Алкоголь как попытка спасения государства

В продолжение алкогольного флешмоба.

Среди моих персонажей алкашей немного. Вспомнился вот один - заколдованный царь из романа "Боги безмолвствуют" (цикл "Ярусный мир"). То, насколько он сильно закладывает за воротник, выясняет впервые сотник, призванный возглавить царскую охрану.

Перед Званом был именно царь – в том не возникло ни малейших сомнений. Это был тот самый человек, которого бывший гвардейский сотник некогда видел под именем князя Дана. Ну, или, если уж быть точным, это тело носило следы того самого человека. А уж сколько на нём осело посторонних следов – кто бы взялся исчислить?

Шестью годами ранее князь Дан выглядел довольно-таки молодо; сейчас взору Звана предстал старик. Может, и не сказать, чтобы совсем древний, но дряхлый настолько, насколько можно себе представить. Отёчное лицо напрасно гримасничало, пытаясь принять осмысленное выражение.

Князь Дан, уж насколько Зван мог припомнить, держался с достоинством, оживлённо вёл светские беседы, пользовался видимым успехом у дам. Нынешняя развалина царя Вана с-Йела растеряла все видимые приметы данового лоска и блеска.

Тот, кто нынче прослезился при виде посетителя, был очевидно и умопомрачительно нетрезв. Нетрезв, как свинья, сказал бы Зван, а впрочем, как свинья достаточно трезвая и даже способная к человеческой речи. Ну, к частично человеческой, перемежаемой жестокой икотой.

– Я се-Ик!-годня пьян, – утирая слезу, расплылся Ван с-Йел в улыбке, которая непостижимым образом показалась шире самого лица.

И не живой, и не мёртвый, а что-то среднее. Живые с таким цветом лица давно уже не живут; мёртвые, как правило, подбирают более однотонные бальзамы.

Говорят, монарха легко узнать по властному взгляду. Ха! Если в этих красных глазках навыкате попытаться сыскать хоть самое завалящее человеческое достоинство – то, увы, обнаружится, мягко говоря, весьма революционный его вариант, сдобренный запахом блевотины.

Впрочем, стражники привыкли ему подчиняться, не взирая на состояние. Они все втроём вышли, когда Ван с-Йел намекнул:

– Я хотел бы-Ик!.. Пере-Ик!-говорить с сотником-Ик!.. Наедине!

Не успели стражники как следует удалиться, как с Вана с-Йела слиняла значительная доля его опьянения. Стало ясно, что он притворялся более невменяемым, чем реально был.

– Я правда рад, сотник, что ты почтил меня визитом, – сказал он без намёка на икоту. – Ты себе не представляешь, как это важно. Я в осаде, я в настоящей осаде… – и в царских глазах даже мелькнул огонёк разума.

Впрочем, лицо его так и осталось бесформенным, а уж цвет недвусмысленно свидетельствовал о многолетней покорности дурной привычке с утра пораньше закладывать за воротник.

– Я слушаю, ваше величество, – поклонился Зван.

– Слушай внимательно, сотник! – буркнул царь. – А то как бы тебе не оказаться со мною в одной ловушке.

* * *

О чём заговорил царь? О том, что тревожило его больше всего – то есть, в первую очередь о здоровье. По его мнению, вся история началась с того, что он плохо себя почувствовал. Произошло это вскоре после восшествия на престол Эузы. Как тут не решить, что недомогание возникло просто с непривычки! Но время шло, симптомы не проходили, а только ширились. И симптомы-то – не такие, как у обычной болезни бывают. Царю стало трудно принимать решения. Казалось, что кто-то внутри него остервенело сцепил зубы и сопротивляется.

Груз ответственности, подумал было Ван с-Йел. Наверное, ему, как царю, за страну тревожно? Но нет: тревогу бы новоиспеченный царь почувствовал, а здесь была только волевая слабость. Тупо тяжело бывало что-то решить, даже по ерундовым поводам. Ну, скажем, указ подписать – свой же собственный, царский.

