Флешмоб об арестах

Присоединяюсь к флешмобу Алексея Сидоревича об арестах главных героев.

Таковые в истории главных героев моих книг встречались. Не часто, но встречались.

Начнём с рыцарского романа Сын своего отца, очередное продолжение которого опубликовано сегодня:

Вид направленных в грудь арбалетов не может вызвать никакого иного ощущения кроме холодка под ложечкой.

- В чём дело, господин Галушко? - пытаясь говорить ровным голосом, спросил Эрг. – Вы, кажется, обещали нам не такой приём.

- По гостям и приём! - злорадно заколыхал животом хозяин. – Именем короля и по приказу Лорда-градоначальника вы арестованы, господа Стоун и Донито. Как, кстати, и ваш дорогой учитель. Потрудитесь положить руки на стол и не шевелить ими.

Эрг и Кор молча подчинились. Подскочивший сзади стражник ловко вынул из ножен обоих кинжалы.

- А теперь господин Стоун встанет и аккуратно заложит руки за спину, - диктовал предатель.

Сначала скрутили руки Кор, а за ней и Эргу. Молодые люди, подавленные случившимся, молча стояли у стены в окружении стражи.

- Вы, кажется, жаждали увидеть господина Хлодвига? Господин Хорд, введите Мастера.

При имени сотника Эрг вздрогнул, что не прошло мимо внимательного взгляда Галушко. Его жирная туша заколыхалась от смеха:

- Да, да. Именно господин Хорд, ваш непосредственный начальник. Человек, который уступил славу поимки особо опасных государственных преступников мне, скромному помощнику начальника городской тюрьмы.

Тюремная камера, куда впихнули всех троих пленников, находилась глубоко под землёй. От коридора её отделяла массивная железная дверь, запираемая большим кованым ключом. Небольшая, метра три на три, комнатка освещалась повешенным на крюк под вентиляционным отверстием фонарём. В левой от двери стене чернела дыра, обложенная кирпичом. Время от времени из неё доносились отдалённые звуки, не то визги, не то стоны.

Кор и Эрга усадили на пол напротив входной двери, привязав к кольцам в полу и стене так, чтобы они не могли дотянуться ни до одной из сдерживающих их верёвок, но всё же имели возможность шевелиться. Старого Рыцаря, лицо которого пострадало при «беседе» с Хордом и его людьми, точно также распяли слева от них.

- На что ты надеешься, подонок? - шевельнул разбитыми губами Учитель, когда сотник, проверив надёжность крепления верёвок, шагнул к двери. – Даже если нас по твоему доносу приняли за государственных преступников, нас обязаны допросить. А мы молчать не собираемся.

- Ты будешь молчать, старая падаль. И ты, и твои щенки. Потому что до завтра вы не доживёте.

- Тебе не привыкать убивать безоружных.

- Не суетись, старик. Вы умрёте без моего участия. И это куда надёжнее, чем сталь или огонь, от которых вы всё же сумели уйти. Даже если вы каким-то чудом сумеете вырваться из пут, то я позабочусь, чтобы дверь в коридор вам никто не смог открыть.

Сотник пошурудил коротким копьём, взятым у одного из тюремщиков, в дыре, прикрытой частой решёткой, стараясь создать побольше шума.

- Прощайте, ребята, - снисходительно махнул рукой рыцарь перед тем, как захлопнуть дверь.

Что-то напевая под нос, он пару раз клацнул замком. Затем послышались тяжёлые удары в дверь чем-то металлическим.

- Если вы будете себя хорошо вести, - послышался сквозь глазок двери подлый голосок Галушко, - вас сожрут быстро и почти безболезненно.

Второй и третий эпизоды - из самой читаемой (236К просмотров) моей книги Шаровая молния. Первый арест приключился, когда ГГ из 2023 года очнулся в теле работяги-летуна в 1938 году. Ну и, пока не сообразил, в каком времени находится, начал мести языком о реалиях 21 века.

Пришли довольно быстро. Николай даже не успел толком оклематься от успокоительного, всаженного ему в ягодицу. Перед этим, правда, пришлось нюхнуть нашатырного спирта, поскольку он, как институтка, умудрился рухнуть в обморок. Наговорил он столько, что не могли не прийти. Особенно – в условиях царящей в эти годы шпиономании.

- Собирайтесь, - кинул на кровать рядом с ним какую-то одежду гэбист с двумя «кубарями» в малиновых петлицах.

- На унитаз-то можно сходить?

