По морям, по волнам...

Недавно я услышал. что на АТ организован новый флешмоб, где авторы делятся отрывками из своих произведений, где присутствует вода (стихия, разумеется, а не бессодержательный текст ). Персонажи при этом могут мыться, купаться, пересекать какое-то водное пространство, топить кого-либо или сами быть утопленными (последнего, разумеется, не дай Бог никому). И вот, присоединяясь в столь замечательному начинанию, я привожу два фрагмента из своей книги.

Первый повествует о приключении на озере - приключении довольно опасном, но в то же время и забавном:

К вечеру ребята достигли лесного озерца, возле которого и решили заночевать. Максим набрал хворосту, Аверя начерпал воды и раскинул палатку, а Аленка развела костер и поставила на огонь котелок с кашей. Ждать, пока она сварится, было не то чтобы очень долго, но некоторое время все-таки требовалось, и Максим, несколько разбитый с непривычки ездой, прилег отдохнуть. Тут он вспомнил о вещице, который получил от Варьки, и, вытащив ее из кармана, решил переложить в походную торбу, где, как полагал, она будет в большей сохранности. Этим он немедленно привлек внимание Авери:

– Ну-ка, погоди! Что это у тебя?

– Прошкина печать. Варька отдала мне.

– Зачем же ты ее взял?

– Как зачем? Надо же вернуть этому Прошке, если его встретим.

– Хочешь, чтобы нас в краже обвинили, и не только печати, но и кладов? Прошка наверняка уже встревожился, что у него много таланов распропало.

– Что же с ней теперь делать?

Вместо ответа Аверя взял печать с ладони Максима и со всего размаху метнул ее в озеро.

– Вот так – концы в воду.

– Тсс! – произнесла Аленка. – Ребята, слышите?

Аверя насторожился, слегка повернув голову:

– Может, лось?

– Едва ли. Коня кто-то гонит сюда, да так, что животину не жалеет.

– Если вновь посыльный с очередным повелением от Дормидонта, дурная приправа у нас будет к ужину!

Вскоре опасения и сомнения рассеялись: из зарослей на взмыленной и нахлестанной лошади показался толстый парень в кафтане кладоискателя с редкой бородкой, рыжими волосами и двумя бородавками на одной щеке.

– Прошка! – пробормотала Аленка. – Легок на помине!

Аверя подошел к сослуживцу, поспешившему осадить лошадь и спрыгнуть с седла. 

– Здрав буди!

– И тебе не хворать, – рассеяно ответил Прошка.

– Вот уж не чаял, что дорожки наши пересекутся!

– Да я тоже. А это кто с вами?

– Это Максим, хороший парень, – ответил Аверя. – Думает в кладоискатели поверстаться, как будет в столице, а пока у нас науку проходит.

– Гляди, хлопец, загоняют они тебя!

– Но-но! – погрозила пальчиком Аленка.

– Хочешь, вечеряй с нами, – предложил Аверя. – Только харч свой готовь. Все равно ехать вперед тебе не резон – кладов там нет, мы проверили. А нет охоты – поворачивай назад.

– Кабы назад можно было! – простонал парень. – Беда со мной приключилась!

– Что за беда такая?

– Печать свою потерял!

Аверя изобразил на лице удивление:

– Как же тебя эдак угораздило?

– Бог свидетель, не пил я хмельного! И не ведаю, как то вышло! А мне без печати вертаться нельзя – батогами взгреют да со службы прогонят. Может, видели где ее? Век буду благодарен!

– Ты проживи сперва век-то! А насчет печати – счастье твое, что нас встретил!

– Еще бы не счастье – сколько таланов перевел, чтоб на ее след напасть!

– Это хорошо, – шепнула Аленка Максиму. – Поскольку Прошка сам тратил таланы, то не заметил, что Варька прикарманила его клад.

– О чем это вы шушукаетесь?

