Вода бывает разной...

В поддержку "водного флешмоба"

Разумеется, можно привести фрагмент о море, его в жизни моих героев немало. Но хочется показать иную воду...

       В последнее время сон стал беспокойным, болезненно чутким. Слух в ночной тишине обострялся и помимо воли ловил уличные звуки. Голоса соседей, шум ветра, шелест виноградных листьев за стеклом. Привычные звуки дома. Здесь он прожил всю свою долгую жизнь. Нет причин для тревоги. Тогда в чём дело? Он словно ждет чего-то и боится пропустить. И случиться это должно — ночью.

Попробовал было снотворное — стало хуже, начались кошмары. Один был особенно страшен, накануне отчего-то вспомнил вечер, когда пришел тот опер, как его… Селиванов. Вспомнилось. И ночью… После этого Иван Ильич прекратил принимать таблетки. Лучше он поворочается лишний час, чем снова увидит такое.

Опер, разумеется, ничего не рассказал, он просто искал парня с девчонкой. Ну-ну… Мальчишка. По городу уже прокатилась волна слухов, дошли они и сюда. О банде ублюдков. О том, что они сотворили. О страшной смерти их главаря. И о таинственной парочке, школьнице и ее друге, несущем портфель.

В их районе многие так или иначе связаны, через семьи, родственников ближних и дальних. Друзей, знакомых, коллег нынешних и бывших. Кто вместе рос, кто воевал, кто еще по-разному-всякому. Когда милиция арестовала насильников, когда пустила бредень по дворам, искать юношу с девушкой — и об этом узнали. Как и о том, что многие их видели. Слышали ее плач, его негромкий ободряющий голос. В одном дворе, в другом.

Когда Селиванов ушел, Иван Ильич усмехнулся, провожая взглядом его фигуру. Не слишком ты усердствовал. Даже не заметил, что над окном лампа горит, а значит…

Он видел их лица. Наверное, единственный, кому это удалось. Усмешка исчезла, губы сжались. Иди, опер, иди. Ходят слухи, что ублюдка убил как раз этот парень. Если так — Иван Ильич тебе не помощник. Лица? Нет, темно было. Кто знает, возможно, и другие решили так же. Катя и Коля. Наверняка их зовут иначе. Живите, ребята. Счастья вам.

А потом он лишился сна.

Сегодня еще и спина ныла, пришлось глотать анальгин. Пока устроился, пока задремал… Тем сильнее рассердили голоса за окном. Он открыл глаза, прислушался. Приподнялся. Это же…

Они переглянулись и одновременно вздохнули. Пришли. До последнего момента думали — вдруг не найдем?

Совсем небольшой дворик, пристроенные к стенам кустарные галерейки, лестнички. Тут и там протянуты бельевые веревки — непременный атрибут старых районов. Сейчас они пусты. Два крылечка с выщербленными ступенями. Слева и справа — входы на черные лестницы, ведущие в подвалы и на чердаки. И прямо перед ними…

— Вот он, Юль.

— Да. И кто бы мог подумать…

— Идем?

— Идем.

Когда они сделали первый шаг, услышали… Не то ветер, не то голоса: глухой звук. И тут же словно телевизор бормочет, говорит радио. И эхо живых голосов, которые зовут, просят, грозят. Риф крепче сжал ее ладонь. Шаг второй. Третий. Все стихло, словно перешли незримую черту и остались одни. Они и то, к чему шли безлюдным, загадочно опустевшим городом. Шли его обратной стороной.

Привычный дворовый кран. Старая латунь, невесть как пережившая десятилетия, колонка, небрежно выкрашена потрескавшейся голубенькой краской. Заплесневевший сток, обложенный наполовину вросшими в землю оплывшими кирпичами. Ничего особенного, просто старый кран, их в городе сотни. У Рифа и Юльки во дворах — такие же.

Юля присела на корточки, осторожно коснулась крана ладонью, почувствовала прохладу гладкого металла.

Риф опустился рядом и тихо сказал.

— Открывай. Сейчас это твоя вода.

Пальцы сжались, с легким скрежетом повернули шатающееся колесико, один оборот, другой. Тишина. Ничего. Пусто.

Ее губы дрогнули, лицо стало обиженно детским, неверящим. Они шли сюда зря? Весь этот жутковатый, но и волшебный путь сюда — зря? Все — ложь? Она беспомощно посмотрела на Рифа и увидела в его глазах такое же выражение. Ее Риф, ее рыцарь, хранитель, муж — он не знал, что сказать, что сделать. Кран пуст. Крыса выиграла. Все-таки – выиграла. В момент, когда пришла надежда, уверенность, что победили они. Удар в спину от судьбы. Нежданный и, возможно, последний. И что теперь? Встать и уйти, вернуться обратно, на милость гиен? Медленно сходить с ума в ожидании следующей ночи? Что еще придумает торжествующая крыса?

