Нагота
Автор: AnnaКупание, ночь любви, жертвоприношение или пытка
Нагота постыдная или влекущая, унижающая или возводящая на пьедестал.
Мои и не мои герои отнюдь не пуритане, хотя им местами положено
описание нагого тела как такового привожу далеко не везде - пусть лучше воображение разыграется. Можно вообще же обойтись намеком на...
— Да, раз уж мы заговорили о приличиях... — она подошла к комоду, вытащила из ящика нечто длинное и бесформенное, затем повернулась к мужу, — миссис Роулинг первым делом посоветовала мне лавку, где торгуют вот этим.
— Что это? — удивленно спросил Блад.
— Рубашка, в которой благочестивая жена ожидает прихода своего супруга, — сухо ответила она, прикладывая к себе вышеупомянутый предмет одежды
— Э-э-эм, — Питер ошарашенно воззрился на широкую холщовую рубаху с рукавами на завязках, глухим воротом и прорезью в центре.
— И с молитвой на устах, — прокурорским тоном закончила Арабелла.
— Так. Мне конечно, никогда не достичь ваших сияющих высот, миссис Блад — с этим словами Питер быстро подошел к ней и, отобрав рубашку, рванул прочную ткань. — Но и этому безобразию здесь не место!
Послышался треск, и Арабелла ахнула:
— Питер! Это так...
— По-пиратски? — с готовностью подсказал Блад.
С минуту она смотрела на него, гневно сверкая глазами, и он насмешливо протянул:
— Душа моя, о, неужели после общения с суровыми пуританками тебя покинула независимость суждений?
— О нас и так ходят Бог весть какие слухи! — она посмотрела на разорванную рубашку и прыснула от смеха.
— Тем более не будем разубеждать добропорядочных жителей, — неотрывно глядя в лицо жены, шепнул Питер и обнял ее за плечи...
или более откровенно
Углы спальни терялись во мраке, на столике возле кровати горела одинокая свеча, оставленная Лусией. В тишине было слышно лишь дыхание мужчины и женщины, да шелест одежды. Дона Мигель быстро расправлился с уцелевшей шнуровкой, и вскоре платье, а затем сорочка и нижние юбки упали к ногам Беатрис, и она задрожала, непроизвольно прикрывая руками темные завитки меж бедер.
– Тебе холодно? Или стыдно?
– Стыдно... Очень, – призналась Беатрис.
– Не надо смущаться. Дай мне полюбоваться на тебя, сердце мое. Нет ничего постыдного в первозданной красоте твоего тела... – дрогнувшим голосом сказал он, отступая на шаг. – Сколько же в тебе жизни... Как можно было бы упрятать такую роскошь под монашескую рясу?
«Он так говорит... слышал бы его отец Игнасио, так точно бы обвинил в ереси», – на миг Беатрис почувствовала почти страх, и тут же поняла, что больше не стесняется своего супруга.
Не сводя с жены взгляда, де Эспиноса сел на край кровати. Он был абсолютно прав, сравнивая Беатрис с древней богиней, угадав не только гармоничные линии тела под строгими одеждами, но по наитию ощутив властный и вполне земной призыв, исходящий от нее. Беатрис переступила с ноги на ногу, не зная куда деть руки. Кажется, она не подозревает своей спящей силы...
«Мне следует получше стеречь сокровище, обладателем которого я неожиданно стал», – язвительно и вместе с тем ревниво подумал он.
– Иди ко мне...
Отчего бы героям и не искупаться в первозданном виде, тем более, что такую роскошь в мире Вавилона 5 могут позволить себе избранные и не часто
— Я искупаюсь.
— А не слишком рискованно?
— Рискованно. Как и многое из того, чем мы занимаемся. Постараюсь не заплывать далеко.
— Ты вроде есть хотела? — Маркус явно не одобрял ее идеи.
