Мифы и легенды истории, в которых живут герои "Божественного мира"

Вижу, как распространяется по АТ флешмоб о мифах и легендах, но сомневаюсь, подходит ли мой случай. Всё дело в том, что для "Божественного мира" я их не выдумывал. А встраивал наши исторические мифы - египетские, греческие, римские, иранские, германо-скандинавские - в сеттинг и сюжетную канву, и совсем чуть-чуть надстраивал новые. Так культурные сокровища цивилизации составили фундамент АИ-мира, в котором мифы и легенды имеют куда большее значение, чем в нашем. Скажу больше - герои прямо в них живут, рассказывая их по-новому. В каждом романе и в каждой главе. 

Например, фрагмент из 33 главы романа "Боги выбирают сильных". Дело происходит на яхте Софии Юстины, которая даёт спектакль по Еврипиду в честь своей подруги Медеи Тамины. Кто здесь называл эту сцену... душераздирающей? Судите сами.

Тем временем на сцене разворачивалось новое красочное представление. Стилизованный под слепого сказителя седогривый старец в длинном дорическом хитоне, аккомпанируя себе на псалтирионе, речитативом напевал историю любви аргонавта Ясона и Медеи, дочери колхидского царя. Позади сказителя, в клубах белёсого тумана, призрачными силуэтами скользили мимы; их выразительные, отточенные движения служили замечательной иллюстрацией к словам и музыке.

То, однако, была прелюдия, призванная подготовить зрителей к основному действу. И здесь уже намечалась интрига, загадка: какой из эпизодов жизни легендарной Медеи будет показан гостям этого празднества. Вот первая встреча вожака аргонавтов и дочери Ээта; вот они вдвоём, обсуждают, как исполнить волю жестокого царя; вот Ясон уговаривает Медею бежать с ним в Иолк, и она, возвысившись над своими страхами, соглашается бежать с любимым; вот волшебница усыпляет дракона и помогает Ясону похитить золотое руно; вот их бегство, погоня, вот братоубийство — первое в ряду ужасных преступлений, которые совершит Медея во имя своей несчастной любви; вот плавание на родину Ясона и все опасности пути, чудовища и внутренние страхи...

Голос седого сказителя и трели псалтириона звучали в полной тишине; зрители застыли в напряжении; иные бросали пытливые взгляды на Медею Тамину. «Неужели, — гадали они, — нам покажут, как волшебница расправится с невинными, и как по ревности душевной покончит с ненадёжным мужем, с детьми своими от него, и как умчится на златой квадриге деда, бога солнца Гелиоса? Или покажут, как она готовит заговор против великого Тесея? Или даже...»

Предположений было немало, ибо поистине богата, многоцветна была история легендарной Медеи; сама именинница, удостоенная чести носить прославленное имя, оставалась в неведении относительно спектакля. Сценарий составляла София; кроме Софии, он был известен лишь самим актёрам. В иные мгновения душой Медеи Тамины овладевал скользкий страх; она представляла, как будет выглядеть в глазах благородной публики, если волей коварной подруги гостям будут представлены неприглядные моменты из жизни той, мифической, Медеи. Страшные слова, вложенные Еврипидом в уста Медеи, сами собой всплывали в сознании:

«Я должна убить детей. И их не вырвет
У нас никто. Сама Ясонов с корнем
Я вырву дом. А там — пускай ярмо
Изгнания, клеймо детоубийцы,
Безбожия позор, — всё, что хотите!»

«Если это случится, если она покажет драму Еврипида, мне конец, — с тоскливым отчаянием думала Медея Тамина. — Всякий, встретивший меня, будет невольно вспоминать: «Вот женщина, Медея, сделавшая несчастными всех людей, которых свели с нею немилосердные боги». И что тогда? Кто захочет водить со мной дела? Могу ли я, с подобной репутацией, быть архонтессой? А может, она и в самом деле намерена сыграть со мною злую шутку? О, да! Сколь я наивна... О том, что меня ожидает калазирис прокуратора и золотой дворец над океаном, я знаю только с её слов! Зачем нужна ей я, когда имеется послушный идиот Галерий?.. О, будьте прокляты, отец и мать, одарившие дочь ужасным именем... Имя — предзнаменование. Была бы я сама София (мудрость), не Медея, страха не испытывала бы!»

Вот такие мысли одолевали именинницу; лицо её, как ни старалась она унять страх, бледнело с каждой минутой опасно затянувшейся прелюдии; и мнилось ей, что гости только и ждут её позора, чтобы со злобной радостью потешиться над нею; в иные мгновение хотелось вскочить и убежать, а в другие — вскочить и выгнать вон сказителя и мимов, пробраться за кулисы, поразить актёров, чтобы никто из них не смог сыграть злодейство... В отчаянии и ужасе она нашла глазами взгляд Софии — и затрепетала: ей показалось, что в сияющих очах подруги пылают глум и презрение; худшие опасения подтверждались! Медея вспомнила одну из любимых поговорок Софии: «Тот падает красиво, кто падает с огромной высоты». Да, так! Поманить нектаром и амброзией, возвысить до снегов Олимпа, а затем столкнуть в разверстую бездну Тартара — что может быть красивее в глазах сиятельных потомков Фортуната, ценителей всего опасного, ужасного, прекрасного? Медея закрыла глаза и ушла в себя: выхода не было.

Очнулась она от резких слов подруги:

— Ты ведёшь себя неприлично; нашла время, когда спать. На тебя смотрят!

