Потерять того, кто дорог...

Автор: Хелен Визард

Тоже присоединюсь к флешмобу Богдана Костяного https://author.today/post/450652

Таких моментов в моих работах достаточно много. И это не все...

Я возвращался домой пешком... Стирая со щек соленые ручейки рукавом, вспоминал наше прощание на улице около моего дома. Тогда я не мог даже и подумать, что оно будет последним.

К рассвету, уставший, с распухшим от слез лицом, добрался до подземки. В шумном метро на меня косились как на пьянчугу, нализавшегося с утра. А я, и правда, был опьянен, только не вином, а горем и душевной болью. Люди выходили и входили, за окнами поезда мелькали станции, но моя была самая последняя. Вышел из душного перехода, заглянул в цветочный магазин, на оставшиеся деньги купил самую красивую белую розу...


Миновав старое кладбище с мраморными статуями и резными надгробиями, где свой покой обретала городская элита, я оказался на новом, с длинными рядами скромными табличек на большом поле. Огляделся вокруг. Вдалеке, у кромки леса, стоял знакомый мотоцикл. Сломя голову бросился туда по мощеной дорожке. Бежал, прижимая к груди цветок... Бежал, спотыкаясь и падая на колени. Поднимался и снова бежал. Так далеко...

Тяжело дыша, я добрался до своей цели — покрытой увядшими цветами могилы, где вместо надгробия стоял помятый байк с разбитым шлемом на руле. На бензобаке была грубо выбита молотком простая надпись: «Ангел. Первое августа тысяча девятьсот девяносто третьего года». В этот день ему исполнилось двадцать.

Положил на засохшие цветы благоухающую розу, сжал висевший на шее подаренный им медальон, закрыл глаза... В лицо ударил холодный ветер, накрапывающий колкий дождь бил по щекам, смешиваясь со слезами... Безумно захотелось взять камень и нацарапать рядом настоящее имя и дату рождения, но потом передумал: пусть он для всех так и останется Ангелом, чистым, неземным...


Я и не думал, что окажусь таким слабаком, оставшись один на один с отчаянием и одиночеством, как восемь лет назад, когда потерял всех близких в автомобильной аварии. Категоричный отказ ехать в парк аттракционов с родителями, младшими братом и сестрой спас мне тогда жизнь. 

Каждый день до конца сентября приходил на могилу Майкла и часами стоял, не отводя взгляда от черного байка, пока не увидел сидящего на нем своего «Беспечного ангела». Он улыбнулся, поманил рукой и рассыпался ворохом разноцветных листьев. Так и не понял, что на меня нашло в тот момент, но я опрометью бросился домой. Вытащив из шкафа старую веревку, привязал ее к штырю, вбитому прошлыми хозяевами в ванной почти под потолком, встал на табурет, затянул петлю на шее. Вдруг до моих ушей донесся знакомый рев мотора. Я, резко повернувшись, понял, что теряю равновесие и падаю. Очнулся лежащим на полу в окровавленной одежде. Шею несильно сдавливала веревка. Поднялся, развязывая наспех затянутый узел. Потрепанная от времени, она не выдержала моего веса и оборвалась. Ударившись о ванну, я разбил себе бровь, здорово разодрал руку об ножку упавшего табурета, но остался жив.


Наверное, Бог решил спасти меня от этого греха... Бог... И тогда я понял, какой путь выберу в этой, подаренной мне вновь, жизни.


Непонимание коллег, насмешки друзей и даже угрозы со стороны мисс Брайн, которая, как оказалось, была серьезно влюблена в меня, не смогли изменить моего решения стать священником. После окончания духовной семинарии без угрызений совести попрощался с шумной Америкой и уехал миссионером в глухую мексиканскую деревушку, став отцом Криштианом в местной церкви, а также учителем в воскресной школе.


Но забыть Майкла я так и не смог. Медальон, спрятанный под сутаной рядом с простым крестом, каждый день напоминал о нем. Вот уже больше четверти века два раза в год, весной и в первый день августа, я приезжал на могилу своего единственного друга, стирал скопившуюся на байке за полгода пыль, клал на траву букет из белых роз и молился. Молился о его душе, вспоминая свист ветра в ушах, урчание мотора под седлом.


Старый царь, ничего не ответив,

Жениха манит вслед за собою

И ведет его в царский некрополь,

Что белеет за быстрой рекою.