– О том, – ответствовал Аверя, – что, подъезжая сюда, мы приметили: местные ребятишки в пальцах вертели что-то столь похожее на печать, что я ненароком свою проверил. Да только та неведомая вещь скоро наскучила им.

– Куда ж они ее унесли?

– А почто им уносить, раз наскучила? Отшвырнули вон туда. – Аверя показал на то место промеж водяных лилий, куда действительно сам выбросил печать.

– А ты не врешь?

– Верь, не верь – твое право.           

Прошка растерянно посмотрел на озеро.

– И как мне теперь достать ее?

– Видишь, цапля лягушек таскает? – насмешливо произнес Аверя. – Она птица умная: когда надо, не боится ног замочить. Последуй и ты ее примеру. 

Прошка сплюнул и, кряхтя, начал стаскивать с себя кафтан и рубаху:

– Не глазели бы хоть... Срамно!

– А представь, что в баньку пришел, – посоветовал Аверя.

Раздевшись, Прошка полез в озеро. Купаться ему приходилось не слишком часто, судя по неловким движениям. Берега у озера были крутые, поэтому почти сразу понадобилось плыть, а впоследствии, уже чтобы достать пропажу, – нырять. Первые три попытки привели лишь к тому, что Прошка перемазался илом. На четвертый же раз, выныривая, он и вовсе едва смог приподнять голову над водой, далее издал какое-то неразборчивое мычание и начал медленно погружаться обратно, словно кто-то потянул его на дно.

– Вот тебе и бабушкины сказки! – произнес Аверя. – Никак у дурня ногу свело.

– Ладно, охолонусь ради него, – отозвалась Аленка. – Прошка, держись! – Вскочив, она сбросила сапожки, ухватилась за край платья и крикнула, обернувшись к Максиму:

– Отворотись, я одежу мочить не хочу!

Не успел Максим опомниться, как Аленка уже исчезла под водой.

– Снова ей, егозе, неймется! – проворчал Аверя.

Прошла целая минута, а Аленка и Прошка не показывались, только на поверхность начали пробиваться отдельные пузырьки, но не такие, какие обыкновенно пускает человек; казалось, озеро закипает, подобно огромному котлу. Далее произошло то, что заставило ребят вскрикнуть от ужаса: из глубины вырвался столб воды высотой около пяти метров и толщиной чуть поменьше столетнего дуба. Верхняя его часть начала быстро видоизменяться, приобретая сходство не то с уродливым человеческим лицом, не то со звериной мордой.

– А, черт! – Аверя выхватил печать и, не раздеваясь, бросился в воду; Максим последовал за ним. Еще через полминуты озерная гладь успокоилась, и Максим, фыркая, вынырнул; одной рукой он протирал глаза, а другой поддерживал Прошку, который, по-видимому, был уже в полном порядке, и только пережитое потрясение еще мешало ему самостоятельно добраться до берега. Оставив Прошку сидеть на песке, Максим огляделся и увидел Аленку, распластанную на траве неподалеку, белую, точно из нее выпили всю кровь, и даже как будто уменьшившуюся в размерах. Аверя, такой же бледный, как сестра, стоял над ней, вытянув руку с распальцовкой, но в этом жесте не было знакомой Максиму уверенности: рука Авери дрожала, будто у мальчугана, который, сжав ее в кулак, готов оказать отчаянное и бессмысленное сопротивление взрослым отморозкам.

– Что случилось? – с тревогой спросил Максим.

– Что? – крикнул Аверя, в бешенстве повернув к Максиму голову. – Водяной Аленке горло залил! Я ничего не могу сделать! Все без толку! Она умрет!..

Аверя опустил руку, и тотчас же Максим кинулся к Аленке, лег рядом с нею и впился своими губами в губы девочки. В ту же секунду Аверя подбросил его вверх:

– Похоть взыграла, да?!

