Открой свои глаза... и живи дальше с открытыми. Уж как сможешь.

Отец - пьян. И то, что Мален или Канви в таком же состоянии заявят, что трезвы как оконное стекло в ясную погоду, – ничего не значит. Для Бертольда Ревинтера это – предел. Означающий, что министр финансов и влиятельнейший из Регентов сорвался.

- Лиара мы лишились, - в третий раз повторил он. - Но это ничего! Титулом я тебя так или иначе обеспечу. Не слишком-то нам и нужна была эта змеиная провинция!

Пляшут синие стены отцовского кабинета. Синие стены, ало-оранжевые пятна. Болотные огни тянут в ледяную трясину. В нее проваливаешься… и тонешь, тонешь, тонешь!..

Значит, провинция была не нужна? Умирающие женщины, повешенные дети, горящие дома… мертвые глаза Эйды. Всё это было не нужно?! Тогда – зачем?!

- Ничего, - тяжелая рука отца ложится на плечо… давит. Пьяный голос чуть заплетается. Лишь «чуть» - и от этого еще страшнее. – Ничего, Роджер, с Всеславом мы еще посчитаемся! Придет наше время! Все Регенты возмущены его самоуправством, все! Кроме кардинала… но мы и на него управу найдем. Кардиналы – не вечны, а Его Высокопреосвященство Александр - весьма стар!

Рука на плече нервно сжимается, сдавливает сильнее. Останутся синяки… они всегда остаются, если сильно сжимать. У Эйды тогда все плечи были в синяках, а ведь Роджер ее ни разу не ударил… нет, раз было – чтобы прекратить истерику. А вот держать – держал предостаточно…

- Роджер! – рука уже не сжимает плечо, теперь она его трясет. – Да что с тобой?

- Что мы будем делать? – Повернуться, взглянуть в глаза. Никогда не помогало. Но, может, сейчас - когда несгибаемый отец утратил выдержку? Насколько это вообще для него возможно… – Если не считать титула и мести Всеславу – что мы будем делать? 

Кажется, Роджер сорвался на крик. И на истерику. Трезвую – потому что, в отличие от отца, сегодня ни капли не пил.

- Ты о чём? 

Не подействовало. Вот Всеслав бы взглянул…

- А, об этой девице… - Роджер спрашивал не только об Эйде, но отец не понял. Как всегда. – Тебе не придется на ней жениться, так что успокойся. Девица Таррент вернется к папеньке с маменькой, ты останешься свободным, и мне не придется сочинять для твоей жены несчастный случай. А со временем женишься, на ком захочешь. Все довольны, и каждый остался при своем, ты не находишь? Твое здоровье! – отец поднял очередной бокал.

Роджер чуть не отвел взгляд. Плещущаяся за стеклом темно-рубиновая горечь слишком напоминает кровь. 

- А если я не передумал жениться на Эйде? 

- Роджер! - вздохнул Ревинтер-старший, залпом осушая бокал. – Ее теперь никто за тебя не отдаст. Смирись. Всеслав еще получит свое, дай только срок!

- Разве лорд Таррент не понимает…

- Он понимает, что если отдаст тебе дочь, между тобой и титулом будут стоять лишь две жизни - его и его щенка! – прорычал отец. – Он еще не настолько сошел с ума. Не убивайся так - обеспечу я тебя другим титулом. Графский не обещаю, но виконтом или бароном станешь, дай только срок!

С чего ты взял, Роджер Ревинтер, что отец поймет тебя сейчас – если не понимал прежде? Что никогда не мешало ему прекрасно тобой манипулировать…

- Да не горюй ты так! – не потерявший ни поста, ни Регентства матерый интриган хлопнул сына по плечу. Что ему свойственно еще меньше, чем пьянство. – Нам ничего не грозит. Эдвард Таррент теперь будет сидеть тише воды, ниже травы. У него еще две дочери – пожалеет хоть их. А сынок у него – трусливый, безвольный слизняк, поверь на слово. Я таких издали чую.

Как много, оказывается, общего у Роджера Ревинтера с Леоном Таррентом. А он-то и не знал…

- Наиболее опасна средняя дочурка. Ты видел ее глаза?

Видел. Но полагал, что отец тогда прожигал полным ненависти взглядом Всеслава Словеонского. 

Ошибка. Очередная. У Бертольда Ревинтера – два глаза.

- Но и здесь проблем не будет. Запуганный папаша ей не поможет. Про брата я вообще молчу. Значит, будущий супруг… Плохо, что она уже в брачном возрасте… и хорошо, что имела место та история с Тенмаром. При умелом подходе весь высший свет заговорит, что средняя девица Таррент – любовница покойного мятежника…

- Она – действительно любовница, а он – действительно покойный? – уточнил Роджер. По-настоящему интересуясь лишь второй частью вопроса.

