Очередное Понедельное Обновление - Бал без преград

Понедельник, понедельник, понедельник...

Как много, и как мало в этом слове. Вот поэкспериментируйте вместе со мной, поворочайте это слово на языке, прочувствуйте его. Что оно вам навевает, что таится в простом сочетании букв? Лично я виджу чашечку чертовски горячего кофе, яркое солнышко, бьющее в зашторенное окошко, свежий воздух и почти безлюдные улочки старушки Москвы... 

Ну и новый рассказ в сборник "Сказки не сегодняшнего дня", конечно. 

С каждым разом все оптимистичнее и оптимистичнее, ага. 

Приятного чтения! 

Играла прекрасная музыка…

Веселился при блеске лампад, хоровод из шутов, палачей, королей…Огромный зал буквально утопал в свете от тысяч, может быть десятков тысяч золотых настенных канделябров, а потолок уходил далеко-далеко в ввысь, образуя свой собственный небосвод, такой же темный и такой же недосягаемый. Вокруг, куда ни глянь, танцевали люди. Целый водоворот движений и красок, с каждой нотой захлестывающий многометровой волной цунами мою бедную израненную душу, призывая пуститься в пляс вместе с этой разношерстной толпой в маскарадных масках.

А где-то там, за стеной веселья и радости, стоят такие же огромные, как и этот зал, столы. Именно там льются ручьи благородных вина и шампанского, а в их бурных потоках утопают всевозможные закуски и блюда всех видов и мастей.

Но мне не нужно туда.

Я хочу танцевать.

Не вместе с этой толпой, я не хочу стать одним из них, мне не нужна общая радость и общий экстаз. Мне… мне нужна лишь она.

Как я раньше не замечал этой прекрасной девы в маске черной птицы и оперением, не уступающим королевскому.

Она появилась буквально из ниоткуда, и стояла она одна, молчалива и холодна.

Пока я не подошел к ней и не пригласил на минует.

Мы закружились в страстном танце, среди юных принцесс и фей, но для меня вокруг не было никого.

Она была так прекрасна, что у меня не находилось слов сказать ей это. Я не мог даже просто описать, каково это, быть частью того танца, в котором ее бальное платье, сшитое из маленьких черных перьев, показывало во всей своей невероятной красе. Она как будто явилась, из песен, из книг, из снов...

Поэтому я просто молчал и смотрел в ее прекрасные глаза.

— Не смейте на меня так смотреть, Генрих, — ответила она на вопрос, что читался в моих глазах, — Я быстротечна и невинна. Я разобью вам сердце, как и многим другим до вас.

Я рассмеялся. Мне стало так легко, так легко…

— Ну и пусть, — вымолвил я, не взирая на безумную легкость, обуявшую меня, — ну и пусть, Госпожа, но этот славный миг, что мы сможем провести вместе, станет для меня лучшим мигом в моей жизни.

— Я знаю, вы будете жалеть об этом, но такова уж моя натура. Заранее простите, Генрих, что выбрала вас для своих безумных женских прихотей, но я не могу иначе. Даже мне иногда нужно внимание. Даже мне иногда хочется потанцевать.

— Тогда давайте же танцевать, пока не закончится эта ночь. И ни слова больше, моя Госпожа. Это все, что я могу для вас сделать.

И мы танцевали. Безудержно, бездумно, отдаваясь друг другу полностью, без остатка. Невидимый оркестр играл для нас чудесные мелодии, а мы воплощали их мотивы в реальность. Мы взмывали ввысь и танцевали на легких порывах ветра. Мы устремлялись вниз и маневрировали между других гостей этого замечательного бала. Для нас не было времени, для нас не было места, ничто и никто не мог остановить этого танца, кроме нас самих.

Кроме нее.

— Пора, Генрих, — произнесла она после двенадцатого звона хрустальных часов.

— Куда? Разве есть в этом мире что-нибудь, кроме нас?

— В этом мире нет ничего, Генрих. Ничего кроме тебя. Но есть и другой мир, и в нем есть обязательства, которые нельзя нарушать. Как у меня, так и у тебя, Генрих…

И она развернулась и медленно вышла вон из нашего с ней круга танца, направившись в темный провал в золотой стене бального зала.

И я не находил слов, чтобы ее остановить. У меня не было достаточно весомого повода. Моя голова была абсолютно чиста от идей и мыслей, что обычно витают в ней. В моей голове сейчас была только она.

Но раз уж я не могу остановить ее сейчас, может быть я смогу надеяться на встречу в будущем? И я выпалил первое попавшееся на язык приглашение:

— Когда-нибудь… может быть сыграем с вами в шахматы?

Она остановилась в темном проходе и развернулась ко мне своей черной маской:

— Может быть. Прощайте, Генрих. До встречи, до лучших времен.

Она медленно шагнула во тьму.

И звеня порвалась струна…

Мое сердце разбилось от столь скорого ее ухода. Его раздирало на части, оно сопротивлялось, но словно электрический разряд прошелся по моему телу.

Я упал на колени, не в состоянии выносить этой изнурительной муки расставания с ней. От второго разряда я упал на спину, а воздушный поток понес меня все выше и выше, под небосвод, который никогда не кончался.

— Разряд!

Третий удар и монотонный писк кардиографа вновь сменился на ритмичный отсчет нормализующегося сердцебиения.

— Я… Я… — я попытался подлинять свое ватное тело с больничной кушетки, но врач легко уложил меня обратно.

— Э, не, лежите, батенька. Вы у нас здесь чуть не умерли, еле откачали. Сколько пальцев я сейчас показываю?

Врач показал мне два пальца в натянутой на руку хирургической перчаткой, но я смотрел за него, туда, где сквозь жалюзи виднелось ночное небо. Там, на темном небосводе, над серым городом, который мог стать для меня последним в моей жизни, горел яркий лик красавицы луны.

Мне показалось, на мгновение, но я все же заметил Ее прекрасное черное бальное платье.

Но потом скрылась тучах луна, с ней, и светлый лик черной дамы…

«До встречи до лучших времен, Генрих…»

До встречи, Госпожа.