Флешмоб "Первое убийство"

Рудик Бородовкин этой субботой был доволен. С утра бомбил на «галере», поначалу, впрочем, безуспешно. Всю добычу составила пара зажигалок да неполная пачка «Самца»… то есть, «Кэмела». Для Рудика, давно уже вышедшего из возраста и статуса мелкого гамщика, столь жалкий навар был оскорбителен. Но к обеду увязался за подвыпившим турмалаем, спортивная сумка которого явно содержала нечто интересное. Скудных совместных познаний в английском Рудика и финика хватило, чтобы сделка переместилась в ближайший парадняк. Оттуда Бородавкин вышел, сияя всеми своими золотыми фиксами – счастливым обладателем джинсов «Вранглер» (новье, в упаковке!), выменянных на купленные накануне две бутылки литовского ликера. На энской балке он в момент сделает на штанах хорошую месячную зарплату честного труженика страны Советов.

Предательский азарт вернуться на «галеру» и пошакалить еще, хоть и с трудом, но подавил – это могло закончиться печально. Ему и так повезло, что не попался ни прихватчикам, ни ребятам Гриши Дуболома, который с давних пор пас всех фарцовщиков Невского. Вообще-то, Рудик возник в Питере проездом – денек отдохнуть и развеяться после успешно проведенной в Прибалтике операции по закупке нескольких сот метров хлопчатобумажной ткани цвета «вырви глаз», которая пользовалась бешеным спросом у энских цыганок. Товар обрел надежное пристанище в камере хранения Московского вокзала, а Рудик, взяв билет на «Красную стрелу», слегка утомленный длительной автобусной поездкой, степенно прошелся по першпективе. Но у Гостинки сердце не выдержало ностальгических воспоминаний, и он поднялся на «галеру», рискуя получить в торец и лишиться всей «капусты»: местные смотрящие не любили гастролеров, а высокие покровители Рудика были далеко в Сибири.

Так что теперь, спрятав добычу в хоть простецкий, но в доступный продаже не встречающийся пластиковый «дипломат», Рудик прошел через «трубу» на другую сторону проспекта и начал свой отдых вполне традиционно. Нырнув в двери «гадюшника», лихо опрокинул стограмчик, закусив буржуйским бутербродом, на котором завиток масла соседствовал с двумя десятками красных икринок. Чувствуя себя кутящим Ротшильдом, ибо выложил за бутерброд аж пенчик, вышел обратно на придавленную влажной жарой главную магистраль колыбели трех революций, с превосходством поглядывая на голимо прикинутых ленинградцев и гостей города.

Мимоходом подумав, не дойти ли до «Сайгона», решил, что интересной тусовки в такое время там все равно не будет. И вообще, после выпивки ему хотелось секса, а он знал, где его получить, не слишком стаптывая свои драгоценные «адики». Вновь направился к зеву «трубы», напевая под нос из «Стены»:

I am just a new boy

A stranger in this town

Where are all the good times

Who's gonna show this stranger around?

Ooooh I need a dirty woman

Ooooh I need a dirty girl…

Питерская плешка нравилась ему гораздо больше московской, довольно хамоватой и разухабистой. А здесь, в Катькином саду, все было чинно и благопристойно, как и подобает в столь интеллигентном городе. Свою роль знали все: на скамейках справа сидели юные «бархотки», ожидая, когда на них обратят внимание восседающие слева солидные «быки». Впрочем, часто происходило наоборот, и это было нормально.

И сейчас севший, разумеется, слева Рудик не успел докурить сигарету из трофейной пачки, как к нему уже направилась какая-то «белка». Сперва он почувствовал разочарование: малец был инвалидом на косолапых ступнях и полусогнутых коленях, опирался на палочку, иногда делая конвульсивные движения. Но когда тот подошел ближе, фарцовщик изменил свое мнение: мальчик оказался хорошеньким. Типичный «колокольчик из города Динь-динь», робкий, не уверенный в себе, но, как прикинул много лет бывший в теме Рудик, обещающий в деле показать себя очень даже...

Скользнув взглядом по бледному лицу, пухлым губам и худощавой фигуре, Бородавкин почувствовал возбуждение. Что-то было в юноше сладостное, желанное, словно Рудик встретил то, о чем мечтал давным-давно.

- Сигаретой не угостите? 

Голос был ломающийся, довольно манерный, и, опять же, словно где-то уже слышанный. Еще в нем звучало хорошее воспитание в семье тружеников умственного труда, впечатление чего усиливалось очаровательной картавостью – может быть, последствие болезни, но совсем легкое.

Мужчина поднял голову и поглядел мальчишке прямо в лицо. Тот улыбался одновременно робко и насмешливо, как будто знал, что в двухсотрублевых джинсах дяденьки только что стало тесновато...

Рудик молча протянул ему пачку, и, когда тот деликатно вытащил сигарету, поднес огонек одноразовой зажигалки, тоже выпрошенной на «галере» у какого-то пшека. Паренек присел рядом, не заговаривая больше. Возможно, стеснялся, ожидая, что предварительную «вьюгу» возьмет на себя выбранный им «папашка».