- На унитаз? – насмешливо поднял брови второй, с тремя «кубиками». – Кузнецов, проводи его до сортира. Вместе с Удовенко.

Ага! Значит, считают ещё и опасным.

Демьянов натянул на кальсоны сатиновые штаны, Кряхтя и поминая добрым словом армейские годы, намотал портянки и надел изрядно ношенную рубашку с отложным воротником.

Ноги ещё держали плоховато, и ему пришлось придерживаться за стеночку, пока доковылял до туалета. А ещё жгло ступни: пока мотал портянки, обнаружил на них красные точки, совпадавшие с расположением гвоздиков на подошве сапог. Пожалуй, тот парень, в которого неизвестно каким образом переселилось его сознание, действительно пережил близкий удар молнии. И «крякнул», убитый шаговым напряжением.

Коридор был пуст. Видимо, гэбэшники распорядились убрать свидетелей задержания. Зато радиоточка бодро гремела «Маршем весёлых ребят»: нам песня строить и жить помогает.

Нет, это всё-таки не сон. Во сне, когда хочется помочиться, ты либо никак не можешь добраться до туалета, либо что-то отвлекает от «дела». А тут «краник» благополучно испустил в нещадно воняющую дырку в полу желтоватую струйку, и мочевой пузырь перестал подавать призывные «звоночки». Нет, всё совершенно реально. И боль в ногах, и шершавая побелка на стене, остающаяся на пальцах, и разогретая кожа заднего сиденья «эмки», на котором его зажали с двух сторон Кузнецов и Удовенко, и запах раскалённого асфальта, врывающийся в приоткрытое окошко.

Автомобильного движения по городу, считай, нет. Ни на Сретенке, ни на Большой Лубянке. Редко-редко попадутся древние Зис-5, Газ-АА или даже АМО, ещё реже – легковые «эмки». И пешеходов намного меньше, чем в то время, когда Николай в последний раз бывал в столице. Понедельник, большинство людей на работе…

Допрос начался, как и положено, с установления личности.

- Имя, фамилия, год рождения.

- Не знаю.

- Что значит, «не знаю»?

- Гражданин начальник, меня забрали из больницы, куда, как говорит доктор, я попал после удара молнии. Я этого совершенно не помню. Как не помню, как меня зовут, когда и где я родился, как я оказался в месте, откуда меня забрали в больницу.

- Сидел, что ли?

- Не знаю.

- Не знаешь, а обращаешься, как будто уже бывал под следствием.

- Слышал, что так положено.

- От кого слышал?

- Не знаю.

- Может, хватит Ваньку валять, гражданин Шеин Степан Макарович? Это твои документы?

- Не знаю. Фотография на моё лицо похожа. Как вы сказали? Шеин Степан Макарович? Спасибо, буду знать.

- Издеваешься? – грозно привстал из-за стола Кузнецов.

- И не думаю. Я же вам уже сказал: я ничего не помню о себе.

- То, что у тебя два высших образования ты помнишь, мудрёные иностранные словечки помнишь, а всё остальное забыл? Не забыл ещё, где находишься и с кем разговариваешь, - перешёл на крик младший лейтенант ГБ.

- Нет, этого не забыл. Это было уже после того, как я пришёл в себя после удара молнии.

- Чемодан твой?

- Не знаю. В больнице мне его выдали как мой.

- Ничего, выясним. Если на нём твои отпечатки пальцев, значит, твой.

- Совершенно согласен! И даже буду рад узнать, что у меня есть хоть какое-то имущество.

- Что в нём находится?

- Не знаю. Я его не открывал после того, как мне его выдали в больнице. Вы же видели. А что было в нём до этого, просто не помню.

- То есть, ты не отрицаешь, что в нём твои вещи?

- Если выяснится, что он мой, то, значит, в нём и вещи мои. Так что, гражданин начальник, давайте займёмся отпечатками пальцев.

Процедура знакомая, Николаю приходилось её проходить, когда у них обокрали офис. И оказалось, что сам процесс остался прежним: коробочка с краской, квадратики на личной карточке, к которым нужно приложить испачканные краской пальцы.

Эксперт, припорошивший фанерный ящичек специальной смесью, аж присвистнул от того, сколько снаружи вылезло «пальчиков».

- Кто, кроме вас, мог касаться чемодана?

- Да кто его знает? В больнице перекладывали, пока меня до больницы везли, наверняка кто-то лапал. Может, и не один человек. Если правду говорят, что меня на вокзале подобрали, то, может, и в поезде кто-нибудь трогал.

- Вскрывать чемодан будем?

