вокруг ее тела, подчеркивая все пленительные формы. Голая ножка чуть свисала с края. Эмиль протянул руку и погладил. Ножка была как теплый мрамор.
Рука двинулась выше. По спине Эмиля пошла дрожь, и, если бы он и впрямь был волколаком, шерсть на холке встала бы дыбом. Трусиков на ней не было. Мягкое горячее тепло оказалось чуть влажным.
Ив проснулась и смотрела на него. Она не тянула руки, но повернулась так, что ночная рубашка тотчас стала, как парус, который ничего не стоило сдернуть и отбросить в сторону. Она была прекрасна! Эмиль на мгновение отпрянул. Хотелось целовать ее всю: губы, шею, ключицу и ложбинку между грудей, хотелось трогать языком мочки ушей, соски и пупок (он и впрямь оказался идеальным, как крошечный цветок). Но это было неизмеримо долго, а пах разрывало, и сил терпеть не было. Он остро ощутил, что всегда жил в пол-чувства и позволял себе только правила, и еще он ощутил, что теперь путы приличий упали с плеч. На все ушел только миг. Затем он содрал свои трусы, перекинул ногу на кровать, уверенно подвинул Ив под себя за плечи, ладонью прижал ее шею к подушке, навалился и, рыча от избытка откуда ни возьмись нахлынувшей злости, вогнал в ее нежную фейскую прелесть длинный, давно налитый кровью член.
Боль утопила ее.
Ей приходилось иметь дело с подобным размером мужской гордости всю свою взрослую жизнь. Но даже страстный Эрик никогда не был с ней так груб, понимая, насколько велик для нее.
Она не посмела ничего сказать, не посмела даже крикнуть. Эмиль отымел ее так яростно, глубоко и грубо, словно кто-то третий вселился в мужчину, которого она знала десять лет и который всегда и все привык держать под контролем.
Острое возбуждение заглушило боль. Она наслаждалась тем, что ее хотели, не просто за ее дар, а вопреки ему, назло всем обстоятельствам, хотели по-настоящему, и не кто-нибудь, а Эмиль.
Он кончил ей на живот, размазал семя ладонью, потом перевернул, как игрушку, и снова отымел, держа за талию так, что от пальцев остались синяки. Кончив трижды, Эмиль поднял ее на руки, и, упав на кровать, уложил на себя сверху. Пальцы его, ещё возбужденные и голодные, возились у нее между ног, лаская и благодаря. Она кончила от его руки. Оргазм ее был прекрасен. Если бы у нее, как у всякой феи, были стрекозиные крылья, они бы затрепетали в тот момент. А так дрожала вся она, все ее горячее, политое мужчиной, тело чуть вознеслось над грудью Эмиля, выгнулось, розовые соски стали твердые, как вишневые косточки, красивые глаза распахнулись от ужаса, потому что удовольствие было сверхмерным, опасным, незнакомым.
Когда Ив утихла и перестала дрожать, Эмиль снова положил ее под себя и снова вошёл. Но в четвертый раз он уже двигался в ней медленнее, успевал целовать ее в губы, гладить кончиками пальцев живот и бедра. От этой внезапной нежности она кончила снова, уже не так пугающее остро, но прекрасно и исчерпывающе.
Потом они спали, мертвым, глубоким сном. Она лежала на нем, а он держал ее обеими руками. Сон латал рваные сердца покоем, метель тоже притихла, улеглась по лесу бесконечным сверкающим одеялом, и, к вечеру, тот, кого Эмиль и Ив ждали, явился в сторожку сам. С ним пришли лисы.
Алёна поняла, что хочет его. Прямо сейчас. Почувствовав, что внизу становится влажно, она опустила туда руку, засунула, вытащила и поднесла к лицу. Пальцы были в липкой смазке. Она понюхала её и возбудилась от запаха ещё сильнее, затем попробовала жидкость на вкус. Нахлынуло желание сделать что-нибудь очень плохое, постыдное. Очень сильно захотелось побыть шлюхой. Сначала она испугалась мысли об этом, даже слово это, которое пронеслось в голове со скоростью света, напугало её.
Затем она встала и вышла из спальни. Артём с Надеждой удивились, переглянувшись, но решили, что девушка просто пошла в туалет.
Алёна вернулась. В её руке было что-то зажато. Она подошла к Артёму и встала перед ним на колени.
— Можно я у тебя отсосу?