«Сердце может любить бесконечно, –

Говорит в усыпальнице царь. –

В том гробу ожидает невеста,

Если любишь её – забирай!»


Фараон возвращается в Фивы,

Гроб с любимой в повозке везет.

Не расстанется с ней он отныне,

Клятвы верности мертвой дает.


Золотой гроб невесте заказан,

Тело крепко бинты обвивают.

И фигуры богов и царицы

Стены дома ее украшают.


Но не хочет с любимой прощаться

Фараон и решенье меняет:

В спальню рядом с точёной кроватью

Гроб с покойной рабы молча ставят.


Каждый вечер с желанной своею

Царь беседы ведет, улыбаясь.

Просит часто у мертвой совета,

На светильник, горящий, взирая.


День сменяется солнца закатом,

Стал совсем уж седым фараон...

Коронует он младшего брата,

По закону тех давних времен.


И теперь он, от трона свободный,

Дни с любимой проводит своей.

И богов умоляет о скорой

Встречи с ней средь бескрайних полей.


Стены рассыпались песком, и парень оказался в саду.

— Мама! — мимо него пробежал пятилетний мальчик с золотой пекторалью на шее. — Смотри, какую я бабочку поймал!

— Анхкара? — удивился археолог, взглянув на статную женщину лет двадцати, которую ребенок назвал мамой. — Как ты прекрасна...

Царица молча отшатнулась от сына, которого быстро увела кормилица. Анхкара осталась одна. Гордая, безразличная ко всему, она смотрела на заходящее солнце.

— Моя царица... — перед ней на колени пал ливиец и прошептал. — Я сделал, как ты просила. Все готово.

— Где царь?

— Утром поедет осматривать свою гробницу.

— Езжай с ним, порадуй меня хорошими вестями. Двери моих покоев для тебя открыты даже ночью, — Анхкара не спеша покинула сад.

— Что ты задумала? — парень присел на табурет. — Хочу, чтобы завтрашний вечер наступил поскорее.


Лекса уже сидел в изножье царской постели. Несколько масляных ламп освещали большую комнату. Царица лежала и пристально смотрела на украшенный звездами потолок. Словно тень, в покои прокрался ливиец и пал ниц.

— Говори! — произнесла она, не поворачивая головы.

— Он мертв. Никто...

— Подробности узнаю завтра. Иди.

— Госпожа, за что ты так его ненавидишь?

— Еще не настал тот день, когда ты услышишь об этом. Утром отблагодарю тебя за хорошие вести.

Царица осталась одна. Она продолжала смотреть на звезды, а из глаз текли слезы. Вдруг, словно что-то вспомнив, она вскочила, подбежала к стене, разбила штукатурку ударами кулаков, не замечая крови на них, вытащила небольшой деревянный ящик.

— Теперь я могу не прятать вас! — Анхкара вынула небольшую кубическую статуэтку мужчины и ребенка, покрытую иероглифами, поставила на столик рядом с восседающим на троне Осирисом.

"Хену, божественный супруг царицы Анхкары. Неферкара, любимый сын царицы Анхкары, наследный принц Обеих Земель", — прочитал Райнер.

Женщина упала на кровать и разрыдалась. Другой бы подумал, что она оплакивает погибшего отца, но Алекс понимал, что это слезы избавления от многолетней тирании жестокого царя.

— Теперь я могу вернуться домой? — парень закрыл глаза и представил тот зал, из которого начал свое путешествие. Но ничего не произошло: он по-прежнему стоял в царских покоях. — Значит, есть еще то, что должен увидеть...

<...>

Анхкара остановилась в нескольких шагах от юноши. К ней подошел уже знакомый археологу ливиец-телохранитель и чуть слышно произнес:

— Я сделал так, как ты приказала. Самая ближняя — без чеки в колесе.

— Мне нравится, что ты не задаешь вопросов. Отблагодарю тебя во дворце... — шепотом ответила царица. — А теперь отойди как можно дальше с моей колесницей.

— Да, госпожа...

Мужчина с озабоченным видом отвел упряжку почти на сотню шагов, принялся осматривать копыта лошадей.

Райнер насторожился: холодный взгляд Анхкары говорил о том, что она задумала что-то недоброе.

— Мама... — к ней подошел сын, трущий мокрые щеки. — Почему ты не оплакиваешь отца?

— Зачем? Я даже рада, что его власти больше нет надо мной, — царица улыбнулась, закрыла глаза. — Это я его убила...

Принц задрожал, сжал кулаки.