«SALVE». Пожелание здоровья и счастливого пути. Как она тогда обрадовалась… Неведомо кто написал это для них, для нее. Он хочет ободрить, помочь. Сейчас это звучит изощренной насмешкой. «SALVE». Добро пожаловать в кошмар.

Она прошептала дрожащими губами, не убирая руки, не разжимая пальцев.

— Ну же… Давай… Пожалуйста… Ты же здесь, ты можешь. Пожалуйста…

Их глаза широко раскрылись. Шум из-под земли, сначала тихий, но стремительно усилившийся. Забулькало, кран под ладонью задрожал, из него с шипением вырвался воздух – и хлынула вода. Холодная, искрящаяся в свете подъездного фонаря, вода из самой глубины земли. Струя ударила в камень, воронкой закрутилась над стоком, вспенилась.

Юлька сидела неподвижно, подставив ладони, на лицо упали брызги. Как это прекрасно… Словно не дворовый кран перед ней, а священный Грааль.

— Сашка, получилось!

— Да!

Их охватило радостное возбуждение, захотелось что-то делать, сейчас же, немедленно. Что-то…

Звонкий, веселый голос Юльки, она спросила, перекрыв шум воды.

— Что надо делать?

— Как что? Смывать все! Давай руки!

— Ох, смотри!

Она сунула обе руки под поток, чтобы до плеч. Холодно? Пусть! По телу прокатилась дрожь. Вода из прозрачной стала темно-багровой, текла, текла, и никак не хотела светлеть. Словно Юлька вся покрыта кровью, с головы до ног.

— Ой, Са-аш, ледяная…

Он положил свои ладони сверху, удерживая. Шепчет.

— Держи. Сейчас. Еще немного. Дай ей смыть.

Юлькин шепот в ответ.

— Да, да, да. Пусть все уйдет. Смотри, светлеет?

Багровые струи закрутились в воронке, вспенились последним усилием, как будто не хотят исчезать — и исчезли. Вода же так и била сильной, сверкающей струей. Юлька набрала полные ладони и плеснула на Рифа, тот не отстранился. С наслаждением подставил лицо. Да! Она вскочила, совсем как в детстве, умело зажала кран пальцем — и целый поток прозрачным веером окатил его с ног до головы. Кто-то увидит, услышит? Пусть!

Риф громко рассмеялся и протянул руку.

— Теперь я, становись!

— Хочу!

Через секунду вся мокрая Юлька счастливо взвизгнула, потянула футболку через голову.

— Эй, ты что? Стриптиз не заказывали!

— Ну чуть-чуть! Я в лифчике же, поливай меня всю!

Но мокрая ладонь шаловливо легла на пряжку ремня, Риф погрозил пальцем. И новый поток обдал Юльке лицо, шею, грудь, живот… Ее окутало искрящееся облако брызг. Вода потекла ниже, джинсы промокли насквозь. Ей нипочем, плевать! Еще, Риф, сильнее! Сюда. И сюда. И тут хочу. Ей захотелось сорвать с себя все, остаться голой, и — еще больше воды. Она чувствовала, словно рождается заново. Все правильно — Риф убил подонка, они смыли его кровь в тот вечер. Вода даже затянула ему рану на руке. Но Юля все равно осталась замаранной, на ней была печать. На нее пришла крыса, Сущность. И начала сводить с ума. Чтобы освободиться, нужно снова было все пройти, уже ей — страх, боль, кровь. Смерть. Гиена должна была умереть второй смертью, уже от ее рук. Иначе — безумие. Она смогла убить, им удалось прийти сюда еще раз.

Наконец, Риф решил, что с нее довольно. Убрал ладонь, осторожно и основательно закрутил кран. Тоже мокрый с головы до ног. Не чувствуется неудобство, не ощущается холод. Чистота и радость.

Юлька пригладила волосы, отфыркиваясь. Шумно выдохнула.

— Уф-ф, Сашк, как же классно…

На губах улыбка, лицо покрыто капельками воды, сверкают как новогодние огоньки. Такого не может быть, фонарь позади, полумрак. Но — вот они, светятся. Последний подарок их маленького Грааля.

Он поднял с земли отброшенную футболку, протянул ей.