Одним ударом Максим сбил Аверю на землю, после чего продолжил начатое. Растерянно хлопая глазами, Аверя уже не пытался вмешиваться. Проходили минуты; тело девочки постепенно розовело; наконец, когда Максим оставил ее, она резко приподнялась, откашлялась и огляделась с недоумением:

– Аверя, ты взял клад?

Аверя бросился к сестре и обхватил ее руками:

– Аленка!..

Обессиленный Максим лежал рядом, жадно хватая ртом воздух, точно рыба, выброшенная на берег. Прошка уже успел одеться и с умилением перекатывал свою печать из ладони в ладонь:

– Вот ты, моя хорошая, уж теперь я тебя не потеряю! Благодарю, ребята! И не серчайте: это я делал распальцовку, чтобы поскорее печать сыскать, и ненароком коснулся рукой дна.

– Изыди! – крикнул, но без гнева, Аверя.

А второй фрагмент рассказывает уже о путешествии через море, и там все малость серьезнее:

На следующий день ребята рано явились к пристани, предпочитая скоротать время на свежем воздухе, а не в духоте и вони постоялого двора. В трюм полным ходом грузили товар – пряности, привезенные с юга; трое купцов отправлялись с ними в столицу. Одного из них, по имени Пантелей, Аверя, Аленка и Максим видели вчера в кабаке; теперь он, бодро подбоченившись и с легкой ухмылкой, наблюдал за носильщиками и время от времени покрикивал на них, если ему казалось, что те слишком небрежно обходятся с мешками и могут уронить их в воду. Два других купца были очень похожи на него одеждой и фигурой, но разительно отличались по поведению: хотя они также улыбались, но их бледность свидетельствовала о том, что они пересиливают себя, а в их упорном молчании невольно чудилось что-то зловещее. Наконец весь груз занял надлежащее место в трюме, а люди – на борту, и, пользуясь попутным ветром, корабль быстро покинул гавань.

По расчетам Авери, переезд через море должен был занять примерно неделю, и, значит, следовало вооружиться терпением. Последнее, впрочем, не составляло проблемы: при отсутствии ежесуточных дел и полной невозможности сыскать на судне какую-либо забаву сама размеренность корабельной жизни располагала к дремоте. Переносить с достоинством скуку для Авери и Аленки было столь же привычным, как разгадывать и снимать заклятия, поэтому большую часть суток они спали, словно бы набираясь сил перед решительным рывком. Максима поначалу очень занимал вид деревянного парусника с двумя рядами весел, похожего на музейные модели. Однако после того как Максим в первый же день обегал и облазал весь корабль (в этом никто не препятствовал), взгляд его притерся к новой обстановке, как и к другим вещам, с которыми ему пришлось столкнуться после расставания с Павликом. В результате Максим уподобился Авере и просто начал с ленцой ждать конца путешествия. 

Так прошло пять дней, в течение которых погода стояла прекрасная. Однако на шестой, ближе к полудню, небо затянуло тучами, стало темно, а переменчивый ветер начал швырять судно то вправо, то влево. Борясь с непредусмотренными поворотами корабля, матросы изрядно устали; их лица сделались злыми, а с губ то и дело срывалась матерная брань, хотя ее капитан строго запрещал, когда на борту находились царские слуги. Последним, впрочем, было не до того: ребят начинало мутить, и Аверя однажды даже был вынужден оттащить Аленку до края палубы. Волнение на море все увеличивалось.

– Ну почему капитан не использует силу клада? – простонала девочка. – Они ведь наделяются ею от казны в обязательном порядке!

– Им дозволено ее применять, только если кораблю грозит гибель или большая задержка – каждый талан на учете, – пояснил Аверя. – А надобности наших желудков в расходные книги не включены.

– Тогда я сама остановлю этот проклятый ветер!

Аверя прижал сестру к себе:

– Потерпи. Сам Бог не скажет, сколько на это уйдет таланов, а с недобором нам в столице делать нечего.

– Сколько же еще нас будет мотать? – выдавил из себя Максим.

– Почем же я знаю?

