Нуарная погоня

Небольшой отрывок... да какой там - небольшой? Почти вся глава целиком из моей повести "Хороший парень носит Вальтер" (пока черновик). Может ли быть погоня описана в нуарном жанре?

Клыкастый бампер Бьюика почти уперся в покатый круп такси, норовя ухватиться зубами за дугу бампера и перемолоть ими луженный металл кузова. Беглец отчаянно плевался выхлопом, тщась оторваться от погони, но под моим капотом бесновался, как минимум, вдвое больший табун хищных лошадей, почуявших близкую добычу. И в моей крови клокотала безудержная трезвость, лишенная заслуженного сна в нежных объятиях зеленого змия.

Наши телеги дважды поцеловались. Легонько, с той неуверенностью, с какой очкастый отличник впервые целует подругу на выпускном балу. Таксист завилял, мечась по проезжей части, будто ложка в стакане чая, не давая опередить себя.

Внезапно ГАЗ резко ушел вправо и я, возомнив, что тот совершил ошибку, ослепленный праведным гневом, крутанул руль влево, утопив акселератор в пол, за что едва не поплатился. Навстречу, оглушив ревом клаксона, выплыл угловатый нос грузовика. Я едва успел нырнуть в свою полосу, ласково шоркнув его крылом по швеллеру бампера.

Осознав неминуемость поражения на прямой, таксист, опасно накренив машину, поднявшую одно колесо, будто пес, решивший помочиться, свернул в проулок. Неуклюжему универсалу такой маневр дался заметно сложнее. Шины сердито завизжали, а металл раздраженно заскрипел, возмущаясь столь небрежному обращению.

Беглец по достоинству оценил новую тактику и теперь вертелся, как заяц, шныряя то в один, то в другой поворот. Мой прожорливый табун лошадей вожделел того же, чего и я - промочить глотку. Лампа в круглом циферблате указателя топлива, сперва мигавшая единственным глазом, уже горела рыжим пламенем, угрожая преждевременно завершить погоню. Да я б и сам с радостью прекратил этот дикий цирк, расплескав мозги обидчика по асфальту, остудив свою огнедышащую месть его кровью, омыв свои руки багрянцем правосудия.

И здесь таксист совершил ошибку. Он выдал себя с головой, сделав то, чего никогда не сделал бы житель Чикагинска, знакомый с каждой вонючей подворотней, с каждым гнилым закоулком и каждым проклятым перекрестком ненавистного города. Тем более - таксист!

Светло-зеленый желудь свернул на улицу Спартака. Там пару лет назад устроили большой ремонт, перекопав дорогу поперек, намереваясь заменить трубы. А после выяснилось, что или новых труб нету, или есть, да не те. Ров так и остался зиять обнаженным нутром индустриализации, хотя горком каждый месяц, иногда - дважды, обещал восстановить проезжую часть, как прожженный жиголо обещает жениться престарелой вдове.

Почти достигнув траншеи, ГАЗ М20 с юзом затормозил, обуглив асфальт четырьмя мазками шин. Деваться ему теперь некуда! С обратной стороны узкой улицы остановился я, закупорив проезд, как пробка - бутылку.

- Ну, - криво усмехнулся я. - Каков твой следующий ход, мразь?

Телега сдала назад и развернулась, встав на одной линии со мной. Казалось, будто машина злобно скалится своей трехэтажной решеткой радиатора. Блики солнца на пластине лобового стекла не давали рассмотреть водителя, но я был уверен, что его физиономия на редкость отвратна и омерзительна. Какое еще может быть рожа у столь подлого типа?

Автомобиль вздрогнул, вторя рокоту двигателя, нагревая и без того раскаленный воздух над крышкой капота, превращая абсолютную прозрачность атмосферы в ребристое марево. Поиграем? Поиграем! Я дважды утопил гашетку в пол, вынуждая Бьюик, изнывающий от жажды скорости, затрястись в нетерпении. И добавил еще один раз, на удачу.

Такси выстрелило, как из пушки, отчаянно визжа шинами по мостовой, испаряя протектор, превращая резину в вонючий белый дым. Буква "М" на его носу нацелилась точно на плавник с эмблемой на моем капоте. Я выпустил тормоз, зажав газ до упора, бросая телегу в разрушительное пике.

Я не сверну! Что бы не произошло, я точно знал, что не сверну. У меня впереди капот - три метра жизни. И тело, закованное в панцирь, сплетенный из гнева и ярости. Я не сверну! Перед глазами повисла красная пелена, ведущая меня, словно быка на тореадора. Ведущая меня вдоль генеральной линии мой жизни - только прямо. Я не сверну! Мои нервы, закаленные в синем спиртовом пламени, стали крепче рессорной стали. И, если мы оба окажемся в аду, более жарком, чем это сатанинское лето, я и там продолжу претворять план своей безумной мести. Я не сверну!

Стоило отдать должное таксисту - у него тоже были яйца. Чугунные яйца, прочные, как сталь Чикагинских заводов. Он тоже не собирался сворачивать. И шел на таран с упрямой уверенностью бронепоезда, который не смог бы спрыгнуть с рельсов, ведущих состав к судьбе, даже при всем желании.

Обе телеги сошлись в ударе, как истосковавшиеся после долгой разлуки любовники, раскидывая куски металла с такой же страстью, с какой любовники разбрасывают сорванную друг с друга одежду. Сошлись, как молот с наковальней, сжимая собранную бамперами пыль большого города, перемалывая ее крупицы в ничто. Сминая кузова, будто бумагу. Играя звоном стекла, словно оркестр и расплескивая осколки, как брызги влаги из фонтана.