— Потерплю…
Под его взглядом она отстегнула кобуру с ппж, затем потянула вниз молнию комбинезона. Пришел черед Маркуса смущаться, однако глаза он не отвел, и его эмоции охватили ее, заставив дыхание сбиться.
Тем не менее, Сьюзан неторопливо разделась и, разбежавшись, бросилась в море. Сделав несколько сильных гребков, она оказалась на глубине, пришло блаженное ощущение полета. В пронизанной светом воде вились золотистые песчинки. Сьюзан скользнула дальше, к небольшой подводной гряде, стайка рыбок — совсем земные! — шарахнулась прочь. Воздух в легких закончился, она вынырнула и отбросила волосы на спину.
— Сьюзан! — встревоженно позвал ее Маркус.
— Иди сюда! — крикнула она в ответ.
Маркус медлил, тогда она подплыла ближе к берегу и плеснула в него водой. Смеясь, он заслонился от брызг рукой.
— Ты не умеешь плавать, — догадалась она.
— На Минбаре есть моря, но купание в них не является приятным времяпрепровождением, — спокойно парировал он. — Однако умение плавать входит в обязательную подготовку рейнджеров. Но кто же будет следить за левиафанами и драконами?
— Они позорно бежали. Вперед, мой храбрый рейнджер!
Маркус прекрасно осознавал, что лезть в даже кажущееся безопасным море незнакомой планеты по меньшей мере опрометчиво. Но Сьюзан, плещущаяся в бирюзовой воде, ее гибкое тело в ореоле сверкающих брызг… Планеты земного типа можно пересчитать по пальцам… Он еще раз окинул взглядом берег, уделяя особенное внимание зарослям, близко подходящим к воде, затем закрыл глаза и, как учил его сех Дурхан, вслушался в окружающее его пространство. Ничего. Никакой угрозы. Он встряхнул головой и принялся раздеваться.
Вода мягко обняла его, дыхание перехватило. Холодное море Минбара теперь показалось бы ему дурным сном. Сьюзан вновь нырнула, он — за ней, пытаясь разглядеть ее под водой. Она внезапно появилась прямо перед ним, колыхающиеся пряди длинных волос и загадочная улыбка делали ее похожей на русалку. Маркус притянул ее к себе, и она обвила его шею руками. И тогда неописуемый восторг охватил его. Всплыв к поверхности, он прильнул к губам Сьюзан в поцелуе, мысленно посылая к Теням все гипотетические опасности.
В Орнейских хрониках героям не так чтобы очень везет отправиться в отпуск. Да и любить особо некогда. Есть пара моментов, но слишком кратко, а вот нагота как часть ритуала...
Потянуло зловонием, затем донеслось невнятное бормотание и всхлипы. После очередного поворота открылась восьмиугольная площадка, освещенная факелами. Из противоположной стены возникал Сугаар — огромный получеловек-полузмей с раззявленным клыкастым ртом. Выполненное с поражающей реалистичностью изваяние нависало над плоским жертвенником, к которому был прикован истощенный нагой человек. Амарра невольно повел плечами: глаза Сугаара в свете факелов были зрячими. Он готов был поклясться, что демон следит за ним и знает все помыслы. Амарра перевел взгляд на пленника. Тот дышал неровно, со стонами. По заросшему черной щетиной лицу градом катился пот, ребра ходили ходуном, грозя прорвать покрытую грязными разводами кожу. Судя по шибающему в нос зловонию, пленник не первый день лежал в святилище, дивится можно тому, что еще жив.
- Одаренный готов слиться с моим господином, - скрипуче произнес Беласко. Он доковылял до жертвенника и застыл, беззвучно шевеля губами.
Гидо окинул скептическим взглядом человека на жертвеннике. И это — одаренный?! Более жалкого зрелища и представить трудно. Уж не выдает ли шаман желаемое за истину?
- Онарту! - каркнул Беласко, вскидывая руку с растопыренным пальцами.
