Признание в любви
Автор: Салма КалькКакая невероятно благодатная тема!
Правда, я обнаружила, что далеко не все мои герои способны признаться в любви словами через рот. Некоторые делают это как-то странно. Но некоторые - вполне приемлемым образом :)))Поехали.
Раз - из магической шестнахи.
Саваж привалился к стволу дуба, огромному, как башня, и только потому стоял на ногах. Поднял её с земли и крепко прижал к себе. Грязную и замученную. Впрочем, сам он был ничуть не лучше.
- Не смей больше лезть в огонь, поняла?
- Чего не смей-то? – встрепенулась она и попыталась выпутаться из его рук, но не тут-то было, сил на то, чтобы держать её, у него хватало. – Что ли плохо всё сделала? Так-то мы всех их положили!
- Замечательно сделала. Без тебя я бы не справился, без твоей силы и поддержки. И мы оба были бы уже мертвы.
- Ну и чего тогда? – её снова скрутил спазм, но уже сухой.
Он чуть ослабил хватку и снял с пояса флягу.
- Глотни. Только немного, а то хуже будет.
Она глотнула – и закашлялась. Какая-то настойка нехреновой крепости на травах пролилась в желудок и затопила его, и внутренности расправились и перестали бунтовать.
Вернула ему – он тоже сделал глоток, и, похоже, больше во фляге не осталось ничего. Прицепил обратно.
- Так это, чего тебе опять не то?
- Нам повезло, еретики испугались. А могло не повезти, если бы у них там был командующий с головой.
- Ну да, запаниковали и смешались в кучу.
- Именно. А дать им чуть побольше разума – дождались бы, пока мы выдохнемся, и прихлопнули бы нас без всякой жалости. А я не могу допустить твоей смерти. Мир опустеет, если в нём не будет тебя.
Жёлтые глаза смотрели… как никогда. Да вообще на неё так никто никогда не смотрел, даже Анри. Дыхание сбилось, глаза наполнились слезами. Она хотела сказать, что ничего не поняла, но вышел только невнятный вздох.
- Ты чего? Не реви, всё закончилось, до утра нас никто тут не потревожит, а утром мы доберёмся до охотничьего дома.
- Даже Анри по правде нет до меня никакого дела, а он типа жених. А тебе, выходит, есть. Хоть ты и терпеть меня не можешь.
- Почему это ты решила, что терпеть не могу? – усмехнулся он, но как-то по-доброму.
- Я же того, дурная девка, - прошептала она, вытираясь щекой о его грязный дублет.
- А я – скотина безмозглая. Вот и поговорили, - он продолжал улыбаться, глядя на неё.
- Да ты классный на самом деле, - выдохнула она сквозь слёзы. - Ты лучше всех поёшь и играешь, ты лучше всех танцуешь, ты лучший из магов, и с оружием ты тоже лучший. И с тобой не страшно.
Его ответный взгляд пронзил её насквозь – о да, именно это он и сделал. Вот как это бывает-то на самом деле.
- Роза сердца моего, - выдохнул он в ответ. – Чудесная роза. Невероятно колючая, но розе так свыше и положено. И невероятно прекрасная. Невозможно любить розу и не пораниться. И невозможно только любоваться, не приближаясь. Поэтому сердце моё в ранах от твоих колючек, но я рад, что ты есть на свете, что господь сотворил такое чудо.
Что? Что он ей сейчас сказал? Лика разинула рот и не могла издать ни звука – так он её огорошил. А он воспользовался этим, и поцеловал её трепещущие в поиске ответа губы, а целовал он – как душу вынимал, но – непременно даря что-то взамен, наверное – частички своей. «Так зачем мне, право, моя душа, если ей у тебя, мой гость, хорошо…»
Два. Из тех же краёв.
Принц отнёс Мадлен обратно на кровать, и распутал простыню, и накрыл её сверху. Расстегнул застёжку плаща, положил поверх простыни. И забрался к ней под это всё. Обнял и поцеловал в макушку.
- Госпожа моя, но неужели у вас никогда не было в любовниках мага? Я не говорю – приличного, но – хоть какого-нибудь? – и ведь тоже смеётся.
Ну он и спросил.
- У меня, ваше высочество, вовсе никаких любовников не было. Я, знаете ли, всегда была честной женщиной, ну, до этого момента, - Мадлен было неловко, она спрятала лицо в подушку.
Попыталась. Потому что он осторожно развернул её к себе.
- Сокровище. Драгоценность, редкая драгоценность. Знаете, Мадлен, вы вполне можете продолжать считать себя честной женщиной, нет ничего проще. Вам для этого всего лишь нужно выйти за меня замуж.
Он не оставил этой мысли?
- Объясните же господа ради – зачем? Я не знатна, не богата, у меня нет могущественной родни, только Жанно, и у меня три дочери. Какая корысть в том, чтобы жениться на мне?