— Когда я стану царем, я... Я! — задыхаясь от злости, воскликнул мальчик. — Сгною тебя! Живьем похороню! Ненавижу!

Наследник бросился к стоящим неподалеку колесницам, запрыгнул в первую попавшуюся, ударил вожжами лошадей. Упряжка исчезла в облаке пыли. Царица пристально вглядывалась в даль, теребила пальцами золотой браслет на руке.

— Зачем ты так с ним? — спросил парень Анхкару, прекрасно понимая, что она его не услышит и ничего ему не скажет.

Но женщина словно в ответ отрешенно произнесла:

— Я обещала позаботиться о твоей душе и твоем теле, теперь я смогу выполнить обещанное, и мне никто не помешает и не осудит... Я все также люблю тебя, мой Хену. Мы встретимся там, на полях Иару, где уже никто никогда не сможет разлучить нас. Никто...

Она со всей силы сжала запястье пальцами, чтобы заглушить душевную боль физической. 

Внезапно из тумана оседающей пыли галопом вылетела пара лошадей, волочившая за собой остатки разбитой колесницы.

— Меренптах! — воскликнула Анхкара и бросилась вперед.

Лекса побежал вслед за ней. То, что предстало перед его глазами, поразило его до глубины души: всегда такая холодная, полная ненависти женщина сейчас прижимала к себе окровавленное, бездыханное, покрытое слоем пыли тело сына и рыдала. Парень опустился рядом на колени.

— Прости меня... — шептала она, стирая кровь с лица ребенка. — Прости. Что вообще я творю? Ты же мой сын... Ты же не виноват в той боли, что причинил твой отец! Почему я не могу просто жить, любить и быть любимой, как другие?

Слуги отобрали бездыханного мальчика у матери, положили в колесницу. Юноша проводил взглядом покидавших долину египтян, сел на камень.

— Что будет дальше, мне и так понятно. Похороны — это всегда очень тяжело. Меренптах стопроцентно займет место рядом с отцом. Потом, скорее всего, она начнет искать тех, кто сопровождал гроб с Хену. Но, или они уже мертвы, или ничего ей не скажут, раз она так и не найдет его в то время. Надо сосредоточиться... — парень закрыл глаза, провел руками по лицу. — Тот день, когда царица примет решение строить свою гробницу!


«...

— Сахемхет! — крик Стефании прозвучал одновременно с автоматной очередью.

Она прыгнула на меня, обвила руками шею и повалила на землю. На мгновение увидел людей в черной одежде, стреляющих по всем без разбора. Потом была сильная боль в виске, темнота и тишина.

Я очнулся от жуткого воя собаки. Открыл глаза. Голова кружилась и болела. Небо было таким золотисто-розовым от первых солнечных лучей. Стефания по-прежнему лежала на мне.

— Мама, — прошептал, касаясь волос, выбившихся из-под старого шарфа. — Что это было?

Ответа не последовало. Коснулся ее лица — оно было ледяным. Собравшись с силами, перевернул ее на спину, встал рядом на колени. Стефи была мертва. Ее рубашка почернела от свернувшейся крови. Левая рука сжимала приличный камень, которым она, по-видимому, и ударила меня по голове. Пули прошили ее грудь насквозь, но я не был ранен. Снял окровавленное ожерелье — три смятых кусочка металла застряли между большими лазуритовыми бусинами, треснувшими от ударов, и их золотой оправой. Огляделся вокруг: наши рабочие и все жители селения лежали мертвыми на земле. С трудом встал, подошел к колодцу, около которого стояло ведро с водой. Хотел умыться, но вздрогнул, увидев свое отражение: лицо и волосы были перепачканы засохшей кровью и песком. Там не было ран… Мама! Она до последнего вздоха старалась защитить меня — оглушила камнем, измазала лоб и щеки, чтобы приняли за мертвого, чтобы никто не узнал… Напившись, отмыв лицо и грудь, я решил не оставлять тела поверх земли. Стефанию перетащил в стоявший на окраине селения грузовик, попавшиеся по пути корзину и мотыгу закинул в кузов, нашел канистры с бензином; жителей деревни и наших рабочих отволок в дома, где засыпал останки песком, наглухо закрыл окна и двери, чтобы не надругались над мертвыми животные. Выпустил на волю лошадей, коз и прочую домашнюю живность. Потом долго молился за души умерших, просил для них продолжения земной жизни уже в другом мире.

