Татьяна Гнедич

В ноябре 2003 года меня пригласили в Царское Село на сороковой юбилей литературного объединения «Царскосельская лира», первым руководителем кото­рого была Татьяна Григорьевна Гнедич. О вечере я ус­лышала от поэтессы и переводчика Галины Усовой и благополучно забыла, что обещала явиться. 

Да и не знала я ничего о Гнедич, кроме того, что та была лучшим переводчиком байроновского «Дон­-Жуана. Так получилось, что в тот день, 12 ноября, я участвовала в съемках, теперь уже даже не вспомню какого фильма. 

Уставшие, намерзшиеся в холодном парке в платьях и в военной форме сороковых годов, мы — несколько озябших статистов — в конце концов не выдержали и решили спрятаться от пронизывающего ветра и полу­ пьяных помрежек в дрянной кафешке советского об­разца. Рядом со мной оказался интеллигентного вида оборванец, тихо пивший свой кофе с молоком и до поры до времени не пристававший к посетителям ни с разго­ворами, ни с просьбой пожертвовать мелочь. 

Какое­-то время он бросал на нас беглые, изучающие взгляды. Наконец не выдержал и подсел ближе, как мне показалось тогда, заинтересовавшись нашими костю­мами. 

— Знаете, вы сейчас удивительным образом похожи на Татьяну Гнедич! — выпалил он, вытаращившись на вошедшую в кафе одну из наших актрис в черном, по­хожем на монашеское облачение пальто и с копной тем­но-­рыжих волос. 

— На кого? — не поняла та. 

— Сегодня тут недалеко собирались… Я ведь знал их всех — и тех, кто жив, и особенно тех, кто помер. И ее — Таньку Гнедич, огненно-рыжую Таньку Гнедич. Хотя ка­кая она тебе Танька? Впрочем, ведь ее все так называ­ли. За глаза, понятное дело, за глаза… А ее рыжие воло­сы… Я даже не знаю, какие они у нее были на самом деле, просто увидел ее в первый раз с этим невообрази­мым факелом на голове — такой она и запомнилась… А какие на самом деле? Седые, наверное… м­-да… Я не по­шел к ним на вечер… И не пойду. Посижу вот здесь, ото­греюсь и потащусь туда, где когда­-то гуляли с ней… А какие у нее настоящие волосы? Седые, должно быть… 

Татьяна Григорьевна Гнедич — правнучка знаменито­ го переводчика «Илиады», училась в аспирантуре фи­лологического факультета Ленинградского универси­тета, специализируясь на английской литературе XVII века. Она была отчислена из аспирантуры за то, что скрыла свое дворянское происхождение. В ответ на это Татьяна заявила, что если бы она хотела скрыть свою родословную, то не стала бы носить старинную дворян­ скую фамилию Гнедич. Тогда ее выгнали с формули­ровкой: за то, что «кичилась дворянским происхожде­нием». 

Будучи хорошим литератором и вообще человеком грамотным, Татьяна Григорьевна сумела доказать влас­тям, что невозможно одновременно «скрывать» и «ки­читься», после чего была восстановлена на факультете. 

— …какие у нее настоящие волосы? Седые, должно быть… Десять лет — от звонка до звонка… Но, может быть, так и лучше. Для нас всех лучше. Иначе чем бы она запла­тила за «Дон­-Жуана»? А ведь не платить нельзя… 

— А за что ее посадили? — задал вопрос кто-­то из наших. 

— Вроде бы сама на себя донесла. Говорили, будто бы, постоянно работая с переводами английских клас­сиков, она возмечтала поехать в Великобританию, на родину своих кумиров, а время было военным. Кто зна­ет, что у нее переклинило в голове. С творческими людь­ми и не такое бывает. В общем… она сочла подобные мечты предательством… Говорят же, что перед Богом грех и помышление о грехе равновесны. А она, Таня, — она ведь жила в своих мечтах, в мечтах и согрешила, а наказание понесла реальное… 

«Т.Г. Гнедич арестовали 27 декабря 1944 года: она сама на себя донесла. То, что она рассказывала, мало-правдопо­добно (Татьяна Григорьевна, кстати, любила и пофанта­зировать), однако могло быть следствием своеобразно­го военного психоза. По ее словам, она, в то время кандидат партии (в Разведуправлении Балтфлота, куда ее мобилизовали, это было необходимым условием), вер­нула в партийный комитет свою кандидатскую карточку, заявив, что не имеет морального права на партийность после того, что она совершила» (Константин К. Кузминс­кий. «Роман с теткой Танькой, или Памяти памятной дос­ки тетки Таньки Гнедич, моей духовной матери»). 

— …Ходили слухи, будто, согласившись признать свою вину перед Родиной, взамен Татьяна попросила дать ей словари и принести книги, с которыми она собиралась ра­ботать, а также выделить одиночную камеру… Может, окру­жающая реальность просто довела до такого состояния или соседи по коммуналке, если, конечно, были такие. Да мало ли что еще. Если человек с воли запросился на нары, значит, что-­то такое было… действительное или мнимое… А в результате — неслабая статья «измена Родины». 

— Может, Родине, — перебил рассказ одетый в ши­нель статист. 

— Кто его знает, — отмахнулся незнакомец, — Роди­не или Родины… 

— Ну все, нам пора. В автобусы вроде как зазывают, — глянув в окно, сообщил кто-­то из наших. 

Я с сожалением посмотрела на сидящего над давно опустевшей чашкой собеседника. Наверное, следова­ло попросить визитку, но… какая у него могла быть ви­зитка? Или номер телефона? 

— Вы питерский? Может быть, вас подвезти? — не­ уверенно поинтересовалась я. 

— Местный, — отвернулся он, должно быть, досадуя, что не договорил или не успел попросить денег… В 2007­м, через четыре года приезжайте сюда — будем справлять сто лет Таньке Гнедич, вот тогда и наговоримся. 

В 2007 году, как и следовало ожидать, никто не при­гласил меня послушать о таинственной Гнедич, а я, бу­дучи полностью поглощенной работой с собственны­ми проектами, совсем позабыла поискать в Сети ин­формацию о возможных мероприятиях, связанных со столетием со дня рождения Т.Г. Гнедич. 

«Когда аплодисменты стихли, женский голос крик­нул: “Автора!”. В другом конце зала раздался смех. Не­ трудно было догадаться, почему засмеялись: шел “Дон Жуан” Байрона. Публика, однако, поняла смысл воз­гласа, и другие поддержали: “Автора!”. Николай Пав­лович Акимов, вышедший на сцену со своими актера­ми, еще раз пожал руку Воропаеву, который играл заг­лавного героя, и шагнул вперед, к рампе; ему навстречу поднялась женщина в длинном черном платье, похо­жем на монашеское одеяние. Она сидела в первом ряду и теперь, повинуясь жесту Акимова, присоединилась к нему на подмостках. Сутулая, безнадежно усталая, она смущенно глядела куда-­то в сторону. Аплодисменты усилились, несколько зрителей встали, вслед поднял­ся и весь партер — хлопали стоя. Вдруг мгновенно во­царилась тишина: зал увидел, как женщина в черном, 

покачнувшись, стала опускаться, — если бы Акимов не подхватил ее, она бы упала. Ее унесли — это был сер­дечный приступ». (Константин К. Кузминский «Роман с теткой Танькой, или Памяти памятной доски тетки Таньки Гнедич, моей духовной матери»). 

Это был фрагмент из книги "Ближнее море". Полностью книгу можно скачать на сайте АвторТудей: https://author.today/work/169183