Нахмурившись, Максим послюнявил палец, поднял его вертикально и минут пять сидел с очень серьезным видом, бормоча себе под нос какие-то числа. Необходимость в течение последних недель присматриваться и применяться к новым условиям выработала в нем склонность к наблюдению и оценке, и теперь в капризах невесть откуда взявшейся непогоды стало чудиться что-то осмысленное, характерное для живых существ. Между порывами ветра с юго-востока и юго-запада, примерно равными по интенсивности, выдерживались почти одинаковые промежутки, что заставляло вспомнить о том, как человек делает шаги, или о забаве с птицами, когда Максим и Аверя вынуждали их садиться попеременно на верхнюю и нижнюю ветку. Кроме того, ветер явно откликался на продвижение судна вперед, неуклонно поворачиваясь так, что угол между его направлением и курсом корабля увеличивался. Аверя и Аленка не обращали на Максима никакого внимания, видимо, полагая, что их друг молится так, как это принято в его мире, или просто старается себя успокоить. Поэтому Аверя не сразу отреагировал, когда Максим дотронулся до его руки, желая рассказать про свои наблюдения и догадки, и лишь повторное касание заставило его обернуться. Разговор ребят привлек внимание команды и купца Пантелея, находившегося тут же, на верхней палубе; послышались возгласы, в которых сквозили недоумение и страх. Капитан приказал экипажу вернуться к исполнению своих обязанностей, а также принести дополнительный фонарь и большую карту, на которой свинцовой палочкой начал отмечать направление столь причудливо меняющегося ветра. Закончив работу, капитан помрачнел: начерченные линии сходились впереди корабля по обе стороны в двух точках.

– Что там, Дмитрий Лукич? – спросил Пантелей, заглянув через плечо: капитана он знал очень давно и привык общаться с ним по-свойски.

– А ты не знал? Два подводных камня, коих надобно особо остерегаться.

– Корабль наш потонет, ежели напоремся на них?

– Не должен. Трюм зальет только, и товар твой пропадет.

– Вот оно как? Ну, теперь я, кажется, смекнул, в чем тут дело. Вели-ка трюм отпереть.   

Вместе с одним из матросов и ребятами, которые увязались следом по зову любопытства, Пантелей спустился туда, где находился товар, причем партии разных купцов были разделены для удобства отчетности. Подойдя к мешку, который принадлежал одному из его спутников, Пантелей развязал его, захватил щепотку пряностей, понюхал и попробовал на язык, после чего на физиономии купца появилось брезгливое выражение. То же самое он проделал с мешком другого своего товарища, покачал головой и, наклонившись к матросу, прошептал ему что-то. Матрос исчез за дверью; спустя некоторое время послышался шум, и в трюм втолкнули двух других купцов. За ними вошел капитан и трое его подчиненных.

– Прав ты был, Пантелей: нету при них ни единого талана! – заявил капитан.

– Артачились еще, когда мы руки попросили дать на проверку. Пришлось пригрозить, что рожу начистим! – добавил матрос, отмыкавший трюм.

– По какому праву чините над нами такое? – возмущенно произнес один из купцов.

– Мышь коту когтями грозилась, а вор о праве бает! – парировал Пантелей. – Ну-ка, родные, поведайте: где и на что силу кладов извели?

– На берегу то было, а на что – не тебе выспрашивать! – огрызнулся другой купец.

– Считаешь меня молокососом или юродивым, чтобы я такому поверил? Ни один торговый человек не расходует таланы до конца пути вчистую: это все равно, что бумагу с завязанными глазами подписать. Не хотите о прошлом вашем поведать, так я о будущем скажу: за попытку загубить царев корабль вас высекут кнутом, а далее, если живы останетесь, сошлют в отдаленные города убирать дерьмо, которое вы везете заместо пряностей! Лихо измыслили: на подводный камень нас зашвырнуть, чтобы потом все списать на порчу от соленой водицы! Да только, как любые мошенники, вы и друг от друга таились, и уговору меж вами заранее не было, какой из камней выбрать, оттого один из вас к правому ветер поворачивал, а другой – к левому. Кроме вас, делать так было некому: прочие находились на палубе, и, как дойдет до суда, я присягну, что никто из них руку в распальцовку не складывал. И все выступят едино со мною, а вас выгораживать не станут.

