Преступления фашистов на территории Смоленска Часть 1.
Автор: АндрейНачинаю возвращать старые долги, я эту тему коротко поднимал полгода назад и обещал расширенный блог, но по ряду причин блог задержался, сейчас же выкладываю его.
После героической обороны Смоленск был оставлен нашими войсками и на три года попал под оккупацию немцев, в данном блоге я оставляю за скобками героическую борьбу нашего народа против фашистов, ибо это тема не одного блога, к примеру мой прадед был партизаном и погиб под Смоленском. В данном блоге рассмотрим зверства фашистов на территории Смоленска в период оккупацию. Извиняюсь если не у помяну все случаи, поскольку размер блога ограничен. Наиболее полно затрону тему концлагеря 126, остальные случаи пройду обзорно, возможно какие-то не затрону и напишу отдельным блогом позднее.
В конце июля 1941 года на тогдашней окраине Смоленска, сейчас это уже считается центральной его частью на месте бывших военных складов был открыт лагерь военнопленных № 126 чуть позже преобразованный в концентрационный лагерь. Неподалеку, на территории Нарвских казарм был открыт его филиал, при данных лагерях был открыт как бы госпиталь для военнопленных, но в реалиях его функции были несколько другими, как госпиталь он был практически не оборудован, а вот как место опытов над пленными... но об этом несколько позднее. Данный лагерь является одним из самых крупных на территории России и наверно самым кровавым по количеству истребленных бойцов Красной армии.
Целью данного лагеря было быстрое и качественное опосредованное уничтожение военнопленных, зачем расстреливать, когда сами умрут от холода и голода. Бараки были деревянные, холодные, без печей полов и даже нормальных потолков. Вовнутрь проникал холод, ветер, снег вода. Разумеется какие-либо постельные принадлежности отсутствовали. Вместо проектной вместимости в 4 тысячи человек, там одновременно содержалось в районе 30 тысяч,но люди в таких условиях долго не выживали, поэтому непрерывно добавляли новых заключенных.
Из воспоминаний военнопленных чудом выживших в этом аду
Итунин Григорий Моисеевич: «Прибыв в город Смоленск, я попал в дулаг 126, что значит пересыльный лагерь. Как только военнопленные вступали на территорию лагеря, прямо у ворот производился обыск, при котором изымались часы, бритвы, ножики, плащ-палатки, одеяла, вся хорошая обувь. После этого пленные без всякого учёта загонялись в холодные, раскрытые бараки, совершенно не приспособленные для жилья, без всяких отопительных приборов, без деревянного пола. Бараки настолько плотно набивались военнопленными, что выйти из барака тому, кто вошёл первым, из-за тесноты не было никакой возможности. Земляной пол настолько был размешан, что ноги утопали в грязи до голенищ. Военнопленные спали друг на друге в три яруса. Когда начались морозы, то спавшие внизу военнопленные замерзали в грязи, а одежда постоянно примерзала к земле. Освещения в бараках никакого не было. Естественные надобности военнопленные справляли здесь же, в бараке. Ночью в бараках стоял смрад, стоны больных и раненых, которых было много среди военнопленных. Никакой медицинской помощи не оказывалось в течение октября—декабря 1941 года. Больные тифом, дизентерией, раненые находились вместе со здоровыми людьми, последние заражались, и зимой 1941 года сыпной тиф имел очень большое распространение в лагере 126. Вшивость в лагере достигла неимоверных размеров. Вши кишели по поверхности одежды».
Ерпилов Петр Петрович: «Я находился в Смоленском лагере № 126 и около одного месяца в южном “малом лагере”. Два раза в день выдавалась пища, так называемая “баланда”, состоящая из жидкой похлёбки: вода с затхлой ржаной мукой, совершенно не солёная. Когда “баланда” в ваннах начинала заметно убавляться, её иногда разбавляли подогретой, а чаще обыкновенной холодной сырой водой, и раздача “пищи” продолжалась снова. Очень часто вместо мучной давали картофельную “баланду”, она состояла из промёрзшей, не очищенной и даже не мытой картошки, нередко уже разложившейся, сваренной в воде также без соли. Раздавали эту картошку также черпаками вместе с водой, причём попадало в черпак не более 4—5 небольших раскисших картофелин или незначительное количество разваренной картофельной, грязной массы с плавающими в ней навозом и щепками. Вследствие этого в громадном количестве появлялись ещё более истощающие поносы и голодные отёки, и как результат этого — большая смертность. Умирало в день до 300 человек. Каждое утро из всех бараков умерших, раздетых догола вытаскивали во двор, где они валялись до тех пор, пока их не увозили специальные команды могильщиков (из 50 человек). Хоронили тут же, за лагерем, в бесконечно длинной, напоминающей ров могиле, которую по мере заполнения трупами удлиняли ещё больше, так что в конце концов она протянулась вдоль ограды лагеря длинной лентой».
Все бараки были изолированы друг от друга колючей проволокой, внутри лагеря осуществляли террор полицаи.