- А без корысти, просто так – нельзя? – он смотрел на неё и улыбался.
- Просто так? Вам, Рогану – и просто так?
- Да. Прелесть моего положения в том, что я именно Роган, и значит – могу делать то, что считаю нужным. Например – жениться на прекрасной женщине, которую люблю. И мне показалось, что я даже начал вам немного нравиться.
- Вы… вы мне очень нравитесь, - вынуждена была признаться Мадлен.
Она снова смотрела на него с разинутым ртом, и ничего не могла с собой поделать.
- И это наполняет счастьем моё сердце. Скажите, Мадлен, вы выйдете за меня замуж? Будете моей супругой, которую я собираюсь любить до смерти, и хозяйкой моего имущества, движимого и недвижимого? Матерью моих детей?
Три. Время то же, края - по соседству.
- Да какая ж тут жизнь, если то тёмные твари, то придурки, то ещё какая гадость! И не зря никто ни разу эту дурацкую штуку не собрал! И мы умрём, вот увидите.
- Умрём когда-нибудь, это несомненно. А пока мы живы, и вы, и я. И знаете, госпожа моя возлюбленная, жизнь всегда сильнее смерти, и всегда побеждает. И по-другому не бывать, - он наклонил голову и поцеловал её.
Как в первый раз. Как в последний. Как в единственный, как будто ни у неё, ни у него не было в жизни ничего другого, никогда. Важно было только то, что здесь и сейчас.
Она одна, она не отвечает ни за кого, кроме себя. Что её держит-то вообще? Её жизнь теперь – здешние реалии, а он – это же лучшая здешняя реалия!
Когда она смогла выдохнуть, то обхватила его за шею и проговорила, глядя куда-то в пространство:
- Что ж ты делаешь-то со мной, Сокол мой ясный? Я ж и так из последних сил держусь, а теперь и вовсе не смогу…
Он рассмеялся и вновь поцеловал её. И сказал:
- То, что давно собирался. А знает ли моя прекрасная госпожа, что не так много людей могут позволить говорить друг другу «ты»? Друзья детства, побратимы, некоторые родственники… и любовники. Даже супруги и то не всегда хотят и могут пойти на такую близость и такую вольность, - и провёл пальцем по её щеке, а потом ещё и ещё.
- Дружба у нас какая-то странная. Побратимами и родственниками мы не родились и не стали. Замужем я уже была, мне до конца жизни хватило. Так что оставшийся вариант - это оно. Наверное, - и надо как-то набраться сил и посмотреть ему в глаза, такое не говорят, глядя в сторону.
- Это у вас так отвечают мужчине «да»? - подмигнул он.
- У нас можно вообще ничего не отвечать. Просто утром проснуться вместе и разбежаться навсегда. Или даже не засыпать, а сразу разбежаться. И всё.
- Зачем же это «и всё»? У меня складываются планы, совместные, прямо сейчас. И они таковы, что просто дух захватывает. Госпожа моя Элизабетта, если мы в итоге выживем, я постараюсь показать, что наш мир не так плох, как может показаться.
Четыре. Магическая современность.
- Скажи, как ты будешь заботиться, у тебя же есть кто-нибудь? Ну, ты же с кем-то там встречался летом!
- Всё в прошлом, Теодора. Какой там встречаться, если я в каждой встреченной женщине ищу тебя, и не нахожу? Никто в целом мире не похож на тебя, и поэтому шансов не имеет.
- Эй, это мои слова! Это я, сколько ни смотрю на мужиков, а вижу только, что они все – не ты, какими бы крутыми они ни были!
- Что? – теперь Рик не сразу понял, что она ему сказала, а когда понял – то не сразу поверил.
- Что слышал, - вздохнула она, и швыркнула носом. – Не могу я ни с кем, кроме тебя. Не заводит. А ты сбежал.
- Я был идиотом, Теодора. Я и вообразить не мог, что могу быть нужен тебе – такой, какой я есть сейчас. Позволишь мне исправиться?
- Вообразить он не мог, - фыркнула Тея. – Можно подумать, я бы вцепилась в тебя, как увидела, если бы ты был мне параллельно!
- Ты, как та богиня, в храме которой мы приключались – берёшь себе, кого хочешь, - улыбнулся Рик.
- Беру, ага. А он мне потом то скажет, что не спит с подчинёнными, то сбежит, пока я сплю!
- Тебе тоже случалось сбегать, - Рик медленно и осторожно обхватил её за талию.
- Потому что если б я в тот момент ещё раз услышала, что ты с кем-то там не спишь – я б на месте померла, понимаешь?
- Кажется, понимаю, - кивнул он и ткнулся носом ей в макушку, в основание её хвоста. – Ох, Саваж. Прекрасная Теодора.
