О литературе и амплифекалиях

Это очень нехороший пост. Он вульгарный, бессовестный и  провокационный.В общем, предупредил)) Если решились читать дальше, то на  ваш стах и риск.

Как я уже упомянул в аннотации к роману «Сумка, посох и удача!»,  некоторые части его краешком затрагивают современную литературу. Или не  несовременную)). И мне захотелось выложить в блоге фрагмент одной из  глав, который, на мой взгляд интересен.

Очень краткая предыстория событий, происходящих ниже: маг (Игорь  Булатов, он же ГГ) приняв образ Элсирики (своей подруги-писательницы,  автора любовных романов 18+) появляется перед графом Конфузом. Спаивая  его водочкой, пытается выведать кое-какую информацию. Проблема в том,  что маг принял образ писательницы только наполовину – ровно по пояс. Но  это неважно, ведь речь о литературе)

Да, кстати, эту главу в романе пока не ищите, она появится несколько позже. А если кому-то не терпится знать, чем закончилась эта сцена,  пишите в комментах,  здесь же дам продолжение или сообщу чем.

Итак, иной магический мир, попаданство, замок графа Конфуза:

- А… давайте, - согласился я. Мне было все равно, о чем болтать с  господином Конфузом. Главное, чтобы он скорее опьянел, потерял  осторожность, и у меня появилась возможность снова вернуться к вопросу о  захоронении Поризов. – О литературе, так о литературе, - я опрокинул  содержимое бокала в себя и потянулся за кусочком рыбы. – О Пушкине,  Достоевском или Лукьяненко будем болтать?

- Что? – не понял илиец.

- Да так, извините, несколько имен безызвестных литераторов, - поспешил оправдаться я, вытаскивая сигарету.

- Ну, зачем же о безызвестных? Поговорим о вас, Элсирика. О книгах,  которыми вы осчастливили наш грешный мир, - после второй порции водки  граф раскраснелся и стал более непринужденным, его глазки все дольше  задерживались на моем декольте и мигали озорным огоньком. – Я прочел все  ваши книги из тех, что мне удалось достать в Илии, и убежден, что даже  творения Покемона Мильдийского и Пофигама Быстрописа блекнут перед вашим  светлым талантом.

- Эт точно, - согласился я, откинувшись на спинку кресла и закуривая.  – Быстрописа я вообще серьезным автором не считаю. Дешевка он,  раздолбай и графоман. Мне больше по душе Брынс Пьяный. «В кабацком шуме с  кружкой эля, я лапал грудь твою, от счастья млея…», - продекламировал я  первое пришедшее на ум из поэзии великого Брынса. – Или вот: «Люблю я  баб зимой и летом, спешу я всем сказать об этом…».

- О, Элсирика, вы шутите! – Конфуз рассмеялся и пригрозил мне  пальцем. – С вашими-то вкусами этого грубого похабника Брынса! Вы  знаете, как называется моя любимая книга?

- Даже не догадываюсь, - искренне признался я, пуская к потолку струйку табачного дыма.

- Конечно же «Русик и Люси».

- Это кто такое написал? – я наморщил лоб и нечаянно стряхнул пепел в тарелку.

- Ой, какая вы шутница! Вы написали – все цивилизованные королевства об этом знают.

- Я? Ах, да, конечно, я, - только сейчас я вспомнил, что среди  бредовых шедевров госпожи Рябининой имелся роман и с таким названием,  сюжет которого был откровенно позаимствован из поэмы «Руслан и Людмила»,  разумеется, как следует обезображен и дополнен невоздержанными  Анькиными фантазиями.

- Прежде всего, меня поразил язык. Ваш неповторимый авторский стиль!  Лично я полностью убежден: до сих пор ни наша литература, ни  мильдийская, ни литература любой другой высококультурной страны ничего  подобного не знала! О, дорогая Элсирика, как же свежо и неожиданно вы  пишите! Извиняюсь, а можно этого еще немножечко? – теперь палец графа  указал на бутылку с водкой, и я обрадовался, что илиец предпочел водочку  «Пепси-Коле».

- Интересное питье, - заметил Конфуз, следя за прозрачной жидкостью, с  мистической неторопливостью покрывавшей донышко бокала. – Вкус сначала  не слишком приятный, зато как бодрит, как воспламеняет душу!

- Душевное питье. Наслаждайтесь, - я протянул ему бокал, а сам с принятием спиртного решил повременить.

- Ух, хорошо! – проглотив пятьдесят грамм воспламеняющего душу  напитка, господин Пико шмыгнул носом, нервно дернул плечами и схватился  за поросячью ножку. – Так вот, вернемся к вашему творчеству, дорогая  Элсирика. Как я уже сказал, больше всех меня потрясла книга «Русик и  Люси». Я не хочу сказать, что другие ваши романы хуже – совсем нет.  Прекрасны и «Ночи Шехиры», и «Красная Юбочка» и, безусловно, «Маленький  Хук». Просто «Русик и Люси» - первое, что я прочитал, открывая вас, как  самую гениальную писательницу современности. Поэтому мне так в душу  запало. Ах, какой там язык! Какие неожиданные фигуры речи! Ваши  сверкающие, многогранные аллюзии, полные музыки глоссолалии,   революционные амплификации придают повествованию такую необыкновенную  силу и искренность, что слезы брызжут из глаз.