Из воспоминаний Итунина Григория Моисеевича: «Все полицейские по баракам были подчинены русскому коменданту лагеря, которым с начала существования лагеря до августа месяца 1942 года являлся Кастромин, бывший капитан воинской кавалерийской части, попавший в плен под городом Волковыском. Костромин как комендант лагеря ревностно исполнял свои обязанности и приводил в жизнь внутренний распорядок лагеря. Его заместителем являлся Зелинский, бывший старший лейтенант войск связи. Зелинский отличался свирепостью по отношению к военнопленным. Ежедневно он ходил с резиновой плёткой и каждый раз избивал военнопленных при разбивке на рабочие команды. У Кастромина и Зелинского был также переводчик Маслов Михаил Дмитриевич. После Кастромина комендантом лагеря был назначен Романенко Анатолий, власовец, за “заслуги” по лагерю 126 получил от немецкого командования железный крест 2-й степени. Романенко отличался большой жестокостью, поддерживал тесную связь с руководителем гестапо при лагере Гиссом. Кроме комендантского управления, была ещё лагерная полиция. С начала существования лагеря начальником полиции был Григоренко, бывший старший лейтенант, который занимался избиением военнопленных, отбирал у последних ценные вещи. Весной 1942 года в связи с перемещением Григоренко на должность коменданта в другой лагерь начальником полиции был назначен Долганов Тимофей Азарович, бывший председатель райсовета ОСО Износовского района Смоленской области. Начальника полиции Долганова знал весь лагерь как крайне свирепого и кровожадного человека. У него была специальная резиновая плётка с железным наконечником, которую он называл “советская премия”. После Долганова на должность начальника полиции был назначен Тупицын Павел, власовец, который за “усердную” работу в лагере был награждён железным крестом 2-й степени, являлся агентом гестапо, любимцем Гисса, отличался большим зверством по отношению к военнопленным. Вся система полицейского режима в лагере 126 возглавлялась руководителем гестапо зондерфюрером Гиссом Эдькой. Свою карьеру Гисс начал с рядового солдата в этом же лагере, последнее время он был в чине лейтенанта. Гисс был обеспечен большими правами в лагере: он самостоятельно решал вопросы о физическом уничтожении политсостава Красной армии, работников НКВД и евреев. Прежде чем попасть в этот бункер-карцер, военнопленные избивались гестаповцами до потери сознания, а затем бросались в это тёмное сырое подземелье»
Госпиталь при лагере был 4-х этажным кирпичным зданием, где в теории даже было паровое отопление, но немцы перед началом эксплуатации его демонтировали, большинство окон было без стекол и оконных рам. Емкость госпиталя 1000 больных. Разумеется не были подготовлены помещения и не было материальных средств. Врачи из военнопленных, но заправляли всем немцы. Поскольку в лагерях бушевали эпидемии, в госпитале было 4-5 тысяч больных постоянно, а так как он не был предназначен для такого количества людей, больные лежали на полах в коридорах, в подвале и т.д. Вместо нормальной еды были помои. В хирургическом отделении не было нормальных инструментов, царила дикая антисанитария, поэтому если больные выздоравливали то скорее вопреки такой помощи. В итоге за время существования этого госпиталя от его «помощи» умерло свыше 25 тысяч больных. Больных использовали как подопытных свинок, выцеживали кровь для создания сыворотки от тифа, для этого тех, больных, кто случайно выздоровел использовали как недобровольных доноров крови, выцеживая ее такое количество, что для большей части истощенных больных это было смертным приговором.
Чтобы скрыть ужасающую смертность в госпитале подделывались личные дела больных и в большинстве случаев причиной смерти указывался туберкулез якобы приобретенной до войны, в итоге тут от «туберкулеза» умерло людей больше, чем было больных на территории всей СССР.
Разумеется, в лагере расстреливали всех выявленных евреев, а для массовых умерщвлений военнопленных использовали в том числе машины дущегубки.
В начале 1942 года на территории большого лагеря произошла массовая вспышка сыпного тифа. На территории Нарвских казарм был создан малый лагерь, куда свозили умирать больных, условия там были еще хуже чем в большом лагере. Фактически это был отстойник смерти. Смертность в обоих лагерях, особенно в малом достигала ужасающих размеров (особенно зимой 41-42).
Из показаний Эрих Мюллер, ефрейтор 3-й роты 335-го охранного батальона: «В Смоленском концлагере № 126 с советскими военнопленными немецкие солдаты обращались очень жестоко. Считалось, что русский — получеловек, дикарь, и поэтому всякая жестокость по отношению к русским не только оправдывалась, но и поощрялась. Их избивали, гоняли на самые тяжёлые работы, а при малейшем признаке неповиновения расстреливали. Командир 335-го батальона подполковник Ширштедт инструктировал: “Русских щадить нечего, нужно, чтобы советские военнопленные постоянно чувствовали мощь германского оружия”. Мы добросовестно выполняли эти указания. Лично я убил в Дулаге 126 не менее 30 советских военнопленных. Между солдатами возникло соревнование — кто больше убьёт. Поэтому в русских стреляли по всякому малейшему поводу. Главным образом, когда они подходили к проволочному заграждению. За два месяца моей службы в лагере, т.е. за декабрь 1941 и январь 1942 года, погибло не менее 4000 человек. Командование батальона всячески поощряло солдат, наиболее активно участвующих в истреблении русских. Например, командир батальона подполковник Ширштедт неоднократно выносил благодарность “за образцовую службу” командиру отделения унтер-офицеру Вайсу, а также мне»
Так же военнопленных использовали на расчистке территории вокруг Смоленска, в том числе железнодорожного полотна, тех кто были истощены так, что не могли работать убивали. Кроме того на территории лагеря проводились бесчеловечные эксперименты над военнопленными.