- Что, неужели любишь без памяти? – снова дёрнулась она, взглянув на него в упор.
Вспомнила мамины слова.
- Наверное, это так и называется, - кивнул он. – Люблю без памяти. И уже очень благодарен ребёнку, ведь не случись его, ты бы не пришла?
- Нет, - честно сказала она.
Пять. То самое "люблю без памяти", на которое ссылается Теодора
- Марион, я дня не мог прожить без того, чтобы не вспомнить ту нашу встречу. Я, конечно, в целом повёл себя не слишком прилично, даже не зная о том, что ты не вполне здорова, и что всё то, о чём ты говоришь, тебя очень близко касается. Мне нужно было быть скромнее и откровеннее, и просто вежливо сказать, что ты запала мне в душу с первого взгляда. И дальше предоставить решать тебе. Так было бы правильно, но так уже не вышло. Я пытаюсь догнать ушедшее, и говорю тебе сейчас – ты запала мне в душу так, как никто до этого. Твои зелёные глаза снятся мне каждую ночь. Твоя невероятная сила восхищает меня. Решение останется за тобой, и я не стану настаивать. Но мне очень хотелось быть с тобой – ещё до того момента, как я узнал о ребёнке, просто потому, что это - ты. А теперь – и вовсе, я считаю правильным принимать участие в воспитании этого ребёнка. Он или она – наследник Саважей, этого уже не избежать никак. Мне кажется, ты не вправе лишать ребёнка наследства. Скажи, ты выйдешь за меня замуж?
- Что? – Марион выслушала всё это едва ли не с разинутым ртом. – Какой, к чёрту, замуж?
- Обыкновенный, как у всех, - пожал он плечами. – Если я тебе настолько нехорош, что ты даже и слышать обо мне не хочешь, то – мы просто зарегистрируем брак в мэрии, без торжеств и излишеств, положенных Саважам, и он продлится до тех пор, пока ты не родишь ребёнка, и он не подрастёт хотя бы немного. Я готов оговорить разумную компенсацию за это – потому что из-за беременности, и выходит, что из-за моей настойчивости ты сейчас лишена возможности вернуться на службу. Но это было бы очень невесело лично для меня, потому что я просто люблю тебя и просто хочу быть с тобой. Просто хочу привести тебя в свой дом, не в этот фамильный, а в свой, и чтоб ты осталась там со мной, а позже – и с нашим ребёнком. Просто потому, что ты – это ты, и никто другой.
Марион задумалась – а что было бы, если бы Бернар говорил ей что-то подобное, и лучше даже не сейчас, а тогда, давно?
А ничего бы не было. Потому что Бернар не умеет говорить вот так. Такие мысли не могут зародиться в его голове. А у этого вот… скотины некромантской… могут. И складные-то какие!
Она огляделась, встретилась взглядом с некоторыми портретами. Мужчины, и среди них одна женщина – зеленоглазая, в жемчугах и старинном платье, с чёрными кудряшками по обе стороны от лица – смотрели заинтересованно, с любопытством, а во взгляде женщины как будто мелькнуло сочувствие. Надо ж было такое придумать – притащить её объясняться перед портретами предков! Ещё б на кладбище её притащил! Впрочем, на кладбище он её уже таскал. Чего ждать-то вообще от некроманта-историка? Это что, если с ним жить – то это будет гибрид кладбища и музея?
Шесть. Снова магическая современность.
— Я раньше не знала, что такое любовь, Рыженький.
— А теперь знаешь? — поднял он бровь.
— Думаю, да.
— Мне расскажешь?
— Расскажу, — она смеялась. — Это когда кто-то всё время где-то рядом, и не раздражает.
— Это когда чьи-то вещи всё время вместе с твоими, и не раздражает.
— Когда утром тебе принесли под нос чашку арро.
— Или вечером заказали еды в твоей любимой доставке, не спрашивая тебя, что ты хочешь.
— И сто раз за день прислали в мессенджер всякой ерунды.
— И тебя не раздражает.
— Нет, ни капли. И ещё когда тебя спасли от больной спины и от врагов.
— И когда тебе помогли вытащить из жопы твоё предприятие.
— И когда кот лезет на тебя и на него разом.
— Кота подвинуть.
— Точно.
— Или самим подвинуться.
Он осторожно поднялся, не отпуская её, и шагнул в комнату. Хорошо, кровать рядом, но если станет тесно — у них есть ещё один огромный дом.
И там-то точно не будет тесно — ни людям, ни их любви. Сколько бы их не было.
И ещё парочка, которая не умеет объясниться традиционным образом, но если это не оно, что я не знаю, что это :)
Розы отдать Грейс, а самому — обхватить её. Убедиться, что здорова, что цела и вообще в порядке. Всё цело — и пушистая коса, и хрупкие плечи, и нежная шея, и вот тут сердце бьётся — как надо, и пальчики эти тонкие, и мягкие губы — вот оно, всё тут. Не то, чтоб прямо для него, но — вдруг?
