Enter Sandman. Тот самый Крюк

Флешмоб о монстрах? О-о-о... это наша тема. Что-что, а монстра можно найти у нас в каждой книге. Но сегодня пойдем по горячим следам — совсем свежая повесть Крюк. Главный герой с компанией попадает в заброшенную больницу, откуда никак не может найти выход. Но в дальнейшем оказывается, что больница и не заброшена вовсе. Более того, находиться в ней может быть опасно, а санитары... лучше с ними не пересекаться.

Итак, вашему вниманию первое появление Крюка...

— Я предупреждал. Нечего было горланить. Уходим, пока еще можно. 

Компания медленно попятилась. Павел задал единственный, уместный в этой ситуации вопрос. 

— Что это?

— Они идут… 

— Кто? Кто они то!?

Послышался звук, напоминающий разрыв тонкой простыни, рябь усилилась. Треск был натужный и громкий, словно ткань сопротивлялась, но не выдержала, поддалась окончательно и впустила в больницу троих. Они будто пришли оттуда — из того холодного мира. 

Двое крупных, высоких мужчин в серых халатах, вымазанных засохшими, бурыми пятнами. В плечах их форма была растянута и, казалось, вот-вот порвется. Внешность одинаковая, как под копирку. Абсолютная лысина, широкие лбы, мясистые носы и бычьи, свирепые взгляды серых, бесцветных глаз. А вот при виде того, кто шел между этими громилами, ребятам стало по-настоящему жутко. 

Он был на голову ниже подручных, но довольно крупной комплекции. Серый, местами рваный полукомбинезон, истлевшая рубаха и дырявая фуфайка поверх нее. Лица не было видно, поскольку его заменяла омерзительная, блестящая от жира, склизкая маска свиньи, испещренная толстыми швами. Вытянутая пасть под скользким пятаком, также сшитая по бокам, застыла в уродливой улыбке. В черных глазницах ничего не удавалось разглядеть. По вискам ниспадали длинные, засаленные волосы, а из-под них торчали не менее жирные, свиные уши. Это «лицо», если его можно так назвать, было кривым и несимметричным — одна глазница прямо под лысой бровью, а вторая будто стекала к щеке. 

Сразу после лицезрения этой омерзительной маски компании в глаза бросилась другая деталь. В левой руке мужчина, или кем бы он там ни был, сжимал самодельную рукоять увесистого, острого крюка для мяса. 

Ребят обуял настоящий, суеверный ужас при виде этих троих. Из забытья их вырвал возглас постояльца. 

— Уходим, говорю! 

Они дернулись, когда старик скрылся за углом, снова попятились, но их взгляды были по-прежнему прикованы к незнакомцам. И вряд ли эти трое пришли сюда раздавать пирожки к позднему ужину. 

Под свиной маской чавкнуло, словно разлепились такие же жирные губы, от которых тянулись склизкие нити слюны, по консистенции больше напоминающие сопли. Послышался хриплый, давно пропитый и прокуренный, но довольный голос.

— Новенькие… — оно взяло короткую паузу, — новенькие это хорошо. 

Громилы потянулись в карманы и вытащили оттуда по шприцу, наполненному мутной жидкостью. Синхронно вдавили толстыми пальцами штоки — из игл брызнуло. Вся компания разом двинулась по направлению к Паше. 

Марина, что до этого лишь дрожала и тихо всхлипывала, не выдержала и завопила во всю глотку. Ее крик послужил мощным толчком и уколом адреналина, от чего ребята побежали за стариком. Даже Егор припустил почти на равных с остальными.

Ну, и еще один жуткий момент с ним:

В этот момент в коридоре вновь послышались шаги. Спокойные, размеренные. Ребята в панике переглядывались друг с другом, пока за дверью не раздался странный звук. Будто что-то вонзилось в стену, за чем последовал скрежет. Паша отчетливо представил, как острие крюка начало вырезать новую борозду. 

— Они ведь сюда… не пройдут? — он посмотрел на старика с надеждой. 

Тот помотал головой, но тревожного взгляда с двери не отнимал. Тогда парень сам подошел к выходу из палаты. Сначала был слышен все тот же скрежет, осыпающиеся на пол крошки бетона и шаги. А затем послышалось тихое, хриплое бормотание. 

"На пике" лето, день – "на пике”,
И солнце вырвалось в зенит,
И в сердце, и в оконном блике,
Июнь цикадами звенит.
И где искомая прохлада?
Найти ее в пределах сада,
В неповторимой новизне,
И только вдруг, и только мне…

Скрежет был совсем близко и неожиданно замер почти у самого входа в палату…

Раздался оглушительный стук, дверь распахнулась, едва не сшибив Пашу, который в последнее мгновение успел отскочить. 

У прохода стоял он…

Даже старик замер в нервном напряжении, а Павел, пусть и не видел глаз за свиной маской, но чувствовал на себе этот тяжелый, хищный и почти физический взгляд. 

Он протянул руку, его крюк пересек границу. 

Неужели он был неправ, и сейчас оно зайдет…? 

Острие вдруг зашипело, начало источать белый, еле заметный дымок, и в это же мгновение он отстранил руку назад, на свою территорию. Он в последний раз посмотрел на Пашу, повернулся и пошел вперед. Снова послышался скрежет и тихое бормотание, совсем неразборчивое. 

— Дед… ты же говорил…

— Говорил, — он проковылял к двери и закрыл ее, посмотрев на парня, — и он не прошел. Но я впервые вижу, чтобы он так делал… а эту околесицу он несет постоянно.

— Один… — заговорил вдруг Олег, конкретно ни к кому не обращаясь, — один день в году его интересует, как минимум, один человек, приходит всегда без двадцати полночь. Обычно забирает новеньких, но если они вовремя соображают, что дело труба и прячутся, тогда первые сами выбирают жертву, а это куда хуже. Если он не получит подношение в коридоре, то вломится в первую попавшуюся палату, но человека заберет. В остальное время, даже если он и появляется в больнице, то никого не трогает. От скуки просто бродит, но нарываться на него все равно не стоит.