"Вынимай клинок, Берк"

Меня тут немножечко смыло волной флешмобов, я периодически выныриваю поозираться - чо кого - и меня захлестывает снова. Поэтому не помню, кто запустил, но вроде было тут про железки.

Так вот, про железки.

Предыстория: король вернул фамильные должности своему возлюбленному кузену, и Белокурый, весь такой красивый, выпускник института благородных юнцов имени епископа Брихина, отправился на дедовом белом коне в Приграничье - привносить закон и порядок - и неожиданно угодил в воровскую яму. А по понятиям же как? Или ты, или тебя. На "тебя" шестнадцатилетний граф категорически не согласен, в итоге должен завалить матерого рейдера за пренебрежение приказом. 

еще один ученик герра Хаальса

- Клинок, - негромко повторил Патрик, - вынимай клинок, Берк, хватит трепаться. Мне не терпится увидеть, какого цвета у тебя потроха…

И сам лениво, не торопясь, потащил бастард из ножен, разминая правую руку, медленно, сочно провернул восьмерку перед собой, а в левой руке его словно из воздуха возникла дага. И вновь с ледяным спокойствием посмотрел на Берка Маршалла.

Тут только Берк понял, что молодой Босуэлл не шутит ни в малой степени. Что это не гонор, не бахвальство, не опьянение прошедшим боем, не внезапный припадок, а совершенно спокойное и неколебимое намерение убить. Их обоих, его и брата. И осознание это, вдруг зашедшее в темный мозг Берка, во-первых, совсем не вязалось с видом мальчишки, стоящего напротив в самой классической позиции, а во-вторых, вовсе не способствовало душевному равновесию. Берк обозлился. С ревом кинулся он вперед, выводя меч в замах – Болтон и Эллиот с двух сторон почти одновременно метнулись наперехват.

- Всем стоять! Разойдись! – заорал Белокурый. – Он мой!

И началось. 

Мгновенно рейдеры освободили свободную площадку для драки. Вчерашние союзники, сейчас противоборствующие стороны поддерживали каждая своего бойца одобрительным ревом и выкликами, а свистом и хохотом сопровождали промахи соперника. Хепберн Болтонский сжимал челюсти до скрежета зубовного, и белели костяшки пальцев, сведенных на рукояти меча, когда в опасной близости от племянника в очередной раз свистел маршалловский клинок, но терпел, терпел, молчал, не двигался с места. Чутьем он понимал, конечно, что после первой же фразы в адрес Джоба отступать уже некуда, что только так третий Босуэлл и сможет завоевать себе место в Приграничье, но очень уж он привязался к племяннику за эти месяцы, и боялся представить теперь, что случится, если… Мать, старая графиня, черная вдова Хепберн, этого точно не переживет. Ведь мальчик так долго был надеждой рода.

Меж тем, надежда рода, отражая удары Берка Маршалла, еще успевал обдумывать, что нужно сделать, чтобы выжить в этой драке. Бок не сильно беспокоил его, но рану не стоило списывать со счетов. Противник - боец опытный, и легкой победы его стиль игры никак не обещал. Но Босуэлла вела ярость, холодная, легкая, пьянящая, как хорошее вино. От пузырьков этой ярости, забродившей в крови, ему дышалось легче, и легче он шел навстречу опасности, без страха, без торопливости. Ярость и ненависть были его вдохновением.

А Маршалл был неприятно удивлен тем, какой опасный противник ему достался в лице Белокурого. Патрик был не слишком опытен в практике, зато превосходно подкован в теории, гибок, увертлив, смел и скор в выборе приемов, и, прежде чем Берк успел как следует разогреться, графская дага дважды попробовала его крови. Ничего особенного, обычные порезы, но они прошли через защиту Берка, и он даже не заметил, как. И на каждый из этих ударов свора Хермитейджа разражалась насмешливым улюлюканьем, и из луженых глоток рвалось под своды зала: «Хепберн! Босуэлл! Иду навстречу!». И Патрик впивал этот рев, питал им свою ярость, несся на его волне… Белокурый уже знал, что делать. Берк был старше и тяжелей на руку, зато Патрик – легче в маневре. Спасение в том, чтоб загнать Маршалла в свой темп и вымотать его – да, несмотря на то, что Патрику самому уже было трудно дышать. Начал болеть бок. Едва он замешкался – и тут же маршалловский тяжелый меч проехался по предплечью сухим ожогом. Новая рана не столько обессилила, сколько заставила Белокурого поторопиться. С Берком пора было кончать, Босуэлл, дважды раненый, долго не простоял бы.  Защиту Маршалл держал отменно, несмотря на дагу, которую все ж таки периодически пропускал до тела. Значит, надо было его спровоцировать, надо было рискнуть – и Босуэлл рискнул.