– Каждый из вас, верно, думал, что ему я мешаю с помощью своих таланов, только я их не тратил, а вы один супротив другого боролись, – подытожил капитан. – Ну, что скажете? Улик достаточно, чтобы опосля нас с вами поговорил кат в застенке.

После таких речей спеси у купцов заметно поубавилось.

– Лукавый попутал, Пантелей Никанорыч! – взмолился тот из них, кто заговорил первым. – Объегорили нас, а мы поздно выявили подмену! А голыми по миру идти не хотелось: ведь не спустили бы нам такой убыток в гильдии. Помилуй по старому знакомству: вместе ведь в гильдию вступали…

– И вместе давали клятву не творить кривды перед гильдией, о которой ты нынче забыл! – отрезал Пантелей.

Резкий крен судна вынудил  Аленку вскрикнуть, а Максима ухватиться за мешки. Люди бросились из трюма на палубу, и увиденное заставило капитана побледнеть – не столько от испуга, сколько от гнева. Корабль, потеряв управление, мчался на северо-восток, подгоняемый свирепым ветром. Он разогнал даже морских птиц, дотоле мелькавших над мачтами, хотя обычно они не бояться штормов. Причину капитан понял почти сразу; опустив глаза и сжав кулаки, он глухо произнес:

– Доигрались, сволочи!

– О чем ты? – спросил Пантелей.

– Те двое, дергая ветер, ненароком закрутили его в вихрь. Лавировать против него мы не сможем, и весла тоже бесполезны.

Будто желая этими словами подчеркнуть, что обычные средства исчерпаны, и заранее оправдаться в применении крайних мер, капитан сделал распальцовку, чтобы утихомирить бурю. Остальные в безотчетном порыве последовали его примеру, но безо всякого толку.

Капитан поднял голову.

– Нет, – сказал он. – Подобные вихри на раз не исчезают, и развилка тут очень слабая. Чтобы ее задействовать, нужна вся царева казна. А мне еще выдачу таланов умалили ради государевой болезни.

Последние его слова заглушил крик вахтенного:

– Впереди камень!

Вытянувшись вперед, капитан прищурился; прямо по курсу вода, бурлившая, как на речном перекате, не оставляла места сомнениям. Капитан с силой стиснул зубы, стараясь, чтобы остальные не видели появившуюся на лице гримасу отчаяния; похоже, только видимое спокойствие начальника удерживало матросов от того, чтобы поддаться панике, а, быть может, они просто были парализованы страхом.

– По-ихнему вышло-таки! – вырвалось у Пантелея.

– Не совсем, – угрюмо возразил капитан. – На такой скорости нам не удержаться на камне: соскочим с него и при распоротом днище потонем за мгновение ока.

– Ужели здесь и помирать?

Капитан ничего не ответил.

– Худо, конечно: сына я дома оставил, только в торговую науку начал входить, а женке теперь с ним тяжело будет. Еще подарок обещался ему привезти. Ну, обнимемся, что ль, напоследок?

– Погоди!

– Или надумал что-то?

– Слушайте все! – Капитан резко развернулся, и команда невольно затрепетала от твердой решимости, зазвучавшей в его голосе. – Усилим ветер, как только можно!

Все присутствующие, не исключая и Пантелея, недоуменно переглянулись. Однако напрашивающаяся мысль – о самоубийстве, которое им предлагалось совершить общими усилиями, как человек в горящем доме сам бросается в пламя – даже не возникала: в глазах и осанке капитана не было ничего, что бы свидетельствовало о подобном намерении.