— Одевайся, русалка. Надеюсь, мы еще «между», иначе…

— Ну и ладно, пусть смотрят.

— В леди Годиву играем?

— Пф-фф! Ты мне не дал в нее поиграть, зануда.

— Обойдесси. Надевай. ***

*** Леди Годива — героиня английской легенды. Чтобы облегчить участь подданых своего мужа, средь бела дня верхом на лошади проехала обнаженной по улицам города. Все добропорядочные горожане закрыли окна и ставни, чтобы не позорить леди. Кроме одного — и он ослеп.

Юлька с трудом натянула на себя мокрую футболку, ух. Холодно! Но и очень приятно будет пройтись так до дома. Ведь теперь — можно домой? И — спать. Она знала — кошмар больше не придет. Вместе с кровью подонка он унесся в море, растворился в соленой толще без следа. Не зря они сегодня плавали к скале, не просто так увидели чудо зеленого луча. Все — связано.

— Пойдем, солнце?

Он подхватил сумку, повесил на плечо.

— Да. Только…

Юлька подошла и снова присела возле замолчавшего крана. Опять обычный, ничем не примечательный. Она ласково погладила шершавую потрескавшуюся колонку, прижалась к ней лбом, прошептала.

— Спасибо.

Помолчала, как будто ждала ответа. Прислушалась. Тишина. Что бы это ни было — оно ушло. Навсегда? Кто знает…

Он неподвижно стоял в темном окне за занавеской, смотрел. Было слышно каждое слово. Имена. Саша. Юля. Риф. Кличка? Все понял, едва услышал возню и голоса возле крана. Это они. Вернулись. Зачем? Опять что-то натворили, во что-то влипли? Что им нужно в его дворе, чем им важен этот кран?

Иван Ильич только покачал головой и отвел глаза, когда девчонка скинула футболку и самозабвенно закружилась, подставляя ледяной даже на вид воде то одно, то другое, то совсем уж третье. Ну и ну, того и гляди совсем разденется, бесстыдница… И все им нипочем. Пьяные? Непохоже, совсем непохоже. Шли твердо, не шатались, говорят тоже нормально. Но что они делают?

Вот набрала в сомкнутые ладони воды и протянула эту живую чашу юноше. И еще одну… Потом пила она, долго, много, с наслаждением. Никак не могли остановиться, все пили и пили из рук друг друга.

Когда девчонка сунула руки под воду, когда стала мыть их снизу доверху… Что она имела в виду, когда показала их парню? Когда сказала — смотри! Иван Ильич тоже пригляделся — ничего особенного не заметил. Вода и вода, руки тоже обычные, наверняка не грязные. Почему же тогда казалось, что эта Юля смывает с себя что-то мерзкое? И этот танец потом. Очистилась? От чего? Он поморщился — ну и чертовщина лезет в голову… А еще их очертания плыли, были какими-то нечеткими, словно он смотрит через толстое стекло. Протер глаза — не помогло.

Стало неуютно, он видит то, что видеть не должен. Ну вот, кран закрыт. Одевайся уже, Юлька-юла. Ишь, растанцевалась голышом, чисто ведьма на шабаше. А это что? Присела, лбом прижалась. Шепчет что-то? Да что тут происходит? Иван Ильич захотел распахнуть окно, окликнуть. Пальцы легли на легкую раму, слегка толкнули, почувствовали, как она подалась наружу. Остановились.

Нет. Пусть уходят. Как тогда. Он не выдал их, ничего никому не расскажет и сейчас. Идите, дети. Идите домой.

Он смотрел им вслед, как они заходят в подъезд, скрываются в ночной темноте. В груди кольнуло мимолетной тоской — довелось прикоснуться к чему-то… Что больше никогда не вернется. Он стоял у окна и смотрел.

Утром все произошедшее покажется ему сном, слишком странно было, нереально, неожиданно. Он решится — осторожно расспросит нескольких соседей. Так, невзначай, парой слов, зная ответ. Увидь кто — сходу бы так шуганули, только пыль бы стояла. Есть тут пара глазастых и языкатых. Нет. Никто и ничего. Словно в доме был только Иван Ильич, а остальные исчезли неведомо куда. Или спали мертвым сном. А потом…

Он подошел к крану, надо же посмотреть на «виновника торжества». Подошел. Замер. Медленно присел рядом на корточки, как ночью девчонка. Совсем как она положил руку на нагретую солнцем золотисто-коричневую латунь. Потрогал землю вокруг колонки. Ночью сюда пролилось литров сто — и она суха, как песок пустыни. Воды в этом кране не было уже дней десять.