- Обязательно!

В общем-то, внутри ничего предосудительного не нашлось. Типичный набор «гастарбайтера» 1930-х: пара чистого белья, ещё одна рубаха, только заштопанная, свежие портянки, кулёк с самосадом. Помимо этого, ножик-складешок, которым явно резали лежащую там же нехитрую снедь – краюху чёрного хлеба, луковицы и небольшой шматок сала. Зато отпечатки пальцев, за исключением парочки размазанных и старых, принадлежали одному человеку – Шеину Степану Макаровичу. И ещё нашлось письмо, обращённое к Степану от имени какого-то Алексея, хвастающегося как хорошо он устроился на одном из московских заводов, и зовущего друга к себе.

- Это твои вещи?

- Наверное. Точно не могу сказать: не помню я ничего, что было до того, как я очнулся в больнице.

- Ничего, выясним. Всё выясним! – пообещал Кузнецов не без угрозы в голосе.

А вот второй арест приключился после ссоры в коммуналке:

«Жених» исчез вместе с родственниками прямо с утра, а изрядно изодранная когтями и сияющая бланшем Мотька – ближе к обеду. И тут пришла очередь Лизы. У этой хоть хватило ума фонари припудрить и разбитую губу пластырем заклеить.

- Стёпа, это неправда. Врёт она всё.

После полуминуты молчания:

- Не специально я, меня заставили.

Ещё через полминуты по щекам, оставляя полосы на пудре, поползли слёзы.

- Будь проклят этот стихоплёт, из-за которого меня подцепили! Я только потому согласилась, что меня пообещали из соучастницы в свидетели перевести.

- На мужа тоже стучала?

- Не вспоминай это вороватое ничтожество! Поделом ему. Он же артельные деньги ворует, ему всё равно скоро «садиться». Я, когда за него выходила, думала, он щедрый мужчина, а у него даже на чулки приходится деньги выпрашивать: на дачу копит. Нужна-то мне его дача, если из-за неё я не могу даже в театр сходить.

- Кто давал задание следить за мной?

- Сержант госбезопасности Удовенко. Предупредил, что странный ты, и за тобой надо присматривать: с кем дружишь, о чём разговариваешь, с кем встречаешься. Стёпочка, прости, пожалуйста! Хочешь, я прямо сейчас тебе отдамся? Хочешь, я со своим разведусь и за тебя выйду? Он всё равно скоро сядет, а я знаю, где у него наворованное спрятано. Нам хорошо вместе будет.

Вот же торкнуло её! Помнится, одна из давних подружек Демьянова много лет назад (или вперёд?) говорила, что хорошо оттраханная женщина летит по жизни. Оказывается, хорошо оттраханная после хронического недотраха, ради «продолжения банкета», готова от нерадивого мужа с первым встречным сбежать.

Слушать за стенкой рыдания Лизы не хотелось, и Николай ушёл «поднимать культурный уровень»: в своё времена ему так и не удалось посетить Третьяковскую галерею, и он решил хоть теперь заполнить этот пробел. Выходя из подъезда, нос к носу столкнулся с возвращавшейся откуда-то Матрёной, тоже зарёванной и драной, демонстративно отвернувшейся от него при встрече.

Гулял долго, до вечерней темноты. Впрочем, в конце октября она наступает не так уж и поздно. И особого внимания на милиционера, прохаживающегося возле подъезда, не обратил. А зря. Потому что он и двое в штатском, тут же «нарисовавшихся» сзади, были по его душу.

- Гражданин Шеин?

- Да.

- Вы задержаны. Следуйте за нами. И без фокусов!

- Позвольте полюбопытствовать: за что задержан?

- За изнасилование гражданки Могилевской и нанесение телесных повреждений пытавшейся её защитить гражданке Инютиной.

Схваченные сзади руки тут же взлетели вверх, и полусогнувшегося от этого Николая поволокли куда-то за угол.

Четвёртый фрагмент из романа Всадники пост-постапокалипсиса:

Пообещал маме, что вернусь, и «дёрнул» из Старого Города в центр. Ребята приветливо помахали мне руками, а я развернулся и покатил по «ментовской улице» Калинина назад. Но не успел выехать на Ферсмана, как с обочины мне наперерез выскочил милицейский «уазик», включивший «попугаев» на крыше. Пришлось резко тормозить, а из припаркованной тут же «девятки», но уже без мигалок, выскочили четверо в форме ОМОНа. Пару мгновений, и я уже лежу, уткнувшись мордой в асфальт.