Ей показалось, что она прямо сейчас и кончит от того, что произнесла. Волна невероятной силы заполнила всё. Было настолько хорошо от того, что она сказала, что это можно было сравнить с оргазмом. По ногам текла смазка и капала на деревянный пол.
Алёна протянула слегка ошарашенному Артёму руку и раскрыла ладонь. В ней был тюбик той самой помады из Парижа.
— Сделай мне блядский рот, — сказала она, и её начало трясти от удовольствия.
Это можно было сравнить с большим домом, в котором ты живёшь, и тебе, в общем, хорошо, но есть одна дверь, которая всегда закрыта и в которую тебе запретили входить. Тот, кто запретил, уже давно куда-то исчез, но ты по-прежнему не заходишь туда, запрещая сам себе. И вот, по какой-то неведомой причине, ты разрешил себе открыть эту дверь и обнаружил там огромное дополнительное крыло: с комнатами, галереями, балюстрадами, лестницами, оранжереями. Ты понимаешь, что всё это такое же твоё, как и та часть дома, в которой ты привык жить, и совершенно непонятно, почему ты раньше сюда даже не заходил.
Артём тоже встал на колени, его распалили просьбы Алёны. Он нежно взял одной рукой её за подбородок, заглянул в серые, затянутые поволокой глаза и начал рисовать помадой очень медленно, превращая чистые губы юной девушки в ярко-красный крикливый бутон площадной шлюхи.
— Боже мой! — прошептал он. — Какая же ты вульгарная. Как тебе не стыдно?
Услышав эти слова, Алёна издала утробный звук. Зрачки расширились, а взгляд стал отсутствующим.
— А что скажет папа? — строго спросил Артём, доводя её до изнеможения.
— Папа ничего не узнает, — сказала Алёна каким-то не своим, низким и хриплым голосом.
Артём поднялся, шагнул к Алёне и положил руку на голову, поглаживая её светлые волосы.
Она приблизилась к его животу, потёрлась щекой и сделала глубокий вдох, втягивая аромат юноши. Сначала она некоторое время гладила его напряжённый член, очень осторожно касаясь пальчиками, словно изучая, затем взяла его и начала водить им по накрашенным губам, приоткрыв рот. Она размазывала выделяющуюся солоноватую жидкость по лицу вместе с помадой, потом выдохнула на него воздух, как будто хотела согреть, и погрузила в рот.
Обхватив его торс, Алёна начала пробираться рукой между сильных ягодиц внутрь. Добраться до ануса было трудно, но наконец-то удалось дотянуться пальцами до заветной цели и надавить на него. Палец встречал сопротивление, но всё же проник на длину фаланги и послышался стон, а колени Артёма подкосились.
Удерживая ртом головку, Алёна второй рукой спустилась с члена к яичкам и ласково их сдавила.
Горячая дрожащая плоть была в её руках и во рту, с каждым движением головка проникала глубже в ритме производимой имитации толчков. Очень хотелось немного прикусить её — настолько она была сочной, но Алёна не решилась сделать это.
Артём начал терять контроль, принявшись подмахивать бёдрами и сразу ускоряться, уже крича на всю комнату. Алёна опять взяла его пенис в руку, крепко сжала и начала двигать крайней плотью, одновременно проглатывая его.
Взрыв произошёл быстро. Горячий поток наполнил рот, терпкая жидкость брызнула настолько сильно, что Алёна не смогла проглотить всё, и изо рта пошли струйки, стекающие по горлу и груди.
— Иди ко мне, милая, — застонал Артём, улёгся на спину и потянул Алёну к себе. — Иди ко мне, я тоже хочу тебе это сделать.
Алёна уселась ему на лицо и перегретая от возбуждения вагина наконец-то получила то, чего хотела — в неё проник язык.
Алёна не жалела Артёма, просто не думала об этом, двигаясь так, как хочется: тёрлась промежностью по его рту, совершала толкающие движения, слегка подпрыгивая. Надежда, наблюдающая всё это со стороны, приблизилась и расположилась на молодом человеке, прижимая его обмякший член к своей вагине. Она начала скользить им между складками и тереть ладонью. После того, как он опять отвердел, она села на него и стала двигаться.
Алёна кончила и свалилась набок. Освободив Артёма, она стала смотреть, как они обнимаются с Надеждой и совокупляются.
— Я ещё хочу, — сказала Алёна, перевернулась на живот и встала на четвереньки, опустив грудь и голову на пол. Подставив зад Артёму, она взяла себя за ягодицы и раздвинула их. — Выеби меня как следует.