- Простите, ампли… кого?

- Что «кого»? – граф, на миг отстранившийся от жаркой речи, с непониманием уставился на меня. 

- Какие еще «амплифекалии»? – поинтересовался я.

- Как же… Я имел в виду амплификации – ряд определений усиливающих  смысл сказанного, - оправдался Конфуз и продекламировал: – «Люси  нарядна, прекрасна и красива…»

- Да, это есть. Этого добра в моих книгах навалом, - я закивал и подлил ему еще водочки.

- Особенно меня поразило, как вы умело, тонко встраиваете в текст  вульгаризмы и эвфемизмы. Самые пикантные ситуации подносите на таком  изящном блюдечке, с такой элегантностью, что ими хочется наслаждаться  безгранично, - продолжил Пико. – Хочется окунуться в них, переживать их  еще и еще. Они словно в хрустальной оправе. Они светятся первородной  силой слова.

- Ну, умею, черт возьми, - согласился я, наполняясь гордостью за  творчество своей бывшей сокурсницы. – Талант не зароешь. А тем более с  вульга… этим, с вульгарностью у меня всегда хорошо было. С детских лет,  так сказать.

- Ой, как вы смешно шутите! У вас очень живой ум, милая моя госпожа.  Особенно ярко его раскрывают ваши романы. Каждая фраза в них - образец  мудрости и афористичности. Некоторые ваши высказывания я даже внес в  свой дневник, - граф засуетился, полез в карман. Мне подумалось, что он  достанет сейчас какой-нибудь потрепанный блокнотик и начнет зачитывать  крылатые фразы Рябининой, но Конфуз извлек шелковый платок, тщательно  вытер губы, а потом воспроизвел несколько фразочек по памяти: - «Пришел,  увидел, полюбил!». А?! Каково?! Сколько нарастающей динамики передано  тремя могучими словами! Сколько смысла, обусловленного прямым действием!  Три гениальных глагола в ряд – и три восходящих победы!

- Цезарем навеяно, - пробормотал я, разливая остаток водки.

Хозяин замка моего замечания не расслышал и продолжил:

- Или вот: «Любовь иногда приходит слишком внезапно и застает нас в неглиже».

- Добавьте сюда еще это: «Любить или не любить, вот в чем вопрос!», -  посоветовал я следом за графом погружаясь в литературную полемику.  Затем наклонился к сумке и достал вторую бутылку водки. – Или такое:  «Любовь вечна... только партнеры меняются».

- Великолепно! – воскликнул Конфуз, встал и, посапывая от удовольствия, придвинул свое кресло вплотную к моему.

- Последнее только что придумала, - с едва скрытым ехидством сообщил я, освежая бокал графа.

- О, Элсирика!.. – проговорил Пико, наклонившись ко мне. – Вы меня так приятно удивляете! Вы меня воспламеняете!

- Я сама с себя обалдеваю, - прошептал я, притягивая к себе графа за кончик воротника и невинно хлопая ресницами.

- Ваши романы пронизаны любовью, - не сводя с меня восторженных глаз, Конфуз тоже моргнул.

- Совершенно в дырочку. Я переполнена любовью, вот она и  выплескивается на страницы моих книг. Давайте выпьем, по этому случаю, -  я потянулся за бокалами, и моя грудь уперлась в графский нос.

- Элсирика, вы и есть Любовь! – произнес он, принюхиваясь к запаху моего дезодоранта. – Я в вас тону…

Мне подумалось, что затопление графа в буйных волнах любви несколько  преждевременно - он вполне еще мог пригодиться, поспособствовать  проникновению в усыпальницу Поризов – и я сказал серебристым голоском  Элсирики:

- Милый Конфуз, не надо так. Давайте лучше выпьем.

- Давайте, - трагически произнес Пико, принимая бокал.

После возлияния, мы взяли по куску остывшего поросенка и молча ели,  глядя друг на друга с бесконечным обожанием. Окончательно насытившись, я  закурил и для ощущения полного блаженства положил ноги на стол. Это  было моей ошибкой: илиец увидел пыльные сапоги сорок третьего размера,  расположившиеся между серебряных блюд, и взгляд его мигом протрезвел.

- Что у вас с ногами, любовь моя?! – с беспокойством спросил он.

- Э-э… - ответил я, не готовый к столь коварному вопросу. – Распухли  ноги мои. Ага. К вам спешила так, что ноги натерла, а потом они того…  Мозолями обзавелись. В общем, омозолились и категорически распухли.  Пришлось расстаться с туфельками и снять сапоги с Блатомира.

- Вы сняли сапоги с мага? Извините, по моему мнению, дурного человека и заносчивого мерзавца.