Причём постепенно новый царь стал замечать, что трудности посещают его всё-таки не всегда. Когда он собирался предпринять что-то против мертвецов и их некрократии, дело шло труднее всего. Когда же приходила мысль поучиться чему-нибудь у некрократов, или, скажем, защитить права мертвецов – то ни малейших затруднений подписание таких документов не встречало. Будто кто-то посторонний озорно водил царской рукой. Кто-то, кто любит мёртвых, при этом презирает живых, а ещё ненавидит драконов.

– …Может быть, это совесть моя работает так причудливо, подумалось тогда мне. Но не похоже было на совесть. Ни на что человеческое не похоже! – вскричал царь, и из его безутешных глаз брызнули на паркет слезинки. – А походило-то вот на что: кто-то неведомый при помощи зловредной магии навязывает царю Эузы свою волю. Представляешь, сотник?

Какое-то время царь боролся с недугом в одиночку, но всякий раз сдавался на милость чуждой мертвецкой воли. Долго ли, коротко ли – пришлось обратиться к придворному лекарю. Лекарь обследовал его и сказал, что серьёзных отклонений в царском здоровье не находит, кроме, разве что, одного. Найденную причину недомогания лекарь назвал на недоступном простым смертным языке высокой науки. Царь ничего не понял и, разгневавшись, потребовал изъясняться с помощью обыденных слов и выражений, а не то за недостаток уважения к царской персоне лекарю грозит опала и наказание плетьми в Обсерваториуме.

Лекарь же так перепугался проявить этот самый недостаток уважения, что весьма долго не мог назвать его хворь по-человечески – просто потому, что звучала она довольно-таки оскорбительно. Вместо чётких определений, целитель прибегал к полунамёкам, всё более раззадоривающим страждущего монарха. Например, говорил Вану с-Йелу, что он просто чего-то не того съел. А «чего-то не того» – это ведь прямая недомолвка!

А подробнее лекарю объясниться не довелось: обсерваториумные стражники немного перестарались – да и забили беднягу до смерти. 

Ван попытался лечиться от недуга самостоятельно. И вот удача: оказалось, что на его симптомы благотворным образом влияет огненная водица. Стоит хоть самую малость отравить ею организм – и проблемы с волеизъявлением тают, как неуместный в котелке лёд. Беда в том, что подписи, которые Ван с-Йел пытался малевать по пьяной лавочке, ничуть не напоминали его же собственных подписей, поставленных на трезвую голову. Смотрелись бездарной подделкой, проще говоря.

Время шло, а борьба внутри царя не утихала. Появился и нездоровый цвет лица, и отёчная одутловатость щёк. Ван с-Йел как бы преждевременно старел, что становилось заметно окружающим. В эту пору царём занялось сразу несколько лекарей, а среди них и семейный лекарь из его собственного княжеского поместья. Этот лекарь заново открыл внутри пищеварительного тракта притаившегося там червя-паразита.

Оказалось, проблема, от которой царь спасался методом пьянства, носила характер подрывной и паразитический. Царское тело носило в себе, так сказать, иноагента. 

– Суть проста. Червь вселяется в человека и из кишечника руководит его действиями – разумеется, в интересах того умельца, который червя ему подселил. Дело заканчивается тем, что хозяин червя вообще сходит со сцены, остаётся лишь червь. Имя червя Сколекс. К счастью, – Ван с-Йел мстительно усмехнулся, – меня покуда зовут иначе. Угадай, почему, сотник!

– Я думаю, дело в особенной силе и твёрдости царской личности, – поспешил Зван ввернуть положенный комплимент.

– А вот и нет! – возразил царь. – Дело в алкоголе. Огненная водица червя оглушает. Настолько, что он теряет способность навязывать мне свою волю. Я сильнее червя, но лишь до тех пор, пока дни напролёт выпиваю. В моём случае это лучшее лекарство из возможных.

– А нельзя ли червя просто удалить? Вытащить из организма.