Закончив с Надеждой, Артём подобрался к Алёне и зашёл в неё, положил ладонь на клитор. Когда девушку взяли сзади, она поняла, какая же на самом деле маленькая. В объятиях юноши, что стал для неё истинным мужчиной, попка была миниатюрной, а клитор, который всегда казался ей чудовищно гигантским, в большой мужской ладони ощущался весьма обычным.
Стучаться ягодицами о живот было верхом наслаждения. Горячий и твёрдый стержень входил и выходил из её мокрого влагалища, издавая животный хлюпающий звук, отправляющий разум Алёны к первобытным предкам. От неё пахло самкой; ощущение себя вещью, сексуальной игрушкой в чьих-то руках давало ей экстатическое переживание. Всё лишнее отброшено, осталась только суть, сердцевина. В какой-то момент Алёне показалось, что член Артёма разорвал её надвое, и теперь есть две Алёны, и обе мычат, изнывают от похоти.
После того, как электрический разряд оргазма прошёл, Артём вышел из неё и в изнеможении упал на пол. Надежда села рядом и заботливо вытерла простынёй испарину, убрав волосы с лица.
— Мам... Я, кажется, ещё хочу.
— Хватит, милая. Надо отдохнуть. Тебе надо ванну принять. Нам всем надо ванну принять.
Алёна повернулась набок, протянула руку Артёму и позвала его. Он повернул уставшее лицо, и она увидела в его глазах страх.
— Да нет, я просто спросить тебя хотела, — с трудом выговорила Алёна. — Я спросить тебя хотела.
— О чём?
— Какой третий постулат?
— Что?
— Демоница. Что она сказала? Третье.
Артём закрыл глаза, сглотнул слюну и стал покачивать головой. Его лоб наморщился.
— Love is the law, love under will.
Кэрис долго не могла решиться, но всё же встала, на цыпочках подкралась к двери, робко взялась за массивную ручку и осторожно надавила. Не поддаётся! Она закусила губу от досады и нажала, навалившись всем телом. Ручка неожиданно легко повернулась, дверь распахнулась, и Кэрис еле удержалась на ногах, вскрикнув от неожиданности.
Патрик в ночной рубахе сидел возле канделябра, сиявшего всеми десятью свечами, и читал, но при появлении Кэрис отложил книгу и вскочил:
– Что-то случилось?
Она помотала головой, в панике подыскивая хоть какое-то объяснение внезапному вторжению, тяжело перевела дух и решительно сказала:
– Я хотела сказать… Я понимаю, что вам нужен наследник, и…я готова. Знаю, что это мой долг и готова потерпеть… Вот…
– О как! – пробомотал Патрик и подошёл ближе. – Это очень смело и самоотверженно.
Кэрис не могла смотреть на него и опустила голову, разглядывая рисунок ковра. Замечает ли он, как побагровели её щёки?
– Я знаю, что вы благородный человек и постараетесь не делать мне слишком больно.
– Да, конечно, – очень мягко согласился он, – я постараюсь. Прямо сейчас?
Кэрис удивлённо посмотрела на Патрика. У неё возникло странное чувство лёгкости, будто всё происходит не с ней. Ну, не совсем с ней. А ведь в другой раз не будет так легко и у неё может не хватить храбрости.
– Да, лучше сейчас… если… если вы хотите.
– Хочу, – признался он. – Нам было так здорово целоваться, я буду только рад продолжить. Кстати, в постели это делать гораздо удобнее.
– Разве? – Кэрис это показалось странным, и она еле удержала нервный смешок.
– С громадным удовольствием это продемонстрирую, – и Патрик подхватил её на руки и понёс к постели.
На них не было ничего, кроме рубашек. Кэрис внезапно почувствовала себя совершенно беспомощной и беззащитной, и невольно напряглась, с тоской и страхом ожидая преображения нежного мужчины в ужасное потное и пыхтящее чудовище. Она не могла не вспоминать, как грубо Джеймс вторгался в её тело, и как ей при этом было плохо. Но Патрик такой деликатный, заботливый, надёжный! Неужели он может оказаться таким же?
Патрик, похоже, увлёкся поцелуями и совсем забыл, зачем они оказались в этой постели. Кэрис была довольна: ей совсем не хотелось видеть на месте джентльмена грубое животное. Как отрадно сознавать, что он тоже предпочитает нежность и ласку грубому соитию!
