Конец гребаному миру

Когда он очнулся, был уже вечер. На лбу лежал холодный компресс. А рядом с ним, прямо на полу, сидела Кера с градусником в руке.

— Не придуривайся, Эрик Травинский. Температура у тебя нормальная. Но, похоже, есть небольшое сотрясение мозга.

— Сотрясение того, чего нет? — Он чувствовал себя намного лучше и уже мог говорить. Улыбаться было больно, но не улыбаться при виде Керы было невозможно. Все-таки знакомый человек. Эти очки и строгий вид.

— Остряк, — фыркнула толстушка. — Ты только не вставай пока. Я еще приду. Как только закончу у себя в отделении. Я не на твоей палате. Просто навещаю.

— Как... как я тут оказался?

— Принесли тебя. Парни какие-то. В парке нашли и принесли. На руках. Не надо тебе пока разговаривать. Потом все расскажешь. Я еще приду. 

Кера перевернула повязку на его лбу холодной стороной вниз и ушла. Эрик проводил ее ласковым взглядом, а потом осторожно повернул голову. На соседней кровати полусидел на подушке небольшой лысый мужичок с подвязанной рукой, а другой рукой крутил самокрутку. Было несподручно, табак все время сыпался мужичку на колени.

— А где тот? — спросил Эрик. — Со шрамом.

— Умер. — Лысый испытующе глянул на Эрика. Лицо его, нестарое, яркое, как бы извинялось, но зеленые, с золотинкой глаза внимательно присматривались к соседу. — Такие дела, пацан...

Эрик сел, прислонившись спиной к стене. Значит, умер... Тот, кто хотел пить... бородач... вот же ж ведьма-то...

— Курить хочу, мочи нет, — признался сосед. — Нянечка не пускает. Строгая. Жду, когда все уснут.

— Давайте помогу. — Эрик взял кисет и бумагу и принялся скручивать самокрутку. М-да, как так-то?.. Умер...

— Ловкий ты. Забацай мне еще парочку. Наперед. Хорошо — очнулся, а я три дня тут. Сначала думал: надо же, такой зеленый, а уже раненый. Потом пампушка сказала, тебя в городе покалечили.

— Пампушка?

— Эта, заботливая. Она тебя с ложечки кормила, поила. Твоя?

— Не. Не моя. Знакомая просто... Погодите... Три дня? Я здесь три дня?

— Больше. Меня привезли, ты уже в отключке лежал. Да кто тут в этой суматохе считает? Каждый день то повозка, то пять. Раненые мрут прямо в дороге. 

— Повозки? Раненые? — Эрик перестал крутить папиросу. — А в чем дело? Откуда раненые? Что случилось?

— Ты что ж, парень... ничего не знаешь? Набеги на южные границы. Королевство на ушах стоит. Все считают, это война!

— С кем?! — Эрик решил, что он опять спит и бредит, таким неправдоподобным показалось известие о войне.

— С серными ведьмами...

— Как с ведьмами? С морриганками? Почему? Южанки... они же с Роаном... ну, за нас... бред какой-то...

— Да вот так. Там за нас, там не за нас. Сучки продажные! Представь! Без объявления, без ультиматумов, просто как дикари. Раз — и в глаз. Порезали всех, кто под руку попался. Жертв тьма. Самых тяжелых сюда привезли. А остальные... — Лысый махнул здоровой рукой. — Эх... И то сказать... Не близко хорошие врачи к границе. Непорядок это. Сколько по дороге умерло. Просто обидно. Были бы рядом... А так... от Озерья восемьсот верст — шутка ли!

— Озерье? — Эрик хватанул ртом воздух. — Так вы оттуда?

— Нет. Я дальше, на запад, с Допля. Но Озерью тоже досталось...

Эрик не выдержал, вскочил на ноги... и увидел все ясным взором.

В палате, выставленные ровно через тумбочку, как часовые, желтым светом горели керосинки. В тесноте, в потном, пахнущем гноем и кровью помещении, кто в сознании, кто без, кто молча, кто стеная лежали изувеченные мужчины.

Перевязанные торсы, головы, ноги, руки, черные от йода борозды от клыков и когтей на лицах. На полу, у изголовий, стояли тазы, куда раненые справляли нужду или харкали кровью. Крови было много... 

Эрик замер, потрясенный абсурдностью и при этом ужасающими подробностями происходящего.

Откуда-то он знал, что это больше не были причуды его разбитой головы. Тут, в этом мире, любая гнусность происходила взаправду.

— Кто разрешил встать? Черт бедовый! А ну, ложись сейчас же! — В палату зашла нянечка со стопкой свежих простыней. — Тихо лежите и поправляйтесь оба! И, Пестро, курево свое убери немедленно! Доктор закончил операцию. Сейчас еще одного привезут.

Эрик послушно лег и, словно в тумане, стал наблюдать, как нянечка меняет простыню на стоящей неподалеку пустой кровати. Война... Озерье...

Когда нянечка закончила с постелью, обошла всех больных — кому подала воды, кому поправила повязки, — и, наконец, собралась уходить, Эрик ухватил ее за руку:

— Матушка. Попроси Керу ко мне зайти.

— Делать ей нечего в такое время, как по кавалерам мотаться? Лежи и поправляйся, говорю. Герой....

И ушла.

Озерье... Эрик снова лег и закрыл глаза. Плакать при этом Пестро было стыдно.

*Отрывок из 28ой главы