Он подставился. 

При виде этой ошибки Болтон застонал, Маршаллы торжествующе заорали. 

Стремительно пошел Берк на свою малоопытную жертву. Он уже предвкушал звук, с которым железо входит в человеческую плоть, и предсмертный стон, и свое грядущее торжество, но в доли мгновения, которые оставались до соприкосновения меча с грудью Белокурого, ощутил вдруг, как клинок уходит в пустоту. Весь свой вес Берк перенес в острие смертоносного удара, а потому заставить его утратить равновесие было несложно. Он его и утратил – и вместе с ним жизнь. 

Он был грузен, почти огромен, этот Берк Маршалл, и Босуэллу стоило немалого труда удерживать его насаженным на лезвии бастарда и еще добивать ударами даги – долгие минуты, пока тот не перестал сопротивляться. Только тут, глядя на тушу, распростертую у его ног, Патрик перевел дух. Джон Бинстон лупил кулаком по баклеру от восторга, Робби Эллиот свистел и улюлюкал, дядя Болтон, не стыдясь, вытирал мелкие капли пота со лба и, кажется, слезы с глаз.

- Босуэлл! – грохотало из сотни глоток под сводами башни. – Босуэлл! Иду навстречу!

Он был доволен собой, как школьник, одолевший трудный латинский пассаж. И глубоко благодарен своему учителю фехтования, старому немцу Хаальсу, который вечно твердил: «в бою главное – выжить, неважно как, поэтому бей, бей опять, не останавливайся после точного удара, бей снова, пока у него кишки не вывалятся, но и после этого снова бей!». Так оно сейчас и выглядело: Берк подыхал с развороченным нутром, на левой руке его стоял сапог Босуэлла, а правая была прибита к полу острием меча. Темные от смертной муки глаза Берка остановились на победителе:

- Дьявол! Белокурый дьявол! – наконец выдохнул он. 

А дальше не было ни одного разборчивого слова - видимо, он таки отдал Богу то, что называл душой.

Но тотчас воспарить в триумфе у Хепбернов не получилось. Маршаллы, опешившие было от смерти главаря, пришли в себя на призывный вой Джоба и Джеймса, и рванулись вперед, как груда камней с обрыва. Они и не собирались отступать без мести. Патрик еще не успел пережить лихорадку одного боя, как мигом оказался в гуще следующего. Прямо на него мчался, вопя, младший из Маршаллов, а Белокурый не успевал и даги выставить навстречу. Бросающего, тем паче – самого броска, он не видел, но в пяти шагах от графа Джеймс рухнул замертво от метательного ножа, торчащего в левой глазнице. Вслед за тем длинный резкий свист Робби Эллиота стал сигналом к атаке, и его люди азартно кинулись на Маршаллов. Внезапно Патрик обнаружил себя снова отмахивающимся от десятка рук, тыкающих в него разнообразным железом. Но уже мгновение спустя волна откатилась, и вокруг него собралась свора Хермитейджа, тесным кольцом окружившая своего лэрда. Вдобавок поднажали Бинстонские и рубились уже впереди, догоняя быстроногих Эллиотов. Патрику уже не было нужды вести бой самому, он мог только рассеянно озираться в поисках противника, но кругом были только свои. Вдруг ему на плечи сзади легли ладони Йана МакГиллана:

- Ваша милость… пойдемте? Вы уж все, что нужно, сделали…

И тут только великий боец, грозный граф Босуэлл ощутил, что у него подгибаются ноги и дрожат колени – от слабости.