А она-то, она! Занималась примерно тем же самым — обтрогала его со всех сторон, и лицо, и руки, и тело, погоди же, радость моя, сейчас получишь меня всего и без остатка!
— Кажется, не только я соскучился? — прошептал Жиль, оторвавшись от таких невыносимо манящих губ. — А кто-то рыжехвостый — тоже?
— Ты куда делся? Ты почему пропал? И почему никто не знал, где ты? Ты вообще цел? Неужели никак не мог дать о себе знать? — выговаривала она ему в точности как госпожа Лика.
Неужели беспокоилась? Волновалась? Неужели?
— А ты почему не отвечала, когда я звал тебя в зеркало? — это важно, конечно, но растрепать ей косу — важнее, сколько дней уже он прожил без этой косы?
У каждой лисы есть хвост, но у этой — просто невероятно прекрасный, самый лучший.
— Да потому что не умею я с вашими зеркалами, — проговорила она сердито, и как же мило она сердится!
Как — не умеет? Совсем не умеет? Тьфу ты. А он тут уже придумал бог весть что.
— Так я научу, рыжехвостая, обязательно научу. Только позволь — не прямо сейчас, хорошо?
Когда только она успела остаться в одной рубахе? Впрочем, он тоже вдруг обнаружил себя без дублета и босиком.
Лавка ближе, но кровать — удобнее. Мягче. С ней хотелось нежно и ласково, потому что с такой строгой и суровой и можно — только ласково, тогда у неё очень удивлённо распахиваются глаза, и она становится очень нежной в ответ. Впрочем, и так хороша — когда запустила пальцы в его волосы на затылке, прижала к себе его голову, тоже ткнулась в него носом. Он прямо представил этот лисий нос, упёршийся в его макушку. Сам-то точно кот — обтёрся об неё весь, и щеками, и боками, и ещё по-всякому.
Моё. Точка. Никому не отдам.
И под занавес - вовсе не главные герои, но тоже неплохо
- Когда ты сбежишь? И какие ещё напасти навлечёшь на нас?
- Ужели ты думаешь, что я бы не сбежала, если бы мне это было нужно? Все знают, что мы стоим лагерем на единственной удобной дороге на вершину и патрулируем тропки, но друг от друга мы не держим стражу. Если бы я хотела, я бы облеклась в воздух и ушла, я умею это, хоть и наполовину человек.
- Ты сумеешь уйти в любой момент, так?
- Так. Но я остаюсь с тобой. Именно с тобой. И буду твоим щитом в той битве, которая уже скоро.
- Ты знаешь, когда?
- Нет, не знаю. Но я не верю, что Аль-Махран отступится, он не умеет отступаться. И не желает дальше выжидать, он говорил, что и так уже выжидал достаточно, теперь ему нечего терять и не на что надеяться. Ты вправе не доверять мне, я понимаю. Но у тебя отличные друзья и верные сторонники, они спасли твой дворец и твоих родных. Просто… дозволь мне быть возле тебя, когда начнётся битва, и более я не прошу ничего.
Она отвернулась от него и молчала. Он тоже молчал, долго молчал. Потом взял её за плечи и развернул к себе.
- Почему, Зубейда?
- Почему моя мать пришла к смертному? Почему твой брат не отпускает руку владычицы Кастель-аль-Либра? А сын Аль-Ахалиля – не сводит глаз с арагонской некромантки? А самый старший некромант – каждый вечер с кем-то очень нежно говорит через отполированную пряжку своего ремня? Моя мать не должна была рожать от смертного, ничего хорошего из такого не выходит. Но – такова, наверное, моя судьба. Понять, что любишь человека, которому причинила зло, который обещался другой, и единственная твоя отрада – встать рядом с ним в последней битве?
- Почему же единственная? – пробормотал Годфруа. – Мы рядом, и мы живы. И пока не случилась та последняя битва… Вдруг мы выживем и потом до смерти будем жалеть о том, чего не сделали или не сказали? Ты задела меня так, как никто. И красотой, и танцем, и всей собой. Что против тебя кузина Беатрис, которой едва исполнилось пятнадцать лет?
- Но ты обещал, - покачала головой Зубейда.
- Жениться, - кивнул Годфруа. – Но не обещал, что не полюблю никого другого. Я её в глаза не видел, а ты… а твой образ у меня перед глазами с самого первого мгновения, как я увидел тебя. И даже если я сейчас делаю ещё одну ошибку, то я не пожалею. Не ошибается тот, кто ничего не делает. А кто сам любил, никогда меня не осудит.
И я не удивлюсь, если о ком-то забыла, а можно было сказать ))))))