Из показаний лекарского помощника 551-го германского военного госпиталя старшего ефрейтора Рудольфа Модиша: «Всего в лазарете находилось 1200 человек, русских военнопленных постоянно находилось 180—200 человек, они помещались сюда не на предмет излечения. Они использовались как живой материал для производства над ними различных экспериментов. Немецкий медицинский персонал открыто называл русских военнопленных “подопытными кроликами”. Никто из пленных не подозревал, что они используются немецкими врачами как материал для опытов. Русским военнопленным прививали сыпной тиф для испробования на них противотифозной сыворотки. Других военнопленных подвергали общему заражению крови (сепсису). Нередко в госпиталь поступали немецкие военнослужащие с повреждениями позвоночника. Немецкими врачами производилась пункция жидкости спинного мозга у русских пленных с последующим вводом её раненым немцам. Обычно после этой операции у истощённых русских пленных наступал паралич нижних конечностей. В Смоленск неоднократно приезжал немецкий профессор для производства опытов по новому виду перевязки ампутированных конечностей с целью более быстрого зарубцовывания раны. Для опыта были взяты, как обычно, русские пленные. В госпиталь также часто приезжали практиканты-медики из Германии, которые учились производить операции на русских пленных как на живом материале.
В 551-м госпитале требовалось много крови для переливания раненым немецким военнослужащим. Оккупационные власти Смоленска для забора крови привлекали главным образом молодёжь школьного возраста и детей 6—8 лет, т.к. считалось, что у них наиболее здоровый состав крови. При этом за один раз брали 600—800 кубических сантиметров, тогда как у взрослого человека, при соответствующем врачебном наблюдении и усиленном питании, разрешалось за один раз брать не более 350—400 кубических сантиметров крови. Дети были обречены на смерть. Но это считалось нормальным, ибо смерть русских детей спасала жизнь немцев. Осенью 1942 года советская авиация произвела сильный налёт на железнодорожную станцию Смоленска. В результате взрыва эшелона с боеприпасами в лазарет поступило большое количество раненых немецких военнослужащих. В хирургическое отделение приняли тяжелораненого обер-лейтенанта, потерявшего много крови. Я быстро отправился в лабораторию, куда только что был доставлен девятилетний мальчик. При моём участии у него было взято более 800 кубических сантиметров крови. Ребёнок потерял сознание, и когда я вторично пришёл в лабораторию, мне сказали, что мальчик не выдержал и скончался.
В госпитале работали врачи преимущественно высокой квалификации. Их имена были широко известны в Германии: профессор Шем, Гетте, Мюллер, оберартц Отт и другие. После того как подопытные военнопленные переставали интересовать этих врачей-экспериментаторов, последние давали прямые указания уничтожать их. Таким пленным давали большую дозу повышающих сердечную деятельность средств, например строфантин, чего их истощённый организм выдержать не мог, и они умирали.
Особой ненавистью к русским отличались профессор Шем, оберартц Вагнер и оберартц Альянс. Однажды мне пришлось помогать Штефану при операции русского, который поступил с раздробленной рукой. Я спросил у Штефана, не нужен ли местный наркоз. Штефан ответил: “Ничего, эта скотина всё выдержит. Пусть покричит, немцу русские вопли лучше театрального представления. Держите его крепче, ведь это только русские”. Мы все искренне смеялись над его остротой. Однажды оберартц Вагнер предложил мне умертвить раненого в голову советского пленного только потому, что он, по мнению Вагнера, не подходил для экспериментальной работы. Я впрыснул этому раненому мышьяк, и раненый умер.
В 1942 году одному русскому пленному немецкие медицинские работники произвели искусственное заражение крови. После чего было введено противодействующее средство для наблюдения за действиями этого препарата. После окончания этого эксперимента данный пленный был мной умерщвлён. Умерщвление военнопленных производилось санитарами и лекарскими помощниками из числа старослужащих»
В период оккупации на территории Смоленска была уничтожено свыше 150 тысяч мирных граждан и военнопленных. Вот некоторые основные места из найденных массовых захоронений. Рядом с большим концентрационным лагерем свыше 45 тысяч человек, рядом с малым концентрационным лагерем свыше 15 тысяч человек, в районе госпиталя свыше 30 тысяч, Реадовский парк - свыше 3 тысяч, концентрационный лагерь около Печерска свыше 16 тысяч, в районе Красного Бора свыше 12 тысяч и т.д.
Реадовский парк. Курган бессмертия с Вечным огнем.
Во второй части я более подробно коснусь темы расстрелов мирных жителей на территории Смоленска.