– К сожалению, нет. Время упущено. Мы с этим червём нынче одно. Мёртвый паразит в живом организме приводит к смертельной интоксикации – так говорил мой покойный лекарь, а я ему верю, что бы это ни значило. От окончательной гибели тело спасает уже сам паразит, причём отношения между двумя организмами превращаются в симбиотические. Знаешь это слово, сотник? Нет? Ну да где тебе… Главное уясни: я теперь не вполне живой. Но и не мёртвый. Моё бытие мерцающее. О том опять-таки говорил мой покойный фамильный лекарь…

– Что, и этого лекаря больше нет? – изумился Зван.

– А я о чём толдычу? За время царствования вокруг меня самые разные люди только и делают, что гибнут при невыясненных обстоятельствах. Одних лекарей сколько схоронили – семерых, как минимум. А стражников – их я даже считать бросил. Скоро перевалит не то за вторую сотню, не то за третью. Грустно всё это, коли разобраться. Нормальных верных людей вокруг меня, почитай, единицы, если не нули. И эта мышиная грызня, знаешь, сотник? Все друг на друга клевещут, каждый говорит мне, что все остальные в заговоре против меня, а он нет, каждый себе за это что-то хочет, каждому что-то надо, я раньше шугался, потом смеялся, теперь зеваю, им прямо в морды зеваю, слышь, сотник – они не видят! Я им зеваю, они – ни в дугу, понял, что ль, сотник… – прежде связный рассказ неудержимо перерастал в пьяную болтовню.

– Ваше величество! – окликнул Зван царя, чей взгляд теперь сфокусировался в одной точке, расположенной чуть выше его же собственного носа.

– А?

– Простите меня за назойливость, но нам пора определить наши отношения, – Зван постарался говорить медленно и вкрадчиво. – Вы мне писали, что произведёте меня в начальники личной охраны…

– Э… в начальники личной охраны? Ну да! Старый у меня как раз сдох, на его место поставить некого… Тебе, сотник, бумажка нужна подписанная? Есть у меня бумажка. Вот, заготовил: имя вписать да карлючку поставить… – царь по неровной траектории приблизился к столу с письменными принадлежностями, обмакнул перо, стал что-то корябать.

Зван заглянул через его плечо: всё верно. Царь подписывал указ о его назначении, и никакой иной!

– Во! – Ван с-Йел подал ему бумажку. – Держи! Но имей, сотник, в виду, сотник… Всссссссё, что подписссано мною по пьяной лавочке, имеет сссилу, но лишь до тех пор, пока я живой. При неживом будет на раз опротессстовано… – Можно подумать, другие бумаги при умершем царе не сумеют опротестовать! Хотя, конечно же, ясно, что имелось в виду.

В переводе на язык немыслимой даже по пьяни царской откровенности последнее условие означало страстную мольбу ко всякому вновь приглашённому защитнику: сохраните мне жизнь, пожалуйста.

* * *

Получив назначение на основе царского указа, Зван тем же вечером вступил в должность. С вызовом напялил красный кафтан. 

Следующим же утром он явился на приём к царю Вану – тот как раз похмелялся. Наливал из хрустального графинчика, опрокидывал и, лишь притомив червя, обращался через плечо к верному начальнику охраны:

– Кто меня опять отвлекает от дел? С какой такой стати?

– Я вступил в должность и пришёл определить круг своих задач. Чего вы от меня ждёте, ваше величество?

– Поддержки, – крякнул пьяненький царь. – Ну и защиты, как водится. Боюсь, предназначенные мне историей великие дела… твоё здоровье, сотник… находятся, так сказать, под угрозой. Враги, сотник, враги! Враги везде; по ним лупишь – оказывается, мимо. Такая беда!

– Правильно ли я понимаю, что на мне лежит функция по расследованию смертей ваших сподвижников – семи лекарей и двухсот человек из стражи?

– Да-да-да, конечно! Непременно нужно расследовать! Твоё здоровье, сотник… Очень обяжешь, если что-нибудь разузнаешь. Если найдёшь виновных, мы их, это… привселюдно накажем! – царю хотелось выглядеть грозным, но та суровая мина, которую он скорчил, выглядела скорее жалкой и смешной. – Всех накажем! …твоё здоровье, сотник!