– Да, усилим! – голос капитана загремел снова. – Тогда он сможет перебросить нас  через камень. У нас выйдет, если все потрудимся! 

– Но на такой ветер тоже нужно много таланов!

– И нас может затянуть внутрь вихря!

– Иного выхода нет! Нужно рискнуть, братцы!

– Из стольких передряг выпутывались, и эту одолеем!

– Если всем и подыхать, то не в этот раз!

– А мне Семка-крючник за косушку должен: пусть не радуется, гадюка, что меня рыбы обглодали!

Воодушевление охватило всех на палубе, словно энергия капитана перелилась в каждого. Многие хотели уже начинать, но капитан остановил их:

– Еще не пора! По знаку!

Никто из находившихся на палубе не смог бы ответить, сколько прошло секунд между этими словами и следующей командой: ни один не засекал времени даже по биению собственного сердца, которое сильно колотилось в груди каждого.

– Давайте, друзья! – прозвучал, наконец, голос капитана. – Пожелаем все вместе! Вперед!

Люди вскинули вверх руки с распальцовками, будто самим этим жестом бросая вызов губительной стихии.

– Клад нащупал развилку: таланы уходят! – закричал Аверя.

Его голос растворился в вое ветра и гудении досок: казалось, корабль стонет, как человек, которому делают мучительную операцию, чтобы спасти его от смерти. Судно начало приподниматься на гребне гигантской волны; Максим почувствовал, как кровь отхлынула вниз и неведомая прежде сладкая жуть разливается по телу. Все это напоминало какой-то чудовищный аттракцион; на мгновение Максиму даже померещилось, что он снова в Москве, в парке развлечений, и что Павлик стоит рядом. Обе мачты, затрещав, переломились ближе к основанию, как лучины, несмотря на то, что с них предусмотрительно убрали паруса. Оставаться на вольном воздухе было уже невозможно.

– В укрытие! – приказал капитан.

Люди кинулись на нижнюю палубу; они сталкивались, но давки не было; Максим помнил, как в последнее мгновение он на инстинкте пропустил Аленку вперед. Исполинский водяной горб набухал, вытягиваясь и в высоту, и по направлению своего движения, и вдруг, чуть помедлив, устремился вниз, будто он желал взбаламутить все море до дна. Этот невиданный морской водопад снес бы любое препятствие, оказавшееся на его пути.

Теперь под килем оставался только воздух.

Парусник летел над смертоносной скалой, как затравленный охотниками лось, решившийся на отчаянный прыжок через расщелину, как крылатый корабль из сказок.

Сгрудившиеся внизу люди не видели, что происходит; они могли только догадываться о событиях, от которых зависела их жизнь, и верить, что барьер взят. Наконец израненный корабль рухнул в воду; он погрузился в нее почти полностью, но тотчас же вновь гордо вырос над поверхностью моря.

Прошло еще некоторое время, прежде чем экипаж, Пантелей, Аверя, Аленка и Максим вернулись на верхнюю палубу.

С юга тянуло сырым пронизывающим ветром, но этот ветер уже не нес никакой угрозы. Казалось, шторм выдохся в последнем усилии; так случайный убийца, выронив из ослабевших пальцев окровавленный нож, мутным взглядом смотрит на полицейских и безропотно позволяет надеть на себя наручники.

Пробившиеся между облаков солнечные лучи осветили лица, измученные ожиданием и счастливые от недавней победы.

Радость прорвалась наружу. Люди бросались друг другу в объятия, не стесняясь ни слез, ни речи, которая превратилась в бессвязные выкрики и какое-то подобие младенческого лепета. Максим попал в руки самому крепкому из матросов, и он так сдавил мальчика, что он невольно пискнул, словно котенок, которого тискают непомерно активные дети. Двое купцов, по вине которых едва не случилось несчастье, впервые после сцены в трюме осмелились выглянуть наружу, будто змеи, высунувшиеся из норы, и теперь они, хлопая глазами, растерянно взирали на всеобщее торжество.