Лошадиный и собачий флешмобы

Лошади в моих книгах встречаются довольно часто, но единственный конь с именем и ярко выраженными личностными характеристиками - это, конечно же, Гонорий из "И.о. поместного чародея-1".

— ...Госпожа Каррен! Госпожа Каррен! — вдруг окликнули меня.

Я, сразу узнав голос бургомистра, торопливо развернулась, при этом машинально схватившись за орден, который, как я уже говорила, по моим предположениям, мог напомнить людям, желающим задать мне трепку, что я не столь уж беззащитна.

И точно, ко мне спешил бургомистр в сопровождении какого-то хлыща, сгорбленного дневным и ночным корпением над всяческой писаниной.

— Ах, как хорошо, что я успел! — воскликнул господин Пруст, приблизившись. — Во всей этой суете я совершенно позабыл вручить вам подарок от имени нашего благодарного города! Непременно передайте магистру Каспару, что это упущение исправлено! Я пытался ему сказать, что городской Совет уже нашел для вас вознаграждение, но почтенный магистр ответил, что лишь вам судить, удачен ли наш выбор, и не стал выслушивать подробности…

Я, не веря своим ушам, расплылась в довольной улыбке. Подарок! Это именно то, чего мне недоставало! Денег Констана, которые мы честно разделили, было не так-то уж и много, поэтому я не отказалась бы еще от одного ордена, хотя с куда большей радостью приняла бы в дар пару мешков муки и хороший окорок.

— …Мы долго думали, чем же наградить вас за все неоценимые услуги, оказанные городу, — продолжал бургомистр с придыханием. — Но лишь сегодня к утру наконец городской Совет пришел к единому мнению, ибо Эсворд — город не жалких скупердяев, которые попытаются отделаться жалкой мелочью!.. Нет, мы хотели вручить вам дар, который был бы достоин столь храброй чародейки и пригодился бы ей не единожды!

Вот тут я встревожилась, и всерьез. Но бургомистр уже пихнул своего спутника в бок, и тот высоким скрипучим голосом принялся зачитывать содержимое свитка, который он держал в руках.

Из того, что было написано в этом документе, значилось, что я благородна, храбра и добра, как легендарный Роамон, и каждый эсвордец с готовностью отдаст мне любую ценную утварь из своего дома, стоит мне только ткнуть пальцем. Далее шел изящный пассаж, который объяснял, что столь великая чародейка не найдет в домах благодарных эсвордцев ничего достойного ее внимания, так что вряд ли мне стоит желать себе в дар даже корзину репы. И лишь с превеликим трудом и благодаря удивительному стечению обстоятельств в городе появилось то, что городскому Совету не стыдно было вручить мне в подарок.

На этих словах бургомистр принялся энергично подавать знаки, и, к моему ужасу, из-за здания ратуши появились несколько человек, ведущих под уздцы — о всемилостивые боги! — Гонория, несколько отощавшего, в куда более скромной сбруе, нежели ранее, но столь же своенравного, как и прежде. Похоже, моя радость по поводу того, что я избавилась от необходимости содержать бесполезную и вредную скотину, была преждевременной.

— Где вы его взяли?! — перебила я речь бургомистра, перечислявшего все дивные качества этого скакуна чистейших кровей, о которых я и без того была прекрасно осведомлена.

Тут господин Пруст замялся, принялся что-то сбивчиво рассказывать о счастливой случайности, которая едва ли не с небес послала прекрасного коня, достойного нести на своей спине великую чародейку, которая, в свою очередь, будет восседать на нем, точно королева. Я принялась сверлить взглядом бургомистра, и, в конце концов, он стеснительно промолвил, глядя в землю:

— Конфисковали у джеров… сегодня утром. Явно ведь ворованный.

Ловко! И подарок нашелся, и городской казне никакого убытка! Джеры, на свою голову заглянувшие в Эсворд, наверняка нашли Гонория в лесу, но кто поверит бродягам, что чистокровный скакун им достался честным путем? Я не удивилась бы, узнав, что бургомистр сразу же признал коня, ведь он видел его раньше, но никакая сила не заставила бы его в этом признаться, тем более что секретарь Сальватора значился мертвым и правда ровным счетом ничего не меняла.

Гонория между тем подводили все ближе к нам, и, в конце концов, он тоже меня узнал. Истошно заржав, конь сделал попытку встать на дыбы, затем в отчаянии попытался укусить слугу, который держал его поводья. Те горожане, что не успели далеко уйти от площади, торопливо вернулись, чтобы с интересом наблюдать за тем, как меня и Гонория подталкивают друг к другу, точно ненавидящих друг друга жениха и невесту, сочетающихся династическим браком.

