Очередное Понедельное Обновление - На берегу безымянной реки...

Понедельник - день тяжелый. 

Так еще и я тут со сборником "Сказки не сегодняшнего дня" и своим грустным рассказом влетаю в вашу жизнь, как в распахнутую форточку.

Ну ладно, не только я, но и чуть-чуть Наутилусов. Прям совсем капельку, честно.

И так, если вас заела меланхолия, не хочется работать, учиться или просто напросто встать с кровати - заварите чашечку крепкого кофейка и почитайте маленький сказ о том, что некоторым людям бывает куда хуже, чем вам. 

Так что цените то, что имеете.

И приятного чтения! 

— Мы будем жить с тобой в маленькой хижине, — не прекращал я поддерживать упавшую духом Еву. Я буквально спиной чувствовал, как эта пустыня высасывает из нее последние толики жизни, ощущал на себе ее боль, но еще через какие-то десять километров... там, за этими бесконечными барханами... наши. Старый добрый аэропорт, до которого мы не долетели какие-то жалкие крохи.

А наш подбитый самолет далеко-далеко позади, уже даже и не видать едкого черного дыма, что сочился из каждой его щели после не самой "мягкой" посадки в моей жизни.

— На берегу очень дикой реки. — Вокруг был только песок. Ничего, пусть представит бесконечный поток сладостной, холодной воды, что беспрепятственно течет средь прохладной тени старых елей. Это придаст ей немного уверенности.

Ева вновь оступилась, задев сломанной ногой с наспех наложенной шиной за очередной бугорок, и упала в жаркий песок. На этот раз у нее не хватило сил даже на то, чтобы всхлипнуть от невыносимой боли.

— Никто и никогда, поверь, не будет обиженным, — продолжал подбадривать я, заваливая ее худое тельце себе на плечи, — на то, что когда-то покинул пески. — Я по привычке продолжал обращаться к ней в мужском роде, как к солдату. Ей это нравилось, так пусть и сейчас ей будет хоть немного приятно.

Сознание же почти покинуло ее. Но мы доберемся, обещаю.

— На берегу, очень дикой реки, на берегу этой тихой реки... — бормотал я, ставшую моей мантрой, фразу. Она успокаивала меня, не давала забыть, где я и чего добиваюсь, — В дебрях чужих у священный воды, в теплых лесах безымянной реки.

Иногда мне действительно казалось, что вокруг меня не проклятая бескрайняя пустыня, а тихий и беззаботный лес, где-то в богом забытой глухомани моей родины, в которых на сотни километров нет ни единой человеческой души. Только я и Ева. И никакой бессмысленной войны, никаких убийств, зверств и ночных вылетов.

Только я, она и тишина.

Но потом я вдруг понимал, что вокруг все еще та бескрайняя пустыня, а река... река осталась только в мечтах.

— Движения твои очень скоро станут плавными, — не переставал я говорить со своим вторым пилотом, — походка и жесты — осторожны и легки. — Перелом? Тьфу! Он закрытый, срастется за пару недель, максимум месяц. Не то что ходить, танцевать будет! Главное добраться до аэропорта, а там уж вылечат. Всех вылечат. — Никто и никогда не вспомнит самого главного у безмятежной и медленной реки.

На этот раз споткнулся я и кубарем полетел вниз с бархана. Вставать было тяжело, но я все же пересилил свои низменные желания усталого изможденного тела. Метрах в пяти неподвижно лежала Ева. Я поднял ее на руки и пошел дальше, в сторону спасительного аэропорта.

Очень хочется пить. Во рту не осталось слюны, нёбо горит адским огнем, а на зубах скрипит надоедливый песок. Может быть стоило поберечь влагу в организме, перестать болтать, но как я мог оставить Еву одну? Без меня ей не выбраться. А без моих бредовых разговоров она не сможет быть здесь, со мной, не уйдет за свет...

Но ничего, скоро напьюсь вдоволь холодной горной воды из столь манящего источника.

— На берегу очень дикой реки, — шаг, — на берегу этой тихой реки, — еще шаг, — В дебрях чужих у священной воды в теплых лесах безымянной реки.

Я не помню, где и когда потерял свой платок, что защищал меня от палящего солнца. Не помню, как снял свою душащую меня куртку. Скорее всего мне серьезно напекло голову, а от обезвоживания я стал бредить, и подбадривающие фразы наполнились странными подробностями.

— И если когда-нибудь случится беда, найди верный камень там, где скалы у реки, — я шел вперед, туда, куда клонилось солнце. Позади меня тянулся след от... от Евы. Я не мог ее больше нести, но и не мог бросить. Я тащил ее, держа за руки, тащил вперед, туда, где ее смогут спасти. Ведь все будет хорошо. Все будет хорошо, — Прочти то, что высекла холодная вода, но ты эту тайну навсегда сбереги.

Я выпустил ее нежную и красивую руку, что когда-то решительно жала гашетку пулемета, и упал на колени — ноги были более не в силах меня удержать.

— На берегу очень дикой реки, на берегу этой тихой реки, — одними губами шептал я, откидываясь назад и падая на спину в жаркие объятья шершавого песка, где уже лежала бездыханная Ева. Ее умиротворенное лицо оказалось прямо напротив моего, и я увидел, что ее глаза были закрыты, лицо испачкано налипшим песком и черной гарью, но уголками губ она все же улыбалась, а это значит я не зря распинался все это бесконечно долгое время, — В дебрях чужих у священной воды, в теплых лесах безымянной реки.

Если бы во мне осталась жидкость, хотя бы чуть-чуть, я бы заплакал. Одинокая слезинка высвободилась бы наружу и грустно скатилась по грязной щеке. Но я просто закрыл глаза, отправляясь туда, где среди душистого зеленого леса, на влажном камне ждет меня красавица Ева, наблюдая за мной в бликах быстрого течения талых вод... И я со своей дурацкой улыбкой присоединюсь к ней на этом камне, у нашей, только нашей с ней вдвоем, безымянной реки, чтобы оказаться подальше от безумных людей и их столь же безумный идей, братоубийственных войн и бесконечной злобы. Подальше от палящей пустыни, агрессивного солнца, от боли и бесперспективных надежд. Оказаться как можно дальше от занесенного песком пепелища мертвого аэропорта...

На берегу безымянной реки...