Оголтелый эпик

Так назвал мою замечательную книжку один из читателей.

Поэтому грех пропускать флешмоб с эпическими отрывками.

Собственно, вот:

 И вот, началось.

 Нежданная, но званая, накликанная беспокойными мыслями, взбаламученными желаниями и отчаянной решимостью - пришла Чёрная Волна.

 Сначала потемнело небо.

 Фран не сразу поняла, что это небо, которое она видит взором своей души – её уже глубоко затянуло в транс, и реальный мир остался далеко за границами восприятия.

 Всё вокруг залило потусторонним зелёным сумраком, сквозь который угрожающе проступал вздымающийся горизонт и тяжёлый пласт тёмных туч, нависший над ним могильной плитой. Приближалась стена воды. Между водой и небом сверкали молнии, частые, как колосья в поле.

 Фран подняла руку и растопырила пальцы. От каждого из них тянулся вверх язык зелёного огня. Пряди волос поднялись в воздух вокруг её головы. Всё тело покалывало от искр. Когда девочка встала и выпрямилась на камне, искры с треском брызнули в стороны.

 Она ждала.

 Верхушка великанской волны ныряет вперёд и вот, колоссальный водяной вал наматывает на себя весь видимый мир, неумолимо приближаясь. Мир словно сворачивают, как свиток – и единственный зритель смотрит на это с ужасом и восторгом.

 Фран впервые за всю свою жизнь видит в Чёрной Волне что-то помимо огромной беды. Волна – это сила, непомерная для человека. Но Фран не совсем человек. Что делать, приходится это признать. Ложь это смерть, всегда. А истина такова, что прямо сейчас она – наследница Ангела Хаоса, существо, специально созданное для этой силы, для сокрушительной магии древних бессмертных начал.

 Ветер с воем гонит песок и обломки скал навстречу волне.

 Раньше она старалась исчезнуть, не смотреть, что случится потом.

 Но теперь всё изменилось.

 Фран чувствует себя ничтожной букашкой, когда стена воды врезается в неё на полном ходу и идёт дальше.

 Оглушённая, полуслепая, она хватает ртом воду и пытается плыть. Что-то тянет её на дно. Так и есть, камень и цепь, к которой она прикована за ногу. Это должно ей о чём-то напомнить, но о чём?

 Роксахор? Его имя и значит «камень». Но нет. Сначала он нравился ей, потом она его ненавидела, но теперь это имя почти ничего для неё не значит – по крайней мере, сейчас.

 Еретик? Это ближе. Она любила его. Она попрощалась с ним здесь, возле камня – и обещала его не забыть. Конечно, она не забудет. Он называл её «братец», так же, как лучшего друга.

 Воронёнок! Точно, он что-то сказал ей в призрачном монастыре, уплетая призрачные лепёшки. Важное. Вот это: «Ты можешь всё, что можешь вообразить». Чёрная Волна – она ведь в её голове, так же, как призрачная монастырская кухня.

 Фран пытается представить, как плавится и поддаётся под напором воды толстый стержень заклёпки  в проушинах бронзового браслета, что держит её за лодыжку. Она уже теряет сознание, когда браслет разваливается на две половины, и её тело резко подбрасывает вверх.

 И тут она понимает, что надо делать дальше.

 Причём понимает это нечеловеческая часть её существа – та, которой не требуются слова, ведь она появилась на свет раньше, чем любые слова. Вместе со властью повелевать, которой подчиняется стихия. 

 

 

Хмурая голая Фран стоит на обрыве, где когда-то давно они с Сетом встретили Рэнди. Видно, как сильно её потрепала смертоносная буря – всё тело в ссадинах, а кожа синюшная от воды. Однако нельзя сказать, что у неё жалкий вид. Она выглядит грозной хозяйкой опустошённого мира.

 Море медленно отступает в свои границы.

 Деревню людей-лягушек смыло подчистую, лишь волны носят раздутые серые тела и немудрёный домашний скарб.

 Море отступает всё дальше.

 Обнажается дно.

 Постепенно открывается такая глубина, какую сложно заподозрить, глядя на привычную водную гладь.

 С берега, который теперь превратился в высокую гору, девочка смотрит в пропасть.

 И понимает, что пропасть тоже смотрит на неё.

 Вот он – её главный страх и главный соблазн.

 Но теперь ему её не сожрать. Она победила. Укротила Чёрную Волну.

 Она и магия – как ручей и вода.

 Она не просто щепка в потоке – скорее дудочка, в которую дует потусторонний ветер. Но какой будет музыка – решает она. Пока что здесь, в своей голове. Но быть хозяйкой в своей голове – тоже немало. Она-то знает.

Она поднимает руку и смотрит, как исчезают с кожи ссадины и синяки.

 А потом осторожный луч её внимания тянется в пропасть, нашаривая на дне длинный гребень хребта, почти занесённый песком и илом - и запускает сердце древней волшебной твари.

 В конце-то концов, магия – это воображение. Стоит только как надо представить, что собираешься сделать.

 Когда гигантский гребень вздрагивает и начинает движение, волнение Фран становится настолько сильным, что выбрасывает её из транса.

 Дальше всё происходит уже наяву.

 Наяву всё так же светило солнце и блестело море – там, где и всегда.

 От долгой неподвижности затекло всё тело.

 В остальном тело было в порядке – не трясло, не знобило. От недавней избитости не осталось следа.

 Однако стоило Фран выпрямить подвёрнутую ногу, как с неё со звоном упал тяжёлый браслет.

 Значит, видение – больше, чем просто видение?

 Что ж, никто и не сомневался.

 Позади послышался странный шум. Обернувшись, Фран увидела встревоженных деревенских. Живёхоньких. Руки мужчин сжимали остроги, кто-то из женщин держал младенцев.

 Фран крикнула, чтоб они убирались - на их лягушачьем наречии. Но они потрясённо смотрели словно бы сквозь неё.

 За её спиной закипало море.

 Сотни лет множество поколений племени ждали этого часа.

 Из глубин поднималось их божество, огромный и страшный Зверь, хозяин их жалких жизней. Они служили ему, как могли, разгадывали его сны, пытались понять, угодить его смутным желаниям. На нём в тяжёлые времена держалось их зыбкое благополучие – тёплые зимы, рыба в море. Никто не заглядывал так далеко – что будет, когда пробьёт назначенный час. И вот, это время настало.

 Люди бросились ниц, забыв про остроги и про детей. Распластались, завыли что-то обрядовое. Испуганные младенцы заорали просто так. Подбегали опоздавшие соплеменники и тоже валились наземь. Казалось, разум оставил лягушачий народ.

 Фран смотрела на эту стыдную и нелепую картину – но презрения не было в её душе.