— Мне не нужен конь! — цедила я сквозь зубы, пока бургомистр пытался подтащить меня поближе к Гонорию. — Я бы предпочла козу! Или осла!..

— Что скажет магистр Каспар, когда узнает, что мы подарили вам осла?! — пыхтел бургомистр, не собираясь сдаваться. — А вот конь — это славный подарок, таким и государи не брезговали!..

— Государям не нужно было тратить на их содержание все свои доходы! — огрызнулась я. — А эту копытную тварь я хорошо знаю. Злобное, кусачее, неуправляемое животное! Да к тому же и переборчивое в еде, точно язвенник!..

— Мое дело — наградить! — гаркнул бургомистр, не вслушиваясь в мои протесты, и в руки мне были впихнуты поводья.

Конь, заметив это, тут же прянул в сторону, едва не вывихнув мне конечности, которые, между прочим, следовало беречь ближайшее время из-за их хрупкости. Один из слуг, сочувственно похлопав меня по плечу, незаметно сунул мне свеклу и пробормотал:

— Живодерня завтра работает, кажись…

Свекла не настроила Гонория дружелюбно, однако попыток протащить меня лицом по мостовой он более не совершал, и мы, злобно косясь друг на друга, покинули площадь под приглушенные смешки эсвордцев. Мои подозрения подтверждались: никто не собирался всерьез воспринимать спасительницу Эсворда и одним богам было ведомо, каково мне придется на посту поместного мага с такой сомнительной репутацией.

Бургомистр, прокричав мне вслед: «И непременно передайте магистру Каспару, что мы вас наградили как следует!» — заторопился к ратуше, разбираться с новым ворохом бумаг, в которых таилась возможность нешуточного обогащения — компенсация от Лиги должна была последовать в ближайшее время, и грешно было упускать возможность урвать от нее кусок...

Что же до собак - оказалось, что их в моих историях почти нет (как и котов - хотя я и кошатница закоренелая, и собачница). С трудом вспомнила, что собака упоминалась в "Рыжей племяннице лекаря-2". Собака славная - ей посвятили целую песню! - но полноценным персонажем истории ее назвать сложно. Впрочем, у эпизодической этой собаки жизнь в итоге сложилась куда легче, чем у героев, так что, быть может, ей повезло, что я пишу по большей части все-таки о людях, а не о животных))

...Между тем, посетители гостеприимного заведения веселели с каждой минутой – огонь в большом очаге пылал, вино к столу подавали доброе, а пиво наливали без остановки. Раздался перезвон струн, и приятный голос начал выводить старую балладу о раскаявшемся разбойнике: лихого злодея изловили и привязали к позорному столбу, пообещав под утро повесить при всем честном народе. Но тут откуда ни возьмись появилась бродячая собака, и, ласково беседуя с ней, пленник уговорил неразумное животное, не ведающее о законах человеческих, перегрызть веревку. После счастливого избавления он, разумеется,встал на честный путь, обратился к богам и до самой смерти мирно странствовал в сопровождении верного пса, деля с ним последний кусок хлеба. «Пусть ты, мой друг, и бессловесен, - распевал бард, - но сострадателен и честен. Добром я отныне плачу за спасение, прими же, приятель, мое  угощение!»

Эта бесхитростная песенка часто слышалась при трактирах и кабаках – растроганные слушатели нередко делились с певцами своим ужином, если припев об угощении повторялся  несколько раз с должным чувством. Но на лице Хорвека, задумчиво прислушивающегося к веселой мелодии, поступило выражение, заставившее меня поперхнуться.

«Всеблагие боги! – потрясенно подумала я, отложив ложку в сторону. – Да этот негодяй поди считает меня эдакой скудоумной псиной! Вот и кормит меня, точь-в-точь тот разбойник из песни. Решил, что я теперь стала его домашней скотиной, за которой нужен уход! Оттого и носится со мной, точно с тухлым яйцом…».

-Эй ты! – я щелкнула пальцами перед носом Хорвека, погруженного в глубочайшую задумчивость. – Слышишь меня?! Не вздумай! Не вздумай, тебе говорю! Ишь ты – вообразил себя раскаявшимся злодеем, а меня скотиной бессловесной, неразумной? Я, быть может, поразумнее тебя буду! И уж точно ума у меня поболе, чем у какой-то шавки! Эта песня не про нас, понял?

-Разумеется, не про нас, - вздохнул Хорвек. – Что у разбойника, что у его дворняги хватило смекалки для того, чтобы тут же сбежать куда глаза глядят. Мы куда глупее них, не стоит даже равняться...