- Есть! – заорал один из ментов, вышедших из «уазика». – Оружие в машине.

Меня подняли, ощупали, вынули из кобуры «стечкина» и подвели к «Витаре».

- Ваше оружие? – грозно нахмурил брови капитан, командующий всеми участниками этого концерта, и явно носящий на лице следы наличия восточных кровей.

- Пистолет-пулемёт мой, можете сверить с номером, записанным в моих документах.

А документы-то так никто и не удосужился спросить или достать. Сам этого сделать не могу: руки уже наручниками скованы.

- А вот ТТ, который на сиденье лежит, в первый раз вижу.

- Вы что, хотите сказать, что это мы его вам подкинули?

- У вас есть другие версии? До того момента, пока ваши люди не влезали в машину, его там не было.

Удар в лицо был сильным! Я даже не удержался на ногах. И тут же посыпались пинки куда попало. Главное – не по голове: я же ещё от контузии не оклемался, а в башке уже туман после ментовского «подарочка»!

- Тварь! Ты у меня до конца жизни кровью ссать будешь! – орал капитан, продолжая меня пинать.

Наконец, угомонился, тяжело дыша. Но по его разъярённой физиономии было видно, что в любую секунду может продолжить избиение.

- Возьми пистолет, сука, и передай нам!

Интересно, как это я сделаю с руками за спиной?

- Зубами, что ли?

Мордой в крышу «Витары», руки мгновенно «перестыковали».

- Бери!

Идиот или провоцирует? Если в пистолете есть патроны, то я же могу кого-нибудь завалить. Или на то и рассчитано: менты стреляют по задержанному с пистолетом в руках, а потом отчитываются об уничтожении вооружённого противника, оказавшего сопротивление? Хотя вряд ли в «подкидыше» есть патроны: не идиоты же они, чтобы рисковать. А если я и впрямь огонь открою? «Вепрь» они без всяких церемоний из машины достали, «тотошку» не трогают. Значит, хотят, чтобы на оружии, как минимум, остались мои «пальчики».

- Хер тебе! – прорычал я, вытирая кровь на лице о воротник спортивного костюма.

Ещё скользящий удар в лицо. Помня о сотрясённой башке, постарался его смягчить, отвернувшись. Но на ногах не удержался, из-за чего заработал несколько дополнительных пинков.

- Бери пистолет, урод! Иначе тебя прямо в КПЗ «на пику поставят»!

- Товарищ капитан, прохожие снимают, - шикнул один из омоновцев.

А вот моему мобильнику, судя по хрусту из кармана, капец. Вот сука!

И не только прохожие. В окошко паспортного стола, выходящие на Ферсмана, пялятся и сотрудники.

- Обыскать! – выругавшись на непонятном языке, рявкнул капитан.

Меня подняли на ноги и начали охлопывать. Вот и до документов добрались.

- Товарищ капитан, - подозвал скота в милицейских погонах омоновец, показывая тому мои «конторские» корочки.

- Подделка! – попытался мусор забрать документ, но парень не выпустил их из рук.

- Не, знаю, подделка или нет, но я обязан доложить в ФСБ.

- Я запрещаю! Уволю, на х*й!

- Не имеете права запрещать, - отодвинулся от него осназовец и, не обращая внимания на вопли, стал набирать номер на телефоне.

О чём он говорил, я уже не слышал: капитан на пару со вторым омоновцем, вопя на всю округу и не забывая время от времени «прикладывать» по почкам, потащил меня к «ментовозу». Он прикладывать, а не омоновец.

Хотя тут до ворот отдела милиции всего-то сто шагов, меня втиснули в «собачник» милицейского «уазика». А во внутреннем дворике подталкивая в спину, погнали в здание. Там перецепили наручники за спину и повели в какой-то кабинет на второй этаж. Там швырнули на стул.

- Признавайся, пока говорить в состоянии! – немедленно потребовал капитан.

- В чём? – усмехнулся я, снова размазывая кровь из носа о плечо.

- Во всём, что успел натворить.

- Всё началось с того, что я страничку из школьного дневника вырвал, когда двойку за невыученное домашнее задание получил, - вздохнув, начал я. – Боялся, что родители выпорют…

Горячий кавказец в бешенстве вылетел из-за своего стола и залепил мне в челюсть так, что я вместе со стулом оказался на полу.

- Что тут происходит?! – рявкнул кто-то из распахнувшейся двери в кабинет.

- Угрожать мне пытался, товарищ полковник. Расправой над моими детьми, - у лжеца прорезался кавказский акцент.