Необычная локация

Вы хочете хтоней — их есть у меня!

Присоединяюсь к флэшмобу Янины Наперсток под названием Самая необычная локация.

Так вышло, что два главных героя, связанные родственной связью, но из двух разных книг, в разное время побывали в одном и том же "заколдованном" месте. Причем, по случайному (или нет?) стечению обстоятельств.

Иван Айвазовский, 1842, Неаполитанский Залив в Лунную Ночь

Отрывок из книги Программист в Сикстинской Капелле

Примерно в двух милях к востоку, недалеко от Везувия, стоял полуразрушенный дом из красно-черного камня с красными, расширяющимися кверху колоннами — наследие великой империи. «Как в Кносском дворце, — подумал я, — о котором так много рассказывала мне Таня после практики на Крите».

Минув колонны, я оказался в зале, посередине которого стояла широкая кровать, рядом с ней — резная тумбочка из красного дерева, выполненная в лучших традициях раннего барокко. Вдоль северной стены выстроились роскошные золотые канделябры, мерцающие при свете луны. Все казалось чистым, опрятным, в отличие от обиталища падре Чамбеллини, и каким-то… нетронутым: густой слой пыли говорил о том, что в доме давно никого не было. Это казалось странным: дом никем не охранялся, но почему-то до сих пор здесь никто не поселился и, что самое непонятное, не вынес ценные вещи.

Как бы то ни было, я, с трудом подавив в себе страх, кое-как обустроился на пыльной кровати и почти сразу уснул с мыслью: где же искать этого пресловутого Супер-Марио?

Приснилось мне вот что. В дальнем углу какого-то помещения, заставленного музыкальными инструментами, за клавесином сидел пожилой человек в белоснежном парике и с орлиным носом. Он аккомпанировал какому-то сопранисту в сиреневом камзоле и параллельно ругал его, обзывая бездарностью во всех отношениях.

Потом я увидел все того же сопраниста, но почему-то в меховой шубе, зимой и в лесу, характерном для средней полосы России. Странный сон.

Разбудил меня тихий и вкрадчивый высокий голос, тембр которого я не мог уловить:

— Ах, Алессандро, Алессандро…

— Вы кто? — вытащив из кармана фонарь, я осветил им комнату. Никого. Откуда шел голос, я тоже не понял. Может, у меня крыша поехала, и я на самом деле давно уже в сумасшедшем доме, а все, что происходит — лишь плод моего болезненного воображения? Голос словно «услышал» мои мысли и ответил:

— Успокойся и не выдумывай лишнего. Ты в Неаполе, а в сумасшедшем доме — твой дактилоскопический близнец.

— Кто? — не понял я. — Таких терминов нет в науке.

— Конечно, нет. И этого дома нет. И ты — не программист из будущего, — послышался сдавленный смех.

— Вы не ответили на вопрос! — уже со злостью крикнул я. — Вы — кто?!

— Я — контроллер, соединяющий идеи и воплощение, — получил я в ответ непонятную ересь. Тоже мне, любитель шаблона «модель-представление-контроллер»¹ выискался!

— Раз я не могу добиться от вас нормального ответа, то не будете вы так любезны оставить меня в покое? Если я без спросу занял вашу территорию, то только скажите — и я с удовольствием уйду.

— Уйдешь, не узнав того, что хотел…

Опять намеки. Сколько можно?!

— Я много чего хотел узнать, но вас это не касается, — в какой-то момент я обнаружил, что общаюсь с непонятным «ботом» мысленно, не произнося ни одного слова.

Голос «бота», как мне проще было его называть, тем временем приобрел какие-то обертона, и я смог сделать вывод, что принадлежит он «виртуозу». Может быть, кто-то из студентов Консерватории решил поиздеваться над приезжим и прячется по ночам в заброшенном доме, разыгрывая весь этот спектакль?

— Даже не пытайся интерпретировать происходящее. Иначе сойдешь с ума.

— Я уже, по-видимому, чокнулся. Что вам от меня надо, скажите? — я пытался быть спокойным, но ничего не получалось. Так и хотелось сейчас вскочить с кровати и бежать, куда глаза глядят, только бы подальше отсюда. Но почему-то я не мог сдвинуться с места.

— Не пытайся уйти от самого себя. Ты, не отдавая себе отчета, пришел сюда за знанием, так же, как и юный Альберто много лет назад. Так получи же это знание, — «бот»-сопранист вновь засмеялся, а меня сковал страх.

Отрывок (пока не опубликован) из книги Приключения Петра Фосфорина, корабельного мастера и путешественника

 — Матушка Фебраия, коль в твоих силах, помоги мне, потерявшемуся, — молвил с жаром Пётр, едва сдерживая дрожь в голосе. — Подскажи, направь, что делать дальше. Сам давно запутался.

— Скажу, юноша из страны дальней. Хоть зареклась давно не ходить в то место проклятое. Но вижу, что помощь тебе нужна.

— Прошу, скажи, что знаешь! На любую правду готов!

— Сама ничего не знаю. Коли не боишься, то ступай со мною к полуночи к руинам дома Пифии и у входа жди. Лишь внутрь не заходи.

— Отчего так? — не понимал Фосфорин, уже за любую соломинку цепляясь, лишь бы приблизила к возвращению домой.

— Не выдержишь, — руками глаза закрыла и затем по лицу провела.

Во мраке южной ночи, под белоснежной луной узрел Пётр белоснежные, невидящие глаза неаполитанской ясновидицы, и страшно ему стало при таком зрелище. Усугубили страх шум прибоя, словно о скалы волна в исступлении ударялась, и волчий вой откуда-то с пустыря. Мурашки по коже рябью пробежались, но не сдаваться же теперь? Что, впрямь, за воин, коль испугался?

«Нет, не буду настаивать. Девица хрупкая, да вредная. Чего доброго откажет в просьбе».

— Спрашивай. Кратко, без лишнего. Я всё запомню.

— За что напасть сия, за какие прегрешения, что домой возвратиться никак не могу? — судорожно сглотнув, хрипло вопросил Фосфорин. — Вернусь ли, живым, мёртвым ли, но не с позором лютым?

Вскоре вырисовались вдали очертания странного вида постройки, отдалённо напомнившей Петру те древние греческие храмы, которые видел на гравюрах в отцовских книгах да на картинах в доме Лефорта. Но те были стройными, с белоснежными прямыми колоннами, увенчанными, словно аккуратно завитым париком — волютами. Здесь же, красно-бурые, неровные, к верху расширялись и, казалось, вот-вот не выдержат и уронят массивную крышу на голову любопытному гостю.

— Жди меня здесь. На пороге. Перед рассветом вернусь и расскажу всё, что узнала, — бросила ему странница и, словно к тяжёлому испытанию готовясь, молитвы на латыни прочитала, совершив крестное знамение по римскому обычаю.

Послушался Фебрайю, остался Пётр ждать у входа, красно-бурые колонны и пол мраморный разглядывая. Тем временем непогода на побережье разбушевалась. Волны, как безумные, накатывали на песчаный берег, ветер завывал, как стая голодных волков, и вторили ему пронзительные голоса чаек, напоминавшие то детские крики, то рыдания женщин. И отчего-то в этих рыданиях чудился ему плач ненаглядной Софьюшки, которую почти и позабыл вдали от родного дома. От дум тягостных внезапно отвлекла Фебрайя, бледная, как луна, мерцающая над заливом.

— Что, матушка? Говори, не томи!

— Вернёшься. Да не домой. Нет больше родины твоей, а новая взамен её строится.