Громкие слова

Хочу присоединиться к флешмобу и рассказать о громких словах, встретившихся в Отдайте сердца. На самом деле, таких сцен у меня хватает, есть грешок, но сейчас я покажу героя, который всегда смеялся над такими вот громкоговорящими, пока ему самому не пришлось занять место одного из них.

— Я поделюсь тем, что меня успокаивает — Алето заговорил громче и взял в руки книгу, прижимая к груди. — Эйн был самым сильным, с горячим сердцем, но настоящим смельчаком считают святого Илио. Атриана всегда судила по совести и не было никого справедливее ее. Мы до сих пор восхваляем стойкость духа Инеи и мечтаем овладеть такой же мудростью, как Ригьедо. Ни один из соратников, ни сам Эйн не был совершенен во всем. Значит, и я умею право бояться, а когда-то даже могу оступиться и не корить себя? Я говорю это, потому что знаю, что каждый человек чего-то боится и едва ли хоть один из вас пришел со спокойным сердцем. Это нормально, и еще я хочу напомнить вот о чем: искра горит в каждом, и она способна разбить любой страх. Мы не спим в этот час, потому что она привела нас сюда, уставших гнуть спины и продолживших бег. Я расскажу, как он начался и кто был первым.

Чертова ложь. Пусть будет. Чуточку вычурности и пафоса стоит оставить, а то не поверят, что он тоже пес Эйна. Хотелось взять паузу, выдохнуть и взвесить каждое слово — Алето сам не знал, что может так говорить.

Он снова встал за аналоем и раскрыл книгу — она сразу показала нужную страницу, сейчас пальцы ловко отмерили нужный объем, вспомнив, где находится история, прочитанная тысячу раз. Попритихли и люди внизу, и церковники в зале. Он чувствовал себя шарманщиком, так заворожившим толпу, что та перестала замечать ручную обезьянку, обчищающую карманы. Впрочем, его собственные карманы обезьянка обчистила первой, да и вообще не была она ручной.

Алето едва смотрел на страницы и переворачивал их не глядя. Он рассказывал историю по памяти, вымеряя каждое слово, чтобы взять верный тон: начать про мятежный мир, возникший вопреки воле Лаара, громко, с напором, как делал Чезаре, и закончить про Эйна, защитившего мир ценой своих сил, с горящим взором и столь же огненными словами, способными коснуться сердец, как мог Эйнар.

Рассказ не заканчивался, предложения казались такими же легкими и естественными, как дыхание. Эйн, Илио, Гидерио, Ригьедо, Атриана, Инея — каждому было место, Алето не забыл ни об одном из них и прошел от истории бога и его соратников до первых беглецов Алеонте, уставших слушать свист плетей и сбежавших от рабства, от крепостничества или от бесправия. И что-то в этой чертовой истории даже понравилось Алето, он вдруг почувствовал себя ее частью — одной из последних частичек, которые приладились ко всей картине только сегодня.

Алето закрыл книгу и шагнул вперед, ближе к людям, так жадно внимающим. Они ведь знали эти рассказы, слышали их десятки и сотни, даже тысячи раз, но все равно купились, и он мог поклясться, что скажи — они бы и сердце свое ему отдали, чтобы дальше слушать чертовы истории.

— Знаете, мне не нравится святой Ригьедо. И пусть меня осудят, но я не вижу в нем ничего, что мне понятно и близко.

Позади опять зароптали и опять ни один не посмел остановить его. Алето сделал глубокий вдох. Официальная часть подходила к концу, он не мог рассказывать истории Эйна и святых до бесконечности, хотя впервые хотел этого. Теперь требовалось говорить от себя, говорить до последнего, заменив привычные напутствия отчаянной попыткой задержать людей.

— Ригьедо не был беглецом. Он не оставил дом, как святые Инея или Гидерио, не оставил свои привычки и традиции, как Илио или Атриана. И тем более он не бежал от отца, чтобы подарить людям искру. Ригьедо не от чего было бежать — он всегда находился на своем месте и жил своей жизнью, поэтому я не могу его понять. Я, наоборот, часто начинал жить не так, как хочу, и вы, наверное, тоже. Сейчас нам снова пытаются дать чужую судьбу — судьбу мужчин-солдат и ждущих женщин.

Толпа поддерживающе закричала, но теплее от поддержки не стало — разве те это слова? Они рвались наружу, да, но ведь он должен был успокоить, дать надежду, как делала церковь Эйна, а не говорить, точно революционер, толкающий против короля.

Еще один вздох. Нужно заходить на новый виток, наматывать слова как на нитку, и тянуть, тянуть, тянуть, направляя к столам с едой, к местам, где выдавали одежду и лекарства, а потом назад, не позволяя ни одному уйти дальше соседних улиц.

— А чего мы хотим на самом деле? Нас называют городом беглецов, и это так и есть! Но не потому, что наши отцы, деды, прадеды, а может, мы сами, сбежали от хозяев, а потому, что мы бежим от неволи, от унижений, от боли, которые некоторые принимают за свою жизнь.

От вычурности слов захотелось плеваться, но толпа все слушала, будто и не нуждалась в другом. Алето был готов многое сейчас отдать, лишь бы чертово зрение прояснилось, хотелось разглядывать лица — чего же в них больше: внимания, веры, страсти, грусти, испуга, нетерпения? А может, всего и сразу?