Заберу твою боль себе

Собаки, как и люди очень разные. В этот раз мне досталась, судя по проведенным в интернете исследованиям, эстонская гончая. Охотник. Наверное, в Вышних Высях готовились к реальности и знали кого посылать — редкая бесстрашная стерва, никаких рефлексий, никаких сомнений. Она — царь царица горы. Если по недомыслию кто-то это не заметил, что рыжее существо весом в десять килограмм настоящая царица, ему напомнят, даже сквозь намордник, потому что хотя бы матом собачьим ругаться она все равно может. Никакой интеллигентности, взяли ее с помойки со страшными ранами на обоих бедрах, а как известно (перефразируя известную фразу) собаку с помойки вывезти можно, но не помойку из собаки. Потому у нас ведро прибито к потолку, а разговаривает она со всеми, кто «не свой», как портовый грузчик. Я прямо слышу это в переводе на человеческий: «Закрой свое хлебало, а то я его тебе сейчас порву». И это милейшей семидесятикилограммовой мастифше, которая пятится к хозяйке. Потому что главное не размер, а характер и харизма. Охотник — нет ничего  кроме следа и цели. А что на конце следа, да все равно. Медведь?! Ну, немного не подрасчитали, да и не пробовали просчитывать. Ввяжемся в драку, а там посмотрим. Ты ж, хозяйка, чего меня тащишь? Мы его почти завалили!

У меня раньше был интеллегентнейший аристократ-дог. Я к такому простонародью не привыкла. Дог боялся грозы, прятался в ванной, засовывал голову под дощечку, на которой стояли всякие шампуни. Весь дог туда, конечно, не умещался, потому ванну потом приходилось, если не ремонтировать, то много убирать. Ему вообще, до конца жизни казалось, что он маленький щенок. Если голову спрятал, то уже весь спрятался, И очень удивлялся, что не помещается на ручках: то головная часть падает с колен, а жопа на руках, то задняя — а крокодилья голова лежит на коленках. Он очень от этого расстраивался. Всякому пьяному быдлу на поздних прогулках он говорил: «Что это вы, господа, надумали?!» И все испарялись. Отношения он мог выяснять только с равными весовыми категориями, а таких у нас не водилось почти. Эта Рыжая Стервь не боится ничего: ни грозы, ни блиставиц, ни громких заунывных звуков. Боится она только за своих. Неделю, как выть, потом бахать начинает, она приходит, и не от страха. Обнимает меня лапами. Так и проходит в полудреме несколько часов. Она сопит успокаивающе. А, мамо, и это пройдет, закончится. Смотрю, морда у нее, еще довольно молодой, вся седая.

А вчера встретила знакомых собачников:

— Представляешь, Рой умер!

— Он же молодой! Лет пять...

— Сердце не выдержало...

Молчим, в нашей собачьей общине, что мы, что они — все люди.

Они берут на себя нашу боль и страхи. Нам становится немного легче. А вот им как?