Но Рудик тоже помалкивал, лениво поглядывая по сторонам. Жизнь его вполне устраивала, и даже то, что ясное до сей поры небо махом заполонили жуткие тучи, погрузившие город в гулкий полумрак, ему нравилось. Надвигающаяся гроза и жесткие порывы ветра почему-то еще больше возбуждала его, - и умственно, и физически, добавляли куража не хуже еще одной дозы водки. 

- М-мужчина, - теперь мальчик чуть заикался от волнения, - не могли бы вы дать мне возможность немного под-дзаработать?

Очевидно, устал ждать внимания и решил проявить инициативу. Рудик повернулся к нему, скривив тонкие губы в неотразимо чувственной, как он был уверен, улыбочке. 

- И в Роттердам, и в Попенгаген? – поинтересовался он самым похабным тоном.

Судорожно сглотнув, юноша покорно кивнул.

- Пошли, - Рудик выкинул сигарету в урну. Он больше не мог терпеть.

Пока еще в отдалении воркнул гром. Перед ними упала первая жирная капля. Разбившись, стала похожа на глубокую черную дырку в сухом асфальте.

Туристы и педерасты поспешно покидали сквер.

- Есть тут пенисный корт? Или над очком полетаем? - спросил Рудик у тоже поднявшегося со скамейки мальчика. 

Тот неопределенно кивнул в сторону Невского.

- Есть одна камора...

Парадняк на задворках главной улицы бывшей имперской столицы провонял мочой и был сплошь исписан нецензурными арабесками. Они поднимались по крутой лестнице медленно: Рудик приноравливался к хромоте юноши, держась позади и бросая похотливые взгляды на его судорожно подергивающиеся во время движения ягодицы, обтянутые довольно приличными штанами – не штаты, конечно, но явно не ниже финки. Он так увлекся этим зрелищем, что проворонил конец пути, и только поняв, что антифэйс «персика» больше не двигается, поднял голову. 

На скудно освещенной из пыльных окон нижних этажей последней площадке лестницы квартир не было. Валялся засохший мусор и пара крысиных мумий. Над этим безобразием зиял отверстый люк темного чердака, напоминающий жуткую беззубую пасть. Было пыльно, душно и как-то напряженно тихо, лишь с улицы доносились глухие приступы грома.

Мальчик, стоя парой ступенек выше, медленно повернулся к Рудику. Его пальцы на рукоятке трости побелели от напряжения.

- Лучше на чердак, - недовольно хмыкнул фарцовщик, но при виде рук юноши застыл, как столб.

Он без всяких сомнений узнал эти тонкие пальцы, про которые долго и тщетно мечтал, что когда-нибудь они устроят ему всякие приятности. С ужасом поднял взгляд, уверенный, что увидит знакомое лицо. Но ужас еще более возрос оттого, что лицо было совсем незнакомо.

Юноша смотрел сверху вниз с теперь уже откровенной издевкой.

- Ну, здравствуй, …й моржовый! – его картавость и манерность испарились чудесным образом.

Теперь Рудик узнал и голос. Дипломат выпал из его ослабевших рук, с грохотом упал, распахнувшись. На грязные ступени вывалился толстый пакет, на котором ало сияли огромные женские губы.

Громовой удар раздался так близко, что стены дома слегка сотряслись.

- Русь, - сдавленным от безмерного страха голосом просипел фарцовщик. – Ты же умер…

- Да нет, - насмешка стала совсем леденящей. – Это ты умер.

Бородавкин Рудольф Ильич, тридцати двух лет, судимый, без определенных занятий, инвалид второй группы по психозаболеванию, так и не успел осознать тяжкую истину этих слов. Мальчик развел руки, с шипением извлекая из трости длинное тонкое лезвие.

- За папу! – выкрикнул Руслан, погружая клинок сверху вниз туда, где ворот английской футболки бывшего приятеля открывал беззащитную ложбинку. С улицы хлынул сплошной рев рухнувшего потопа.

Оружие вошло до изогнутой рукояти. Рудик умер сразу, так и не закрыв выпученных глаз, однако продолжал стоять на ногах, удерживаемый клинком. Руслан вытаскивал его осторожно, стараясь не расширять рану. По мере извлечения ноги трупа все больше подгибались и, наконец, он грудой осел на раскрытый «дипломат» и пакет с джинсами. Крови почти не было. 

Руслан вытер салфеткой клинок и вложил в ножны, вновь став обладателем невинной тросточки. Потом протер шею Рудика, сняв несколько подсыхающих капель крови, а салфетку тщательно свернул и спрятал в карман. Вытащил откуда же кусочек пластыря и аккуратно залепил у трупа маленький разрез над ключицей. Позже вскрытие молодого мужчины покажет несовместимые с жизнью разрушения легкого, сердца и печени. Но это будет только через трое суток, потому что на тело жильцы парадной наткнутся лишь в субботу ночью, поверхностный осмотр не выявит следов насилия, и оно пролежит в городском морге до вечера понедельника. Тогда только дежурный патологоанатом обнаружит, что брюшная полость клиента полна крови, и вызовет судебного эксперта. Следы преступления к тому времени совсем простынут.

Вообще-то, для Руслана это было не очень важно – следствие до него и так бы не добралось. Но его учили подходить к делу с профессиональной скрупулезностью.