Упрямство наше всё

Славную тему для флешмоба придумал товарищ Гилберт Савье: https://author.today/post/411995?c=21626239&th=21626239

Кто у нас в нетленке самый упрямый?

Конечно, девица:

Атаковали торговцев не разбойники. 

   Нападающие не были людьми, но животными они не были тоже. Слишком большие головы, мощные лапы, высокие загривки и очевидное упоение бойней выдавали оборотней. Чудовищные челюсти рвали живое мясо. Ночь из светлой и прозрачной вмиг сделалась мутной и душной. 

   Хлай со своим коротким мечом соскочил с коня и кинулся на помощь людям. Но силы были неравны: нападавшие скорее развлекались, оборонявшиеся держались из последних сил. 

   Фран озиралась по сторонам, решая, что предпринять. Безоружная, если не считать ножа, она не хотела глупо подставлять опасности ни себя, ни лошадь. Тварей было не так уж много, но, сильные и наглые, они не знали природного звериного страха перед человеком. И перед огнём? Стоило проверить. В лагере горели костры. Возле ближайшего Фран спешилась и, схватив первое, что попалось под руку - какое-то покрывало и толстую кривую ветку, сунула в огонь. Тряпка занялась сразу, а ветка, казавшаяся более серьёзным оружием, загораться не хотела. 

   Вскрикнул от боли Хлай. 

   Фран не обернулась. Пелена гнева поднялась перед её глазами. 

   - Ты, - сказала она ветке угрожающе, хрипло и властно, - Гори! 

   Под напором тяжёлой тёмной силы рушились неведомые плотины внутри её тела, в висках шумела кровь. 

   - Гори! - её крик взметнулся вверх и отвлёк внимание оборотней от жертв, и, когда она повернулась к ним с факелом в одной руке и куском пылающей материи в другой, её встретили их взгляды, шесть или семь пар фосфорецирующих огоньков. 

   Она успела сделать несколько шагов, больше ей не дали - все они вдруг окружили её беспокойным хороводом, уклоняясь от выпадов её "оружия", но всё же не очень далеко, деловито переговариваясь, тихо и невнятно, на своём людоедском языке. 

   Догорающее покрывало обожгло ей руку, и она отшвырнула его в одну из кружащих теней. 

   - Сестра,- раздался укоризненный получеловеческий голос, - сестра, зачем ты так с нами? 

   И другой голос подхватил: 

   - Разве эта падаль тебе дороже, тебе, госпоже превращений и волшебства? 

   - Ты нашей крови, дитя, меняющее обличье. 

   - Чуете эту кровь, братья? Может статься, мы нашли что-то особенное. 

   - Принцесса в изгнании, наследница в неведенье... 

   - И с ней сокровище... 

   - Не будем спешить. 

   Они уселись вокруг неё, оказавшись всего лишь на голову ниже. 

   - Вы врёте. Зачем? Чтоб не скучно было ждать, когда погаснет ветка? 

   - Ветка! Ты посмотри на неё хорошенько. Как ты зажгла её, милая? Дерево сырое и зелёный лист болтается. Плоховато видишь в темноте? А могла бы. Ты и магия - как ручей и вода. Ты не знала, что рождена для свободы, девочка? 

   Фран строптиво передёрнулась. 

   - Почему ты называешь меня девочкой? 

   - Оборотень всегда распознает оборотня. Звери знают, что говорит тело на языке ветра. Ты выглядишь, как мальчик, а пахнешь юной девой, не знавшей мужчин, мало того, - лишь наступающим утром твоя женская природа будет удостоверена красной печатью, обновляющейся с каждой луной. Кровь к крови. Останешься с нами? Мы бы заботились о тебе, благородное дитя. 

   - Вы чудовища. 

   - Да. А ты разве нет? Грех себя обманывать. Но воля твоя. Мы уходим. Ты испортила нам праздник Луны, и всё равно нам будет приятно вспоминать о нашей встрече. Она - знак скорых перемен. 

   И стая сорвалась с места и скрылась в темноте - почти бесшумно. 

   "Это неправда, - проносилось в голове Фран, - кем бы они меня не считали, я никогда не стану чем-то настолько нечеловечески ужасным, - уж я-то должна знать лучше, - и к сердцу подступала головокружительная слабость,- заглядывая в собственную душу, она не находила ничего, за что можно было ухватиться, в чём быть уверенной наверняка. 

   Она шла навстречу Хлаю, и на её плечах лежала тяжесть неведомой преступной тайны, а глазам была уже знакома набегающая дымка виноватой уклончивости; с тем большим упрямством она твердила себе, что не верит в свою порочность, в злое безумие своей судьбы.