– Правильно ли я понял, – вёл дальше Зван, – что подрывное действие червя на решения, принимаемые вашим величеством, так же надо предотвращать, либо минимизировать?

– Угу, конечно! …твоё здоровье, разумеется надо. И хоть не твоего это ума дело сотник, но, как водится, буду только благодарен! Мы с этим червём сжились, я его худо-бедно превозмог, но… твоё, как говорится, здоровье!

Следя за обрывочными суждениями наклюкивающегося царя, Зван чувствовал себя неуместным островком трезвости в море огненной водицы. И нет-нет, да и закрадывались мыслишки: что, если нет никакого червя? Что, если это простой алкогольный бред, либо хитрая выдумка, покрывающая горячее желание Вана с-Йела специфическим образом «лечиться»?

Но есть ли червь, или нет червя – Звану ли о том переживать? Царю история о черве понадобилась в одном отношении, Звану она тоже может принести весомую пользу. Червь – повод хоть куда.

– И наконец, ваше величество… да, спасибо, и вам здравствовать… хочу напомнить о самом главном. Тот факт, что вами был съеден мёртвый червь-паразит – это тоже ведь чьё-то преступление, взывающее к раскрытию. Правильно ли я понял, что его расследование тоже в моей компетентности?

– Сотник Зван, я тебя люблю! Ты, конечно, взвалил на себя столько, что наверняка надорвёшься, но вправе ли я препятствовать твоему служебному рвению? – в сей ответственный миг царь даже кубок отставил, силясь поглядеть со стороны на игру света на хрустальных гранях. Вправе! – сказал он с неожиданной твёрдостью. – Ибо я ведь ещё царь! – и тут же смягчился. – Вправе, но не хочу… О чём бишь это я?

Оказалось, проблема, от которой спасался царь методом пьянства не лечится. Потому для спасения государства потребовалось иное, свежее решение.

* * *

И вот он, решающий миг. Тот, ради которого полоумный Ван с-Йел затевал весь сыр-бор. Царский поезд под приветственные клики остановился. Две шеренги гвардейцев, как могли, оттеснили подальше от убранного весенними цветами помоста мастеровой люд и прочие столичные низы. Оттеснить-то оттеснили, но если у кого в толпе самострел…

Но пора. Сотник Зван поклонился царю:

– Ваше величество, – это значило «выходим».

Вышли вдвоём. Зван зыркал в толпу, не видно ли у кого самострела, Ван с-Йел продолжал бороться со своим идиотским предчувствием. Ну что, скоро начнёт он свою пошлую речь?

Нет, нескоро. Царь дождался, когда приветственные клики немного стихнут. И лишь тогда, властным жестом потребовав внимания, соизволил заговорить.

– Я устал, – сказал непутёвый царь Эузы по имени Ван с-Йел. – Я ухожу.

Что он такое болтает?

– Я устал. Я ухожу, – повторил царь, поскольку вопрос, что такое он болтает, был написан на слишком уж многих лицах.

Древняя формула отречения! – осенило Звана. Традиционный для Эузы способ отказа от престола в чью-либо пользу – правда, за последние триста лет ни разу не применявшийся, но покуда не позабытый.

– А кого кликнешь новым царём? – подал нужную по традиции реплику кто-то из толпы. Звану показалось, или это и впрямь кричал Уно?

– Сотника Звана, начальника царской охраны! – выкрикнул Ван с-Йел, по-скоморошьему корча какие-то пугающие гримасы. Что-то неладное с ним деялось. Может быть, он недостаточно выпил? Одно было несомненно: червь мстит. Мстит, ибо опоздал.

– Быть по тому! – заорало в толпе сразу несколько голосов, а вслед за тем в знак приветствия нового монарха в воздух взлетели шапки. Люди пуляли их в небо почём зря, даже не беря в расчёт, как бы исхитриться и вновь словить. Узрев целое небо, усеянное шапками, сотник впервые открыл для себя масштабы происходящего.

– Поздравляю ваше величество, склонился пред Званом ближний к нему гвардеец, – не серчайте уж, коли что не так.

Вслед за ним заговорил второй. Третий приготовился.