Когда он раскрыл ее губы языком и проник внутрь, она невольно попыталась отстраниться от неприятного вторжения. Патрик на мгновение замер и в следующий миг освободил ей рот, переключившись на ушко. Теперь Кэрис очень громко слышала его дыхание – и это показалось ей ужасно милым. А ещё лучше, что он почувствовал, что ей не нравится – и не стал настаивать.
Патрик был прав, лёжа действительно оказалось удобнее целоваться, и Кэрис наконец расслаблась и с жаром отдалась этому приятному занятию.Его губы были такими мягкими! Кэрис зажмурилась и таяла от наслаждения, чувствуя их на веках, щеках, мочках ушей. Жаль, что они не могли оказаться сразу везде! Зато Патрик ласкал её не только ртом, но и руками. Тёплые пальцы мягко прочерчивали дорожки и узоры по коже, а по намеченному пути чуть позже скользили губы, обжигая её горячим дыханием.
Поцелуи в шею её поразили. Джеймс никогда так не делал, а это было так необыкновенно волнующе, и она невольно подвинулась ближе, прижалась к Патрику всем телом. Сердце бешено колотилось.
Он отодвинулся, и Кэрис протестующе хныкнула, отчаянно обхватив его плечи, но тут между ними скользнула его рука и легла ей на грудь. Кэрис обдало жаром, она не понимала, это руки Патрика стали так горячи или она сама пылает, как пламя. В голове клубился горячий туман, всё плыло вокруг, а может это она сама плыла. Кэрис бурно дышала, отдаваясь потоку блаженных ощущений. Ей казалось, что этот поток несёт её, кружит, теперь она не смогла бы воспротивиться, даже если бы захотела.
Горячие губы теперь исследовали её грудь, а пальцы спустились ещё ниже, раздвигая влажные складки. Это было совсем не больно, но Кэрис выгнулась и не смогла удержать короткий стон. Разум отключился, она дрожала, тонула в наслаждении. Собственные стоны казались прилетающими откуда-то издали, и Кэрис раскачивалась на огненных волнах, пока чувство восторга не стало совсем острым и невыносимым и не вырвалось тонкими жалобным криком, который слился с рычанием Патрика.
Кэрис в изнеможении обмякла. Ей казалось, что она растеклась сладкой лужицей и никогда больше не сможет и пальцем шевельнуть. Патрик продолжал целовать её и шептал что-то ласковое, спокойное. Кэрис благодарно погладила его по щеке и плечу. Ей надо было срочно обдумать всё, что произошло, и поговорить, непременно поговорить с мужем, но было так хорошо и лень, что она обняла его, закрыла глаза и провалилась в глубокий сон.
Утром Кэрис проснулась одна и долго лежала с неопределённойулыбкой на губах, перебирая воспоминания минувшего вечера. Они были так прекрасны, что у неё даже зародилось подозрение, что всё было странным сном, порождением фантазии. Лишь встретившись глазами с Патриком во время завтрака, она окончательно уверилась в реальности произошедшего.
=====================
Что оцениваем (0-5) в отзыве на фрагмент:
1. Язык и стиль (0-5)(насколько богат, оригинальность, ровность, динамика, уместность языка или формулировок)
2. Диалоги (0-5)(живые, интересные, затянутые, понятные, уместные?)
3. Характеры (0-5)(видите персонажей? верите что они хотят делать то, что делают? это люди или секс-объекты?)
4. Эротическая компонента (0-5) есть, нет? торкае, нет? это легкая эротика или это уже порно?
5. Общее впечатление о фрагменте (0-5)(сюжет, динамичность, достоверность, интересно ли читать? примерная ЦА?)
ВАЖНО: отказаться от дочитывания книги было можно. А вот отказаться от дочитывания фрагмента нежелательно. Ибо каждый отказ повлечет для вас -1 от вашего собственного набранного результата.
==============
Тема сложная в письме, язык для неё не разработан, и поэтому каждый автор в этой теме - новатор. И у каждого из нас уже есть своя ЦА. наша задача - обменяться опытом и помочь коллегам повысить свой стиль (скилл) и умение удовлетворять читателя. Писать на такую тему сложно психологически, часть мы воспринимаем это как обнажение лично-интимного. Будьте деликатны, взаимовежливы и любите друг друга)))
На всякий случай предупреждаю, что для агрессивных любителей угнетать авторов у нас есть отдельный номер с двумя очень сексуальными санитарами! Которые в прошлом годе получили не только зарубки на штатные плети, но повышение квалификации на банщиков)))