Пленник забился в оковах, выгнулся в дикой судороге, рискуя сломать себе хребет, а затем с пронзительным воплем рухнул обратно на жертвенник.
- Свершилось! - торжественно возвестил шаман.
- Сдох, что ли? - буркнул Амарра.
О! омовение в бане тоже есть, но как и всегда - без детализации
Рябов открыл дверь бани, и на морозный воздух вырвались клубы пара. В полутьме рядно тлели угли очага. Пахнуло дымом и чем-то пряным.
«Хорошо, хоть не серой» — иронично заметил про себя Блад.
— Miserere mei, peccatoris... — пробормотал де Эспиноса, по-видимому, подумав о том же.
— На абордаж, дон Мигель, — рассмеялся Питер и шагнул через порог.
В бане их встретил низенький раскосый человек с бритой головой – голый, если не считать холщового передника на бедрах. Он бесцеремонно потянул за рукав дона Мигеля и знаком показал, что и тому надлежит раздеться. Де Эспиноса гневно зыркнул на него, но затем, надменно кривя губы, скинул штаны и рубаху. Человечек зацокал языком, то ли одобрительно, то ли с осуждением разглядывая поджарое, покрытое шрамами тело испанца, и ткнул пальцем в сторону широкой лавки. Дон Мигель покосился на неторопливо раздевающегося Блада, затем, вполголоса выругался и лег животом на лавку.
Что-то зашипело и забулькало, пар повалил еще гуще. В нем смутными тенями двигались две фигуры: огромная — кормщика и маленькая — узкоглазого дьявола.
Жар наводил на мысли об адском пекле, и дон Мигель, которым владело весьма скверное предчувствие, собрался было заявить, что не желает рисковать спасением своей души, участвуя в подобном непотребстве. Но в этот миг из туманного марева вынырнул человечек. В руках он держал два пучка розог, отчего-то с листьями, и не успел дон Мигель что-либо сказать, как низкорослый дьявол с азартными гортанными выкриками принялся охаживать его по спине и ногам. Влажные листья будто впечатывались в тело, волнами нагнетался жар и становился уже нестерпимым. Пот заливал глаза, и дон Мигель, жадно хватая ртом горячий воздух, клял про себя любопытство Блада. Рядом слышались хлесткие шлепки: мастер Хуан, не покладая рук, трудился над распластанным на соседней лавке доном Педро и низким голосом говорил что-то нараспев.
«Не иначе как читает заклинание», — решил дон Мигель.
Ощущение, что он попал в преисподнюю, усиливалось с каждой минутой, и то, что неуемный Блад претерпевает такие же мучения, ничуть его не утешало.
Тем временем человечек отбросил розги и прошелся по спине испанца цепкими проворными пальцами, безошибочно находя болезненно напряженные мышцы и безжалостно их разминая. Затем как будто наступила передышка, и де Эспиноса приподнял голову, пытаясь разглядеть, что происходит с его товарищем по несчастью. И тотчас на него обрушился ушат ледяной воды. Тело будто объял огонь, воздух с тихим свистом вышел из легких, и только это помешало де Эспиносе взвыть в голос. На несколько мгновений он утратил связь с реальностью
— Ибрагим! Что творишь, ирод окаянный?! — с досадой прикрикнул Рябов. — Говорено тебе было — не в полную силу! Так и уморить боярина недолго!
Питер Блад перевел дух: впечатления от неистовства, именуемого у московитов омовением, оказались куда сильнее, чем он мог предположить. Хотя, получается, кормщик его щадил. А что тогда довелось испытать дону Мигелю? Блад с беспокойством взглянул на испанца, однако тот уже зашевелился.
Ибрагим придерживал дона Мигеля за плечи, помогая ему сесть, и удовлетворенно приговаривал:
— Якши... Жив боярин. Вишь — жив. Лихоманка теперь отпустит. Якши, якши...