Прощай двадцатый год, мы тебя не забудем!

Голубой огонек от моих героев

***

На сцене стояли сразу пять разных барабанов. Битый Май подошел к ним, небрежно поправляя штаны, словно он пришел не на сцену, а в уборную, и принялся перетаскивать барабаны и расставлять их полукругом, ругаясь себе под нос так, что его слышали только мы, ну и музыканты на сцене тоже.

Когда барабаны превратились в подобие прилавка, Май придвинул к себе высокий стул, расселся на нем, как на троне, а потом как-то так сделал руками, что в них появились деревянные палочки, и эти палочки прокрутились колесом и ударили по всем барабанам по очереди.

— Ну надо же! — протянул Эрик. — Да он же... октаву себе выстроил, жук!

Эмиль промолчал. Май прошелся по барабанам снова, и замерший на мгновение зал зашелся в радостном вопле: 

– Е-е-е-е-е!

Студенты перестали танцевать, разговаривать и целоваться. Музыканты рассредоточились по сцене. Антоний обнял контрабас, саксофонист приложил мундштук к губам, Фарат встал рядом с Натаном, передвинув гитару на волосатый живот.

Натан оглядел приготовившуюся группу, взмахнул смычком, как дирижерской палочкой, и грянула совершенно необычная музыка. Как Эрик мягко выразился на катке, «ведьма знает, что за музыка». 

Скрипка отчаянно хулиганила, гитара била грубым боем, низким женским голосом пела виола, гнусавил и взвизгивал саксофон, контрабас крался между этими звуками, как нашкодивший котяра, и неистовым ритмом, от которого совершенно невозможно было усидеть на месте, виртуозно и ловко, аж дух захватывало, перестукивались барабаны. Они стучали, как катящиеся с обрыва камни — все быстрее, быстрее, неся за собой сотню внутренних ритмов и при этом держа общий, нарастающий.

Я растерянно оглянулась на друзей. Эрик замер с открытым ртом, а Эмиль — с крайне сосредоточенным выражением лица. Словно оба они столкнулись с чем-то особенным, необъяснимым, и каждый пытался понять, как к этому относиться. А раз они не знали, то я не знала тем более. 

«Будем думать, что мне это нравится, – решила я. – Всегда приятнее думать, что тебе что-то нравится, пока тебя не убедили в обратном».

Инструменты смолкли внезапно, остались только притихшие барабаны, и Натан, сделав шаг навстречу публике и оказавшись почти на самом краю сцены, произнес:

— Добро пожаловать на праздник середины зимы, друзья!

Зал взревел. Натан взмахнул смычком, подождал, пока станет тихо, и продолжил:

— Спасибо, спасибо! Весь вечер на сцене для вас играет группа «Бином Туона». У всех налито?

— Да-а-а! — полетело из зала.

— Отлично! До начала нового, триста двадцать первого года, осталось сорок восемь минут! Надо успеть как следует повеселиться! Готовы?

— Да-а-а! - единым порывом воскликнул погруженный в эйфорию зал.

Нат оглядел группу и снова взмахнул смычком:

— Раз, два, три!

На счет три Битый Май грянул проигрыш, Натан, Антоний и Фарат запели хором: «Катись оно все по широкой реке». А когда куплет отзвучал, снова взяли инструменты и заиграли так весело, что я и братья тоже принялись приплясывать за кулисами.

— Леший меня дери! — счастливо прошипел Эрик. Глаза его горели, и каждый его нерв пел и танцевал вот сейчас, прямо сейчас, в это мгновение. Эрик просто-таки разрывался от упоительной радости.

О чем пели ребята? О веселой жизни студентов, о бессонных ночах за зубрежкой, о тролле из соседнего леса, что ночами приходит к ректору выпить рому, о прекрасных феях, глядящих в окна юношей, о всякой милой ерунде.

Мне запомнился припев. Его пела виолончелистка. Ее виола легко двигалась на небольшом, размером с блюдце, деревянном колесике. Девушка катала инструмент по сцене, энергично распиливая его смычком, и глубоким голосом, «ничего себе контральто», как сказал Эрик, распевала:

А если ведьмы затащили вас в Туон,

Ну что же!

Добро пожаловать в наш гребаный дурдом!

Ты тоже!

При этой фразе она закидывала виолу на высокое квадратное плечо и тыкала смычком в кого-нибудь в зале.

И повторяла припев.

Публика неистово визжала и подпевала, причем многие заменяли слово «гребаный» на другое.

Гитара Фарата подхватывала, скрипка тонко вбирала в себя безумство, и песня снова переходила в русло приличного куплета, а виолончелистка усаживалась на свой стул, вскидывая голову на длинной шее. Скрипичный ключ постепенно сползал с ее щеки. На середине песни он был уже на шее, а в конце перебрался по ключице к декольте.

И снова Битый Май сыграл вступление, отбухав так, что свечи на сцене подпрыгнули и упали, и дежурные бросились их поднимать.

Музыка гремела, стекла звенели, елка качалась, студенты скакали, как помешанные, а потом кто-то выстроил «ручеек», и тот мгновенно разросся, и длинная-предлинная танцующая вереница змеей обхватила елку и потекла вокруг нее, заваливаясь то вправо, то влево. Юноши, девушки и преподаватели — все ухватились друг за друга, стали единым дышащим существом, движущимся по спирали.

А потом все разом рассыпалось. Музыка прибрала громкость, утихло все. И остался только саксофон и его длинное, лирическое, успокаивающее соло, такое пронзительное и красивое, что мурашки побежали по коже.

Эмиль положил руку мне на плечо и, наклонившись сзади, тихо спросил:

— Ты как?

Я не успела ответить. Зал начал хором обратный отсчет: 

– Десять… девять… восемь...

Исчезнувший куда-то Эрик вернулся с полными стаканами эля и сунул нам с воплем:

— Хватайте! Ну! Прощай, двадцатый год! Мы тебя не забудем! Да здравствует двадцать первый!

– ... два… один!

Ударил гонг. Мы соприкоснулись стаканами, серьезно, как взрослые.

— С новым годом! — сказал Эмиль.

— С новым годом! — улыбнулась я и пригубила эль.

Потом были еще песни и еще танцы.

В паузе Натан исполнял соло, держа скрипку за спиной, а потом подозвал виолончелистку в этом ярком черно-желто-белом платье. Она была очень высокая, и ей пришлось согнуться перед ним знаком вопроса. Натан попросил ее зажать один конец смычка зубами, другой зажал сам, и так водил скрипкой. Потом повторил то же самое с девушкой из зала, чем сорвал еще море аплодисментов.

Когда музыканты выдохлись и откланялись под неистовые вопли и визги публики, на сцену вышла милая девушка с саксофоном в руках и стала играть неторопливую и приятную музыку. Студенты быстро переняли романтическое настроение и разбились на парочки. Начались медленные танцы.

— Ты только глянь, какая там красота! — Эрик пожирал глазами происходящее в зале. Его, в отличие от меня и Эмиля, нисколько не смущало, что некоторые парочки откровенно целовались, а некоторые вели себя и того распущеннее. — Я не против туда прогуляться.

— Ну, если тебе так приспичило, есть одна идея, — неуверенно начал Эмиль, но озвучить идею не успел.

К нам подлетел разгоряченный и воодушевленный концертом Натан.

— А вы чего здесь стоите? — Он ухватил братьев за плечи. — А ну идем к нам праздновать. Давайте. Все уже там.

Я и близнецы обрадованно переглянулись. Еще бы! Никакие медленные танцы не выдерживали сравнения с обществом группы «Бином Туона».