Присоединяюсь ко флешмобу "Метод подката"

Олфар подался вперёд, отчаянно ища способ убедить Лотту остаться. Он понял, что чем-то расстроил её, но не находил причин.

– А я недавно на оперном концерте под открытым небом был, – внезапно громко заявил "химера". – На выступлении Хильи Альбун. Видели бы вы эту красоту!

Лотта замедлила шаг и обернулась, внимательно смотря на мужчину. В её представлении Олфар был так же далёк от культурного досуга, как она сама – от деятельности наёмников. Имя Хильи Альбун вызвало тоскливые воспоминания о прошлом: когда-то Лотта с Освальтом, будучи ещё студентами, хотели пойти на выступление знаменитой певицы. Билеты стоили очень дорого, поэтому чета Зидбер постоянно откладывала их покупку. Потом как-то всё закрутилось-завертелось, и мечта так и не сбылась.

Олфар, приободрённый реакцией Лотты, устроился на койке поудобнее и продолжил рассказ:

– Только представьте себе панораму с верхних рядов... Таинственный полумрак окутывает сцену. Вы слышите лишь взволнованное перешёптывание соседей, предвкушающих представление. И вот!..

Он взмахнул рукой, показывая, как резко сменились декорации в дополненной реальности, транслировавшейся в очках для зрителей.

– Языки пламени взмывают ввысь! Вся сцена объята пожаром! Рушатся стены, проваливаются доски – и Хилья мечется по горящему дому, заламывая руки и взывая к небесам. Она страдает! Её голос – сильный и высокий – дрожит от боли так, что хочется спуститься к ней, утешить, защитить...

"Экий артист пропадает", – невольно подумала Лотта, скрестив руки на груди и с недоверием слушая Олфара. Талума, изогнув бровь, взирала на Джокера как на полоумного. Тот тем временем встал на ноги и смотрел куда-то сквозь девушек, будто грезил наяву посещённым спектаклем.

– Свет гаснет, снова темнота, – Олфар сделал осторожный шаг к Лотте, словно боялся её спугнуть. – Короткий всполох серой дымки – и скорбная фигура под вуалью. А пение теперь – как горький шёпот, как траур по развеянному пеплу сгоревшего дотла родного дома.

Лотта прикрыла рот рукой, пряча улыбку над то ли запланированными, то ли случайными белыми стихами. Джокер тем временем приблизился вплотную и продолжил монолог, смотря ей прямо в глаза. Зидбер осенило, что всё это представление предназначалось ей одной. Талума, судя по выражению её лица, вообще не оценила стараний "химеры". Зевнув со скуки, Илан принялась пролистывать ленту новостей на коммуникаторе.

– Но панихида не может длиться вечно, – Олфар понизил голос. – Из темноты, из безысходности вдруг выступает тенор. Поёт он тихо, мы почти его не видим – и Альбун игнорирует его. Он берёт ноты выше, громче! Хилья отвечает: сначала недовольно, раздражённо: как смеют отвлекать её от горя? Но он упрям. Её голос теплеет, а пепел под ногами вдруг расцветает дивными подснежниками. Тут дует бриз, сметая прах, как снег. Растут трава, деревья, щебечут птицы – и вот на сцене поют уже дуэтом, растапливая сердца всех, кто слышит.

Олфар перевёл дух, а Лотта, прочистив горло, отвела взгляд от пациента. Он открылся ей с новой, неожиданной стороны, заставив женщину в очередной раз задаться вопросом о сущности "химер". Вне всяких сомнений, инженеры "Затмения" не планировали такое разнообразие характеров клонов – более того, они приложили максимальное количество усилий по сохранению различий только на физическом уровне. И всё же поведенчески парни получились совершенно непохожими друг на друга...

– И о чём же эта постановка, Олфар? – перебила размышления коллеги Талума. – По описанию что-то натужно драматичное.

Джокер впервые посмотрел на Илан с оттенком недовольства.

– О любви, Талума, о любви, – укоризненно произнёс он. – Что же тут неясного? Пожар – гибель старых отношений. Траур – депрессия из-за разрыва. Весна – новая любовь. Тут даже языка знать не надо, чтоб понять.