Один раз и на всю жизнь

Катя редко давала волю эмоциям — тем более, на людях. И уж никак не думала, что способна разнюниться вот так перед учеником. Но захотелось вдруг выговориться, открыть кому-то, что всегда держала в себе… Они сели на край кровати, и она начала сбивчивый рассказ про то, как шесть лет назад у мамы обнаружили рак. Когда сама ещё в школе была, совсем как Андрей… А бабушка этого не перенесла, слегла почти сразу и больше не вставала уже… О Москве, понятно, пришлось забыть. Институт восточных языков — куда она давно собиралась… Но хуже всего, мама потом себя за это винила… А уже в самые последние дни только и причитала, что лишь бы до распределения дожить: не то ушлют доченьку в деревню — и хорошо, если квартиру в результате не отберут…

После похорон соседи звали её пожить первое время у них, но не могла она вообще этот дом видеть… Девочки из группы нашли ей койку в общаге. Сколько она там прожила, два, три дня… четыре — не знает точно… Кто-то приходил, уходил, пил с ней водку… Кто-то — ей уже потом сказали — попытался увести её с собой, но его выставили. Сама она этого не помнит… И если бы не старая сердобольная вахтёрша тётя Люба, приютившая её у себя, так и завалила бы она и госы, и диплом…

— Ну а отец? — в голосе Андрея слышалась неуверенность, стоит ли задавать этот вопрос. — С ним что?

— А отца у меня никогда не было. — Катя встала налить себе воды из графина, но не вернулась на кровать, присела на краешек стола. — В свидетельстве о рождении — прочерк. Мама никогда о нём не говорила и бабушке с дедушкой запретила настрого. Если они вообще что-то знали. Даже перед смертью ничего не сказала. Звали его, скорее всего, не Максим: это, по её словам, она чисто для благозвучности так меня записала. Или, может, в честь Максима Горького — любимый писатель у неё был… И, прежде чем спросишь, других родственников тоже нет. Никого нет, — вздохнула она, — даже кошки — у меня от них раздражение.

Но тут Сафо кончилась — а за ней прозвучало нечто совершенно неожиданное:

Во французской стороне
На чужой планете
Предстоит учиться мне
В университете.

До чего тоскую я,
Не сказать словами.
Плачьте ж милые друзья
Горькими слезами…

— Андрюша, что это? — Катя в испуге взглянула на него. — Я сейчас точно расплачусь… Ты знал?

— Нет… — растерянно произнёс он. — Я её даже из конверта не вынимал. Как купил, сразу спрятал подальше, чтоб не увидел никто… Везёт нам с тобой на песни, вот что я тебе скажу…

— Ага… Эльфы, видно, такие попались, музыкальные не в меру. Ладно, есть давай, остывает…

Вот и опять она на целых шесть лет старше его… А завтра он уезжает, уйдёт сейчас — и всё… За окном зелень, цветы, птицы поют. А когда вернётся, будет уже снова зима, и сугробы, и вьюга. И так — пять лет… И каждый раз на её день рожденья… Надо сказать ему, что решила не ходить завтра на вокзал…

«Беларусь» вдруг запела по-английски…

— Андрюша, ещё одна песня, совсем про нас. Вот слушай… Доброй ночи? Да какая ж она, к чертям, добрая, когда разлучает тех, кого должна соединить. Ночь добрая, когда «доброй ночи» не говорят… Андрюш, останься, а?

— Кать, ну мне же ехать завтра.

— Именно поэтому… И ещё. Я подумала… Я не пойду тебя провожать.

— Почему?

Они договаривались, что Катя окажется на вокзале «случайно», скажет, подруга уехала на другом поезде.

— Опять разревусь, как в прошлый раз. Даже хуже… Прямо у твоих на глазах — вот тебе и вся конспирация… Андрюша, правда, останься. Пожалуйста… Наври им что-нибудь. Ну какая твоей маме разница, где ты спать будешь? А утром я тебя подниму рано-рано…

Пока Андрей звонил домой и плёл что-то насчёт ребят, кино, бутылки «Трифешты» на семерых, идущих в парк троллейбусов и отсутствия телефонов у большинства друзей, она убрала со стола и зажгла свечи. Можно было больше не спешить. Они сидели с ногами на диване, обнявшись, слушали музыку и пили искрящееся в резных хрустальных бокалах янтарное вино… Как волны в тот их самый первый вечер на море, когда они вдвоём сбежали с танцев…

— Какие грустные стихи… — вздохнула Катя, когда пластинка кончилась. — Твой подарок… Он ведь тоже как осенний листочек…

— Кать, ну что за похоронное настроение, — Андрей прижал её покрепче. — Может, подарок действительно не самый удачный — но уж точно не последний.

— Нет, что ты, замечательный, — она прильнула к нему. — Я её каждый день слушать буду… И хвастаться ещё — забыл? Но ты же знаешь, какая я мнительная… Кажется, вот уедешь ты — и всё у тебя изменится. Новая жизнь, друзья, тревоги, радости… А я останусь в прошлом, как старая забытая кукла… Ты не слушай меня — и не отвечай: это я так, для себя. Какую-нибудь совсем уж глупую глупость сказать, чтоб самой смешно стало… — Катя беспомощно улыбнулась. — Помнишь фильм на Новый год? Там ещё песня была, потешная такая, про тётю и собаку. Её недавно по радио передавали. И я подумала… Я настолько привыкла терять всех, кого любила — и кто любил меня — что, наверно, инстинктивно уже не позволяла себе ни к кому привязаться. Пока тебя не встретила… А сейчас вот тебя ужасно боюсь потерять. И, как дура, рада этому…