Медея Тамина раскрыла глаза и с удивлением взглянула на сцену, словно увидела её в первый раз. Седого сказителя с псалтирионом не было, мимов — тоже. На сцене стоял трон, на троне восседал муж неприятной наружности, а перед троном расположились двое, в ком легко угадывались Ясон и Медея. Ясон показывал добытое им золотое руно и требовал от царственного мужа уступить престол, как было договорено, а царь, коварный Пелий, не радуясь добытому руну, молил богов унять героя.

Медея Тамина почувствовала, как тяжкий камень срывается с души. Падение в Тартар откладывалось; от избытка благодарных чувств она крепко сжала кисть Софии и прошептала:

— Прости! Прости меня...

На сцене картины сменяли одна другую. Жена Ясона посреди ночи, на середине трёх дорог, в час полнолуния, когда над землёй властвует трехликая Геката. К богине колдовства, к своей покровительнице, взывает волшебница Медея. Геката помогает ей составить зелье. Старик Эсон, отец Ясона, едва живой, — и тут же мёртвый, — Медея собственной рукой перерезает ему горло...

Хотя история была известной, все зрители сидели, затаив дыхание. Натуралистичность постановки завораживала. Меч волшебницы бликами сверкал в глаза; старик Эсон истекал живой, человеческой кровью; эта кровь заливала сцену, и как будто даже запах свежепролитой воды жизни разносился по залу, подавляя ароматы благовоний.

Но вот Медея вливает в рану Эсона колдовское зелье и — о, чудо! — старец превращается в юношу, пылающего жизнью! Ясон с восторгом смотрит на отца, который выглядит моложе и сильнее сына, но нет в сыновнем сердце ревности, есть благодарность и любовь к жене-кудеснице.

— Эсон символизирует Илифию, — тихо промолвила София. — Подобно тому, как легендарная Медея оживила старца, ты, Медея Тамина, оживишь «золотую провинцию». А я буду твоей Гекатой, — добавила она после небольшой паузы.

И то был не конец: коварный Пелий должен быть наказан. В следующей сцене Медея представала вместе с дочерями царя. Трюк с умерщвлённым и снова оживлённым овном призван убедить дочерей Пелия в способности Медеи вернуть царю Иолка вторую молодость. Заворожённые её искусством, они были согласны.

— Дочери Пелия означают глупцов, чьими руками кудесникам надлежит прокладывать себе путь к успеху, — заметила София.

Опочивальня Пелия. Но дочери страшатся поднять руку на спящего отца. Подвигнутые Медеей, они, наконец, берут в руки оружие. Израненный, Пелий просыпается; его дочери в ужасе. И тогда волшебница сама наносит заключительный удар. Пелий испускает дух.

— Так поступай с врагами нашими, дерзнувшими сказать и не исполнить, — жёстко произнесла София.

На сцене Медея расчленяет тело царя. Всё до того реально, что некоторым женщинам в зале становится дурно. Вот части тела Пелия летят в кипящий котёл, и терпкий тошнотворный запах варёной человечины разносится по залу. «Пожалуй, это уже слишком», — подумала Медея Тамина. София прочитала её мысли и с усмешкой изрекла:

— «Враг не смердит, когда он мёртв, а пахнет благовонием». Ты помнишь, кто из великих это сказал?

Дочери Пелия рвут на себе волосы от отчаяния; им раскрывается обман. Однако чародейка с улыбкой на устах убеждает злополучных, что царь вот-вот восстанет из кипящего котла, здоровый, юный и прекрасный. Вдруг появляется златая колесница, влекомая крылатыми драконами; обманутые в ужасе, а торжествующая дочь Ээта уносится в грядущее.

На этом спектакль завершился; зрители наградили его овацией, а София молвила подруге:

— Ты слышишь, сколь щедры рукоплескания? Это от страха перед силой. Однако ни одна из этих слабых женщин не признается перед публикой в своём страхе. Вглядись, кто громче хлопает — кто больше испугался крови! Они увидели могущество и кровь; без крови невозможно проникнуться величием могущества. Внушивши страх, ты обратишь его в любовь. Запомни это, дорогая.

Актёры вышли снова, чтобы поклониться публике. Среди них не было лишь одного, того, кому досталась роль Пелия-царя.

— А почему не вышел Пелий? — спросила Медея Тамина.

София с напускным удивлением воззрилась на подругу.

— Неужто ты не поняла, что сталось с ним? Как может выйти он оттуда, откуда смертным нет возврата?

Медея почувствовала стесняющий члены холод, как будто от слов подруги веяло дыханием студёной северной зимы.

— Постой... Нет, нет! Не хочешь же сказать ты...

София измерила Медею насмешливым взглядом.

— Ну, до чего ты бываешь недогадлива! Роль Пелия сыграл мой старый раб; я обещала подарить ему свободу, если он будет стараться. Он старался, и я сдержала слово. А ты подумала, галлюцинации?

— А Эсон? — прошептала Медея. — Эсон-то жив!

— Жив, разумеется, — кивнула София. — Он жив, бесспорно, ибо он символизирует Илифию, которую тебе нужно освоить!

Пока Медея размышляла над этими словами, София взяла фиал с вином и встала с места. Её увидели, и воцарилась тишина. Она сказала:

— Я поднимаю свой фиал за женщину, которая прекрасна, как истинная внучка солнечного Гелиоса; стойка, как дочь сурового Ээта; изобретательна, как племянница сладкоречивой Цирцеи; сведуща в тайных искусствах, как жрица Гекаты; верна любви и дружбе, как супруга бесстрашного Ясона. Сердце этой женщины открыто стрелам Купидона. Она пленительна, опасна и добра: пленительна для ищущих любовь, опасна для коварных, добра для добрых к ней. Она моя подруга, и я люблю её; учтите это и не обижайте!