Я видел много фильмов, где люди водят разный транспорт, с любопытством наблюдал за таксистами во время поездок, но сам завести грузовик смог лишь через несколько часов. Не стал заезжать за оставшимися вещами, а сразу взял курс по широкой дороге на север. Мой путь был в Вади-Натрун. Я не мог просто бросить тело такого человека, как Стефания, в гроб и закопать на кладбище. Она стала моей мамой и заслуживала поистине царских почестей. Ты правильно понял, Джон, я решил ее мумифицировать согласно своей веры. Теоретически знал, как это делается, — годы общения с работниками запасников не прошли даром.

Недалеко от соляного озера увидел старую полуразрушенную хижину. Подобрал кусок вулканического стекла, который обстучал под нож. Сделал стол из камней и валявшегося тростника с крыши. Каждый час был на счету, пока тело не начало разлагаться от жары. Уложил ее на стол, накрыл срезанным с кузова куском брезента, а сам поехал за натром. Думал, сойду с ума от горя, когда делал надрез на ее животе и вытаскивал внутренности, когда засыпал тело этой солью. Соблюсти все тонкости не получалось: был один и далеко от цивилизации, но это не имело никакого значения. Важны лишь телесная оболочка, ее наличие, а не состояние, и правильно проведенный ритуал. Этим и отличается взгляд на погребальный обряд Древнего царства от Нового.

 Я выплакал все слезы за тот день, выл, как плакальщицы на похоронной процессии. Сердце разрывалось от боли и тоски. Я не испытывал ни жажды, ни голода. Не волновало, что руки и одежда перепачканы кровью и солью. Больше суток просидел рядом в ожидании какого-то чуда, хотя понимал, что уже никогда не верну ее. Собравшись духом, стал обдумывать, что мне еще было нужно. Сняв украшения, я взял два браслета и поехал искать крупное селение, где мог купить все необходимое. По дороге попался колодец. Остановился, отмылся, выстирал рубашку и продолжил путь по грунтовой дороге. Пришлось поплутать, прежде чем добрался до деревни. Там продал браслеты. Так долго я еще не торговался: за бесценок не хотел отдавать свои вещи. С местными не получилось, но случайно попался заблудившийся состоятельный турист, а, может, и скупщик краденого из гробниц. Не важно, как тогда, так и сейчас. Он безоговорочно заплатил запрошенную мной фантастическую сумму. На вырученные деньги заправил грузовик, купил ткани, красок, масел, еды для себя, запасся водой, заказал деревянный саркофаг со стилизованным лицом, которому сам хотел придать сходство с мамой.

Из-за меня погибла не только Стефания, из-за меня в муках умер Птаххетеп, и было бы неблагодарным оставлять его без достойного погребения. Я съездил на грузовике в Каир, среди ночи вскрыл запасник ключами Стефи, которые остались дома, и вывез гроб с телом учителя из музея. Как видишь, замок здесь выбивать не пришлось — мама держала запасной ключ в щели под порогом.

В хижине рядом с первым столом сделал второй. Джон! Как мне хотелось в тот момент умереть, чтобы никогда больше не расставаться с двумя самыми близкими людьми! Лечь между ними и навсегда закрыть глаза! Меня в этом мире удерживало лишь то, что должен достойно завершить похороны.

Я постарался как можно точнее соблюсти все ритуалы: вырезал из засохшей акации амулеты, сделал на бинтах магические надписи, украсил внутреннюю поверхность гробов иероглифами с заклинаниями мира мертвых, заделал дыры штукатуркой в погребальном ящике Птаххетепа и вписал все стертые его имена. Через десять недель после приезда в Вади-Натрун передо мной в своих гробах лежали мумии моей приемной мамы и учителя.

Закопать на заброшенном кладбище или бросить их в пещере не позволяла совесть, гробница Птаххетепа по-прежнему закрыта на замок. Оставался только один выход: тайком привезти их в музей и спрятать среди экспонатов запасника. Здесь им было бы хорошо — музей стал для них родным домом, и предложить им что-то лучшее взамен я бы не смог.

Честно, не ожидал увидеть тебя здесь, Джон. Но я так рад, что ты приехал. Знаешь, как страшно быть одному среди мертвых!..»

Сахемхет отвернулся, уткнулся лицом в спинку кресла. Он зарыдал, вздрагивая всем телом и заглушая руками всхлипы.

+48
237

0 комментариев, по

21K 78 487
Наверх Вниз