Дача. Попаданец в СССР. Отрывок с кондуктором.

— Все сели? Вась, трогай! Окна закрываем, всё, проветрили. — толстая кондукторша, повысила голос, вызвав суетливое движение пассажиров, сопровождаемое противным скрипом задвигаемых стекол. Ну конечно, полчаса по грунтовой на раздолбанном икарусе превратятся в пыльную душегубку - с детства ненавижу!

Я садиться не стал, хотя было полно свободных мест. Грязно. На сиденьях толстый слой пыли, а я такой весь в белом, понимаешь. Дачник, ага!

Автобус дернулся и неторопливо поехал, тяжко вздрагивая на ухабах.

«Ничего, надо немного потерпеть», — подумал я, держась за болтающийся поручень и глядя как из всех щелей протянулись полезли пылевые щупальца в салон, а то, что уже осело в нем плотным туманом поднимается в воздух. Я с тоской вспомнил свой уютный лексус и стиснул зубы, чувствуя мерзкий скрип песка и поднимающуюся дурноту: — «Немного. Потерпеть. На шоссе станет легче. Капец, сколько пылищи!» — Я прикрыл глаза. Еще конъюнктивита мне не хватало.

Не знаю, как выдержал эти полчаса в трясущейся душегубке, но когда наш раздолбанный антиквариат наконец-то выбрался с грунтовой дороги на шоссе и стал разгоняться, я вознес молитву:

«Господи! Сделай так, чтобы мне больше никогда не надо было сюда возвращаться! Что там еще говорят? Помилуй, мя грешного, я правда не виноват».

Народ в пыльным тумане, бодро зашумел, завозился, снова заскрипели теперь уже дружно открываемые окна. Водитель тоже распахнул все двери, впуская живительный встречный поток. А я высунулся в окно, жадно хватая ртом свежий воздух. Потом бухнулся на сиденье, черт с ними, с белыми штанами, все равно все в стирку теперь.

Когда пришел в себя, то увидел перед собой, толстую тетку с дурацкой кожаной сумкой на шее, и разнокалиберными рулончиками билетов. Она стояла с выжидательным выражением на лице.

— Простите?

Она милостиво кивнула и протянула раскрытую ладонь.

— Деньги давайте.

А, ну да. Я достал из кармана портмоне, вытащил кредитку и протянул ей.

— Вот, пожалуйста.

Она непонимающе уставилась на кусок пластика. Повертела в пухлых пальцах.

— Что это?

— Ну… карточка же.

— Что вы мне суете? Какая еще карточка? Деньги давайте!

— О-кей! — протянул я. Что-то туплю сегодня. И правда, у нее же нет валидатора. Ну, деньги, так деньги. Достал пятитысячную купюру, протянул. Ухмыльнулся про себя: ну, ищи теперь сдачу.

— Вот, извините, мелких нет...

— Что ЭТО?!

Кондукторша изучала купюру, вертя ее и так, и эдак. Чмокая полными губами, накрашенными красной помадой, прочитала все надписи, посчитала нули. Поскребла пальцем по тиснению для слабовидящих и подозрительно долго рассматривала памятник на обратной стороне. Переливчатый поляризационный эффект герба Хабаровска и ныряющая нить, вызвали у нее детский восторг. Водяные знаки — сомнение. А логотип Банка России подозрение. Затем она снова уперлась в памятник и нахмурилась. Обиженно протянула купюру обратно и возмущенно выдала:

— Царские деньги мы не принимаем. Наши давайте, советские!

— Позвольте, — я сам опешил от такого поворота. — С чего вы взяли, что они - царские?

— Так вот же, памятник царю! И написано «банк России».

— Ну так, а мы где живем? В России же. И это не царь, а граф Муравьев-Амурский, генерал-губернатор восточной Сибири, насколько я помню.

— Ты мне зубы не заговаривай, ишь умный какой нашелся. — зло перешла на «ты» кондукторша. — Сам сказал, граф, значит — царские. Советские деньги давай, с нашим гербом, Лениным или Кремлём. Где СССР написано! Ферштейн?

— СССР?...

Отрывок из моего романа в жанре альтернативной истории и попаданчества в СССР с элементами магического реализма «Дача».

Приятного чтения!