Касрийская рапсодия. Отрывок из новой главы. 18+

Вдвоём они вышли из офиса и завернули в ближайшую кофейню. Ливи закала капучино с круассаном, Камал просто кофе. Она не узнавала коллегу: всегда собранный и уверенный в себе парень стал дёрганным и каким-то словно обречённым.

— Что случилось в Пунто?

— Я просто пообщался с беженцами. Среди них более 90 процентов пострадавших от войны. Физически пострадавших, Ливи. И каким-то чудом выживших. Искалеченных женщин и мужчин любых возрастов — от двенадцати и до семидесяти. А то и моложе. Кто-то живёт в лагере на границе с Кемброй годами. У кого-то отрублена рука, у кого-то нога. У кого-то изуродовано лицо. Большинство женщин в лагере стали жертвами группового изнасилования со стороны повстанцев! — в глазах Камала заплескалось отчаяние и ужас. В его тёмных волосах даже появились седые нити. Он отпил кофе, пытаясь успокоить надвигающуюся истерику. — Многие в результате изнасилования заразились ВИЧ—инфекцией!

— Ты не знал об этом перед поездкой? Я подготовила вам добротный материал.

— Я почитал его, подробно. Даже выучил цифры, будто это мне понадобилось. Но одно дело читать, совсем другое — общаться с жертвами, пережившими этот кошмар.

— Согласна, — Ливи опустила глаза, вспоминая своё отчаяние при виде обездоленных и осиротевших детей Геради.

— Я не хотел говорить с этой женщиной, — продолжил Камал, словно отдышавшись. — Но беседа как-то случайно завязалась. Её зовут Агот Зэмба. Она известный общественный деятель. Много чем занимается, но основное направление — реабилитация жертв сексуального насилия. Она рассказала, как в начале войны несколько лет назад её изнасиловали пятеро повстанцев, когда она шла с пятью детьми из своей сожжённой деревни в другую. Двое детей — её, трое — старшей сестры, тоже изнасилованной, но зарубленной. Как Агот говорит, ей повезло. Она успела спрятать детей в зарослях. Самой старшей девочке было тогда девять. Повстанцы детей не тронули, не искали, очень торопились. А она очнулась, и вместе они добрались до деревни, где ей помогли местные врачи.

Ливи закрыла глаза. Она читала о подобных ужасах. Много часов провела в интернете. Но ни разу не зарыдала. Однако в процессе уговорила почти целую бутылку красного вина.

— И таких историй я наслушался десятками! И я видел всех этих жертв! Они калечили даже детей, Ливи! Они бегали по лагерю — кто-то без руки, без пальцев, с шрамами. Я не понимаю, что с этим миром не так!

В глазах парня сверкнула слеза, и Ливи захотелось расплакаться вместе с ним. Вместо этого она холодно поглядела на него и тихо спросила:

— Где ты теперь будешь работать?

— А, не знаю, — отмахнулся тот и громко высморкался в белоснежную бумажную салфетку. — Пойду в какую-нибудь IT-компанию. Я неплохо шарю в этом. Хотя бы психологически буду здоров.

— Тебе необязательно уходить из Ассамблеи. Хочешь, я поговорю с Алексом, и он найдёт тебе другое место в организации? Менее… эмоциональное. Неужели ты не хочешь помогать таким людям?

— А что им от моей помощи? — недоумевал Камал. — Изнасилованные, ВИЧ-инфицированные, лишившиеся конечностей, горевшие заживо, наблюдавшие жесточайшие пытки своих родных и близких. Некоторые поехали головой. Что им до моей помощи?!

«И то верно», — подумала Ливи, но не сдавалась.