О пьянстве  (из книги «Многоточие сборки»)

У поэта Бориса Заходера есть стихотворение о кошке Вьюшке, которая везде и на всем спит. Жизненный образ – нечего не скажешь. Ведь кошки такие особенные существа, что и в храм без всякого спроса проникнуть могут, и ни кто им в том препятствия чинить не станет, и на компьютере спят, подоткнув под морду лазерную мышь и наблюдая как на мониторе от кошачьего дыхания наплывают замысловатые строки, да и вообще…

На чем не может спать кошка? Да, практически на всем она спит, зараза.

Тоже можно сказать и о поэтах или скажем, художниках?

«Вы знаете, где пьют поэты»?

– Везде, деточка, практически везде и в метро они пьют, и в садиках ухоженных и не очень, в подъездах пьют, в машинах…

Странный вопрос – где пьют поэты?

А где застигает их поэтическая жажда и желание потрындеть со знакомыми и не знакомыми людьми. Поболтать о жизни…

Однажды  летом небольшая группка поэтов во главе с Сашей Смиром устроилась ни где-нибудь, а на ступеньках белого дома в Питере. Сквозь мутные фильтры пролетевших лет проступают черты поэтов и авторов исполнителей Саши Пака и покойной уже Лены Дюк. В общем, традиционно по-русски трое их было, а где трое собираются, там и четвертый норовит. Но, чтобы не соврать, всего компания собралась пять человек. О троих я уже сказала, и еще двое приблудных на подмогу подвалило. 

Сели, ящик пива с собой притаранили. Это уже как водиться, беленькой немного, ну и всякой снеди, поляну накрыть.

Сидят чинно, благородно, ни к кому не пристают, похабства не орут, а над ними, рассевшись на ближайшей к земле тучке, расположились веселым кружком поэтические музы, на каждого поэта по одной, чтобы никому не обидно было.

Правда сей светлый круг на земле ни каждый узреть может, и даже сами поэты не всегда его видят, но зато, случись им хоть раз в яви или сне узреть образ своей ненаглядной поэтической покровительницы… все. Образ этот сохраняют поэты на всю оставшуюся жизнь, бережно лелея в своем сердце точно нежный, диковинный цветок…

Присмотрелись к поэтам обитатели белого дома, пригляделась охрана. На демонстрантов вроде не похожи, те наглые, озабоченные и злые.

Только-только пикет разгоняли – неврастеник на неврастенике. Каникулы в дурке, что ли… или день открытых дверей.

А эти…

Наконец двери правительственного здания отварились, и к поэтам нашим точно апостол по, видавшим виды и помнящим подошвы знаменитых политиков ныне здравствующих и почивших, прорвавшихся к кормушке, и уже оттесненных от корыта и отправленных на заслуженный или не заслуженный отдых, спустился к поэтам некий военный чин.

Подошел ближе, носом повел, чутье у политиков наработанное, за версту, кто в какой партии значится, просчитывают.

А тут…

Нюхнул военный воздух вокруг поэтов раз, другой…

Солодом от них так и прет, сивухой самую малость тянет, а вот чтобы партией какой, или иным говнецом… вроде как не пахнет.

Или пришлые маскируются, или проверка от САМОГО только уж больно хорошо сукины дети притворяются…

Глянул он полковничьим своим рентгеном. Что такое? – не поддаются незваные гости распознаванию – ни красные они, ни коричневые, ни зеленые, и уж конечно, не голубые.

Ну, делать нечего, пришлось самолично на контакт идти, жизнью рисковать. Подошел, самого голосистого и бородатого из всей компании высмотрел, нашего знакомого Александра Смира, подошел.

– Простите, господа, – наметанный взгляд не углядел плакатов или транспарантов. На ступеньках была расстелена газетка, в кулечках ждали своего часа сухарики, пара сухих лещей точно серебряные лапти располагались посреди импровизированного стола с открученными по такому случаю головами.

Завершал натюрморт пластмассовый ящик с пивом.

– Простите, – выдавил из себя чин, подавляя набежавшую слюну, – это политическая акция? В смысле, что не запланированная, как-то… это… политическая?.. вас спрашиваю.

