Ярмарка восхищения: Владимир Палагин

«В человеке всё должно быть прекрасно!» — сказал классик. Подумал и добавил: «Возьмём, например, https://author.today/u/vladimirpalagin»

«Поэт в России больше, чем поэт», — сказал другой классик, задумчиво пролистывая список произведений.

Поэзия, приключения, современная проза, социальная фантастика... Подбирая ассоциативные восхищения к творчеству Владимира Палагина, прихожу к выводу, что они роятся вокруг двух определяющих факторов: профессионализм и обращённость к человеку.

Стихи — дело одинокое. Зачастую творческие тусовки «размывают» талант, усредняя его до приемлемых форм и значений. Но только не в этом случае! Эрудиция, начитанность и духовная зрелость, объединенные в одном человеке, с успехом противостоят сетевой болезни «сыро-но-сойдёт». У Владимира Палагина не найдёшь недопечённых строк, мысль вызревает, сколько ей положено, и получает соответствующую огранку. Уже только за это хочется обнять автора, надарить ему денег и котов, выдать за него родную дочь  (тпр-р-р! отбой!)... в общем, само по себе профессиональное владение пером и шпа... слогом — повод для восхищения.

А второй повод —

Бьётся, бьётся мотылёк

О стекло.

На огонь он прилетел

Фонаря

Из холодной и ночной

Темноты,

Мира грёз, неясных снов

И теней...

«Мы антиподы, мы здесь живём...» — могли бы спеть герои некоторых стихотворений и даже рассказов («Нога», «Хикикомори»). Вот вам и уличная магия Дэвида Блейна: обыденная жизнь с её странными и страшными анти-координатами. Поэт в России всегда немного психиатр-нарколог. Немного волшебник. Немного Одиссей. 

И немного Харон...

Двое на берегу.

Воин, слепой от раны,

лира в его руках

плачет. И режут пальцы

струны, и чуть звенят,

лопнув. У самой кромки,

там где сейчас прилив,

лучник идёт, без лука.

Тонут в песке следы,

Плачет в мученьях лира.

Разнообразие масок, поступков и судеб поджидает читателя под обложкой сборника «Реплики». «Отождествление автора и героев его произведений приравнивается к смертному греху» — предупреждает автор, хитро умалчивая о том, что сумма больше составляющих её частей. А отождествление с этой суммой чревато более близким знакомством с основной профессиональной сферой Владимира. И вот здесь на помощь приходит литературное мастерство: динамика, глубина и тематика стихотворений играют как стеклышки в калейдоскопе, модулируя напряжение, но не давая отвлечься от основной темы: 

Вечный страж охраняет границу века, 

Между злом и добром. 

Очень скоро замена грядет, но пока 

Из окна Бога-храма 

С вновь разбитым стеклом

И рассохшейся рамой, 

Пригубив чуть вино и отставив бокал, 

Смотрит он на бедлам в безначалье Начал. 

И не просто смотрит. Поэзия не терпит двуличия: сквозь многообразие лиц всегда просвечивает лицо автора, его позиция, мировоззрение, в этом и кроется притягательность игры со словом. Герои могут стоять на ушах — игроманить («Большая игра»), графоманить (Графоман), гряземанить (Критик) и даже матадорить (Матадор), а компасная стрелка автора будет ненавязчиво подталкивать читателя в направлении солнечного света. 

Стёкла в калейдоскопе вращаются, жизнь создает плеск и бурление волн, но всё преходяще, и линии подводных течений бережно обходят исток, питая, но не разрушая его.

Наш сад цветёт у дома...

я знаю и сейчас. Орехи, вишни...

Следит за ним, подобно часовому,

с небес Господь, по местному, Всевышний...

Я верю, что цветут всё так же розы...

И я тоже верю. Потому что это правда.

Потому что — ну а как иначе?