- К сожалению, не покойный, но свету об этом знать незачем! - хохотнул отец. 

Длиннопалая, унизанная перстнями рука уже привычно тянется к ополовиненному графину. Алое в светлом. Будто кровь наполовину вытекла из тела…

- А девица?

- Не покойная, к сожалению. Пока. А, ты о том, лишил ли ее Тенмар невинности, и было ли ей еще чего лишаться? Знаешь, а я бы не удивился. В Лиаре полно конюхов… не смейся, конюхи разные бывают.

Кто - Роджер смеется? Он больше никогда не сможет смеяться – даже над собой!

- Ну, хорошо, не конюхи – солдаты лиарского гарнизона. Ты ведь видел эту девицу? У нее совершенно бесстыжие глаза. Такие не бывают у нормально воспитанных барышень…

Нормально воспитанных. Таких, как Эйда. Готовых жертв для любого подонка.

- …я такие видел у Кармэн Вальданэ – тоже, кстати, любовницы Тенмара. Ни один нормальный мужчина не женится на женщине с подобными глазами…

А теперь нормальный – это такой, как Бертольд Ревинтер? Или как его сын? Ирия Таррент точно с радостью обойдется без любого из них.

- …если не желает стать рогоносцем, разумеется. А уж после ее выходки на площади – поверят в десятки ее любовников. Нам останется лишь подтолкнуть сплетню в нужное русло. А на гулящей подстилке мятежника – хоть живого, хоть мертвого – не женится даже проигравшийся в карты седьмой сын нищего рыцаря.

А вот теперь вопрос: тот подсмотренный неким солдатом поцелуй Тенмара и девицы Таррент существовал на самом деле? Или тоже - удачный плод очередной задумки предусмотрительного отца? А солдат получил за передачу байки остальным звонкую монету. Чтобы никто из «нормальных» людей не жалел о казни Таррентов. В этой семье, дескать, еще и девицы гулящие.

- Есть еще младшая…

В пьяном виде отец, оказывается, вдобавок склонен философствовать. Долго и занудно. 

Нет, Роджер Ревинтер все-таки будет сейчас смеяться. Хохотать в голос. Слушая фантазии отца теперь уже об Иден Таррент и горячих лиарских конюхах. И о вышколенных солдатах гарнизона, готовых  выполнить любой каприз юной хозяйки. 

- …но ее можно не бояться – с такой-то внешностью. Подобная тихоня и серая мышь подцепит в лучшем случае провинциального барончика. И будет рада, что польстился хоть такой! У тихонь не бывает ни связей, ни влияния. Иден Таррент никогда не станет хоть сколько-нибудь привлекательной – разодень ее хоть в какие шелка-бархаты. Запомни это, Роджер…

Роджер запомнил. Особенно речи отца в походном шатре - на границе Лиара и Ритэйны. Итак, Бертольд Ревинтер, это тоже было ложью? Иден Таррент никогда не была опасна, не так ли?

- А как же твои слова неделю назад? Что следует опасаться ее будущего супруга?

- Лучше не рисковать, если можно риск исключить! – Отец раздражен. Оттого, что поймали на вранье, или просто много выпил? – Да и ты должен был перестать распускать сопли.

- Ты добился успеха. - Кажется, отчеканить получилось. Только Бертольд Ревинтер даже не дрогнул. – Сопли распускать я больше не стану.

- Я рад, - кивнул отец. Вновь протягивая руку ко второму - пузатому, на глазах пустеющему - собеседнику. – Будешь?

- Нет.

Что решено - нужно делать на трезвую голову.

Роджер вернулся в свою комнату. В ту самую, где вырос, прочел столько замечательных книг… ничему его не научивших. Где грезил о подвигах, мечтал поступить в Академию.

Обитые шелком стены. Портьеры в золотистых тонах. Такой комната была при матери, такой сын ее и оставил. В незначительных мелочах отец шел Роджеру навстречу. Чтобы в главном всегда заставить сделать по-своему. 

Роджер молча переоделся в мундир лейтенанта. Военный, не парадный. Открыл чернильницу, достал перо.

«То, что я сделал, несовместимо с честью офицера». 

На белом квадрате чернеют подсыхающие строки. Всё, что останется от него самого, его чувств и поступков. Вся жизнь поместилась в нескольких словах.

А тело и следы крови уберут.

Кресло. Тоже мамино любимое. Она всегда здесь сидела, когда заходила в комнату сына. 

Пусть это произойдет здесь.

Роджер Ревинтер сел, выпрямился, насколько смог. Приставил пистолет к груди и спустил курок…