И в этот момент наблюдающая за происходящим муза Александра Смира, озарила своего избранника невиданным светом, разверзла его занятые пережевыванием закуски уста, и родилась поистине историческая фраза:

– Это не политическая, это поэтическая акция! – Изрек Смир, – здесь пьют поэты!!!

Почитатели Вакха

Где только не пьют поэты… поэты – особенно те из них, что почитают Вакха, или Бахуса. 

Пьют везде и ни кто, и ни что их не может при этом остановить, ибо возлияния эти творят они во имя своего упитого бога, превращаясь в конце жизни в дивную амфору или спиваясь в хлам. Возвышая стихами душу и доводя бренное тело до состояния схожего с ветошью, что не примут ни в один комок, ни в один секенд хенд.

Или, как об этом сказал сам Александр Смир «Я поэт еще не старый, пора на прием элитары». 

Где только не пьют поэты…

Точно так же как поклонники златокудрого Эрота, если они конечно истинные поэты, а не скупердяи, выдающие по малым крохам любовное золото, влюбленные поэты щедры и неистовы. Они служат своему требовательному богу в будуарах и занюханных коммуналках,  в узких примерочных бутиков и движущихся на встречу к неизвестности лифтах, возносятся к небу на колесах обозрения и обмениваются кольцами в затяжном прыжке.

А прыгать через вечный огонь в ночь на Ивана Купалу?

Ну, не сосиски же на нем жарить!

«Вам случалось случаться в летнем саду»? – лукаво интересуется у своего читателя Геннадий Григорьев.

Где любят любить поэты? – ответ прежний – везде!!!

На что может пойти поэт ради своей страсти?

Украсть, соблазнить,  убить, да, пожалуйста. Замечательный поэт Евгений Мякишев, например, ради возможности выпить как-то попытался выбросить из окна собственную жену, которая как раз выпить-то ему и не давала.

«Нашла коса на камень». Супруга имела убедительнейшие аргументы о вреде пьянства – Женя аргументами не обладал, и по причине не первого стакана во лбу, измыслить их не мог. В разгар спора, поэт подхватил на руки благоверную и бодрой походкой заторопился к окну. 

Дорогу отчаянному Мякишеву тут же преградил уже давно и упорно пьющий вместе с ним поэт Александр Гущин, который попытался остановить смертоубийство, но был отброшен в сторону. Любой другой, наверное, сдался бы после первого поражения, но Гущин заступал дорогу Мякишеву снова и снова, всякий раз отлетая к стене, но неизменно возвращаясь на поле боя.

Когда Евгений добрался, наконец, до окна, Гущин вдруг переменил тактику и весело рассмеявшись совершил обезьяний прыжок на люстру и повис на ней.

– А смотри, как я сейчас на твоей люстре буду качаться! – Хохоча во весь голос, орал поэт, размахивая в воздухе ногами.

– Прикол. – Мякишев обернулся, восторженно глядя на болтающегося на люстре приятеля, его железная хватка ослабла, жертва была освобождена.

– Вот! – Гущин с ловкостью раненого гиппопотамчика спрыгнул с люстры.

– Прикол. Хочу! – Здоровенный Мякишев, подпрыгнул, ухватился за люстру, раздался треск, приятелей обдал фонтан голубых искр, люстра с поэтом хрустнула в последний раз и низверглась, покрывая пол миллиардами осколков. Во всем доме тот час вырубился свет. В полной темноте поэты лежали на полу, глядя на полную луну в окне. Вокруг них дивным светом сияли осколки хрустальной люстры.

Тиха и покойна была ночь, Мякишев лежал придавленный люстрой, должно быть сомлел зараза. Гущин думал  о том, что лежать ему нравится куда как больше, нежели стоять и тем более висеть на люстре. Укаченный винными волнами он заснул. 

Сон был не долгим, но достаточно ярким.

В какой-то момент Гущину показалось, что кто-то тянет его за рубашку. Кто это мог быть? Ну, разумеется, Мякишев проснулся и взялся за старое! 

Не желая быть выброшенным из окна, Гущин долбанул со всей силы по тянущейся к нему руке и тут же получил такой меткий удар по почкам, что сны как-то сами улетучились.

Рука, которую ударил Гущин, оказалась рукой милиционера…

Полностью книгу "Многоточие сборки" можно прочитать на АТ: https://author.today/work/164779