Учительница полового воспитания

— Мать продашь, в ... дашь или Светлану поцелуешь? – спросил судья.

— A Светлана — это кто?

— Не кто, а что. Светлана — это параша. Поцелуешь парашу?

— Нет.

— Прокурор, чего ты молчишь?

Прокурор, шестидесятилетний мужик из Смолевич с погремухой Огонёк, обвиняемый в попытке поджога своего собственного сарая, сказал:

— А что тут гаварыть, адпустите хлопца, нашто яго мучать.

Судья, молодой хулиган, недавно переведенный в нашу камеру с малолетки, настаивал:

— У него статья плохая. Без приемки сажать его за общий стол нельзя.

— Какая еще статья?

— Сто пятнадцатая.

— Через семнадцатую, – пытался оправдаться подсудимый.

— Палач, иди сюда, стукни его один раз, а то он что–то много разговаривает.

— Стоп, ребята, — сказал я, избранный для участия в этом судебном заседании в качестве адвоката. — У него следователь – Коробчиц.

— Следователь Коробчиц? Так чего же ты молчишь, рассказывай.

Зовут его Гена, ему восемнадцать лет. Он работает регулировщиком телевизоров на Горизонте и неплохо зарабатывает. У Гены еще ни разу не было женщины.

За день до событий он купил у поляка в подвальном баре возле ГУМа, который в народе называется ‘Гадюшник', порнографический журнал. Большой толстый полноформатный цветной журнал на английском языке. Журнал стоил тридцать рублей и состоял из фотосюжетов. Фотографии сопровождались простыми текстами, которые Гена перевел без словаря: "о фак, о май гад, о шит..." и так далее.

Журнал произвел на Геннадия необыкновенное впечатление. Особенно сильным был рассказ, где учительница на уроке полового воспитания ведет практические занятия с двумя старшеклассникам – мальчиком и девочкой. Если присмотреться внимательно, то можно было заметить, что школьники — вовсе и не школьники, а специально подобранные под сюжет и загримированные травести. Но учительница эта была настоящая. Длинные сильные ноги, мощный, как у медведицы, лобок, небольшая острая грудь и властное лицо с красиво очерченным подбородком. Голова ее, как короной, венчалась эсэсовской фуражкой с высокой тульей. В руке учительница держала длинную учительскую указку...

— Все, — сказал себе Геннадий, — так дальше жить нельзя. Нужно что–то делать. Должны же где–то существовать женщины, с которыми бы я мог совершить это, если не по любви, то хотя бы за деньги. Где эти женщины? Пацаны говорят на вокзале!

Полный решимости, прихватив с собой сумму в пятьдесят рублей, Гена отправился на вокзал.

Он бродил по привокзальной площади, с тоской и вожделением вглядывался в женские лица. Вечерело.

Уже совсем потеряв надежду, он ушел с железнодорожного вокзала к площадкам, где стояли пригородные автобусы. Вдруг возле Икаруса, отправлявшегося по маршруту 'Минское море', увидел ее — учительницу. Это была именно она. Злые быстрые глаза, волевой подбородок, и, под некрасивой мешковатой одеждой, отчетливо угадывались сильные ноги, мощный, как у медведицы, лобок и маленькая острая грудь. Геннадий встал в очередь на посадку.

Он сел позади и стал наблюдать за ней. Она ела купленный на вокзале пирожок с повидлом и запивала газированным напитком "Буратино". Испачкала губы и отвернувшись к окну облизывалась. Он разглядывал ее отражение в окне.

"Милая моя, — подумал Геннадий, — ты бы только попросила, я бы купил тебе этих пирожков на все деньги, что у меня есть, на 50 рублей — целый ящик пирожков с повидлом."

На станции Ждановичи она вышла, Геннадий последовал за ней. Не оборачиваясь, она быстро обнаружила его преследование и ускорила шаг, но Геннадий легко держал ее на дистанции, поскольку был налегке, а учительница нагружена довольно тяжелыми авоськами. Она не выдержала темп, устала и остановилась. Гена сократил дистанцию. Она тяжело дышала, в темноте блестели ее глаза. Сквозь сильный аромат духов "Красная Москва" Геннадий ощутил запах молодого женского тела.

— Вы не боитесь, что вас изнасилуют? – вдруг, неожиданно для самого себя, спросил Гена.

— На чорта я кому здалася! — ответила прекрасная эсэсовка.

О боже, она была живая, настоящая — эта американская учительница полового воспитания.

Набравшись решимости, он сильно толкнул ее в грудь, и она упала в кусты, не выпуская из рук авоськи. Сверху упал Геннадий.

— ...., что ты делаешь, козел, ты мне колготки порвал, – сказала американская учительница.

Гена потянулся к губам. Она послушно ответила поцелуем, потрогала его в паху и сказала:

— У тебя все равно ничего не получится. Идем лучше ко мне. Там все сделаем,в нормальных условиях, как надо.

Вдруг что–то ударило его в голову, перешло в грудь, в живот, заколотилось сердце, затвердел член.

Гена встал и помог женщине подняться, старательно отряхнул с ее одежды прилипший лесной мусор.

— Простите меня, — сказал он, — я куплю вам новые колготки и пирожков куплю.

— Каких еще пирожков? — спросила она.

— С повидлом. Давайте я понесу ваши сетки.

Она согласилась, понимая, что с занятыми тяжелыми сетками руками этот ночной идиот будет безопаснее.

Они шли по тропинке по указателю "Пионерлагерь "Ленинец", когда из темноты появился велосипедист.

Учительница закричала: "Держи его, он меня изнасиловал!"

Велосипедист остановился и спросил у Геннадия, который стоял перед ним с двумя тяжелыми сетками в руках: "Мужчина, это правда?"

Не зная, что сказать, Геннадий молчал и разглядывал бельевую прищепку, которой была заколота правая штанина велосипедиста.

— Вы хотели изнасиловать мою жену? – снова спросил велосипедист.

— Да, — признался Геннадий.

— Почему? — спросил велосипедист.

— Я ее люблю, — сказал Гена.

— Пройдемте со мной, – сказал велосипедист. И Гена послушно, совершенно обезволенный, сломленный вероломством любимой женщины, с тяжелыми авоськами в руках поплелся за велосипедом. Позади на сильных длинных ногах, с лобком, как у медведицы, и маленькой острой грудью, словно конвоир, шагала американская учительница полового воспитания.