Музыка как муза

Без минуты семь раздался стук в дверь.

— Кузнецов, ну что, готов уже?

— Входите, — Андрей поспешно захлопнул книжку и положил её на журнальный столик. — Давно уже. Сижу, вас жду.

— Ну как? — Екатерина Максимовна вышла на середину комнаты и стремительно крутанулась на каблуках.

На ней была розовая, с кучей рюшечек блузка и переливающаяся зелёно-голубыми блёстками юбка до колен.

— Класс! А жемчуг это у вас настоящий?

— Речной. Бусы — бабушкины ещё, а серьги сама тем летом купила. Подходят, как считаешь?

— По-моему, да.

— Вот и мне так показалось. Пошли? — она прикрыла дверь в свою комнату и направилась к выходу. — Нет, подожди. Подойди сюда, встань рядом.

Он остановился возле неё, и Екатерина Максимовна критически оглядела их отражение в высоком, в полный рост зеркале.

— А знаешь, мы с тобой так очень даже ничего смотримся, — заключила она. — Вот теперь пошли.

— Ну ты, Кузнецов, и выдал, — со смешком фыркнула она. — Ты б у меня ещё спросил, зачем надо на комсомольские собрания ходить.

Опять она говорила вещи, которые ни от одной другой училки не услышишь…

— Вы знаете, вы правда какая-то совсем не такая… Не как все. Даже в классе. А сейчас и вообще…

— Ты тоже… Может, это просто потому, что оба мы сейчас не в классе?

— Может… Не знаю, вам говорили или нет… Вот у вас я ни одного урока не просачковал… ну, если перед олимпиадой не считать. А у Таньки постоянно…

— Таньки? — тут же встрепенулась Екатерина Максимовна. — Это кто ж такая эта Танька? Уж не Татьяна ли свет Ивановна?

— Извините, я случайно, — смутился Андрей.

— Да ничего-ничего, забавно даже. Но, — победоносно глянула она на него, — этот грех тебе придётся искупить. Признавайся, как вы меня за глаза называете.

— А вот не стану, — откинулся на спинку стула Андрей и демонстративно скрестил руки. — Это нечестное требование.

— Почему нечестное?

— Потому что за один грех вы требуете совершить другой — и точно так же, заметьте.

— А за второй я тебе уже заранее индульгенцию выписала, — рассмеялась учительница. — Так что всё честно. Признавайся как на духу. Катькой?

Андрей посмотрел на неё с деланым неодобрением и нехотя ответил:

— Ну, и так тоже… Но вообще, по-разному, кто как.

— А вот ты, например?

— А это уже следующий вопрос.

— И вовсе даже нет.

— Ну вот зачем это вам?

— Интересно, — с невозмутимым лицом пожала плечами Екатерина Максимовна.

— Я ведь могу и соврать.

— Можешь, — согласилась она. — Но тебе тогда стыдно будет.

— А откуда вы знаете, может мне как раз стыдно будет, если я не совру?

Екатерина Максимовна отстранилась в притворном ужасе.

— Никогда не поверю, что ты меня настолько плохо называешь. Даже за глаза.

— Ну ладно, вот же ж прицепились… — вздохнул Андрей. — Русалкой. Училкой по русскому, в смысле. Учительницей, хотел сказать…

Но Екатерина Максимовна этим объяснением не удовлетворилась.

— Неправда, — возразила она. — Училка по русскому будет русачка. Это все знают — я ведь тоже в школе училась. И у той же самой Таньки, между прочим.

Видя, что отступать дальше некуда, Андрей вздохнул совсем горестно и со смущённым видом начал:

— Первого сентября… нет, второго: первое — воскресенье было… И вы тогда были совсем как сейчас… — он запнулся.

— И что?

Катя с интересом оглядела себя.

— Как сейчас, говоришь? Так значит, я и сейчас на неё похожа — на русалку?

— Ну да…

— Ты думаешь? Хм… Пожалуй, и правда что-то есть. Но я ведь с тех пор ни разу больше так не одевалась. Вот уж не предполагала, что кто-то запомнит.

За этот наряд она получила тогда свой первый — и последний пока — выговор. Ну, не то чтобы совсем уж выговор, но в конце дня Кикимора отозвала её в сторону и достаточно строго указала, что хотя для первого звонка и допустимы, конечно, определённые послабления, впредь ей надлежит являться на работу в чём-нибудь поскромнее…

— Почему, ни разу? На Новый год ещё.

— Новый год?

— Ну, во Дворце культуры.

— Так ты там был? А почему не подошёл?

— Ну а чего б я подходить стал? Сказать: «С Новым годом, Катерина Максимовна»?

— Хотя бы. Для начала.

— Так я и сказал… Но вы не расслышали. Ещё с кем-то разговаривали…

— Ой, извини. Но там, правда, так шумно было…

К этому времени все уже покончили со своими бифштексами и официантки подали десерт — кофе с тортом. А ещё через минуту в дверях опять появилась заведующая, на этот раз в сопровождении какого-то молодого парня с видавшей виды «Яузой» в руках.

— Товарищи! — объявила она, пока её помощник налаживал на сервировочном столике магнитофон. — Начинаем нашу танцевальную программу. Кавалеры приглашают дам, дамы приглашают кавалеров. Никто не скучает!

Андрей подумал, что раз уж его привели сюда в качестве «кавалера», то надо бы пригласить Екатерину Максимовну. Вот только когда, прямо сейчас или лучше подождать, пока она кофе допьёт… А может, он чего-то не так понял, и она зазвала его сюда просто из вежливости — и тогда не стоит высовываться вообще?.. Но сомнения его разрешились буквально через секунду. Отпив из чашки всего пару глотков, Екатерина Максимовна вернула её на блюдце и с весёлой искоркой в глазах взглянула на Андрея.

— Не желаете ли развлечь вашу даму? А то что-то заскучала она у вас…

— Да, конечно! — поспешно вскочил он на ноги, чуть не опрокинув свой стул.

— Ну тогда помоги мне выйти из-за стола и подай руку.

Андрей слегка поклонился и произнёс фразу, которую слышал в каком-то фильме «из прежней жизни»:

— Позвольте пригласить вас на танец, мадемуазель?

Екатерина Максимовна томно улыбнулась и слегка склонила голову. Андрей отставил её стул и протянул руку, которую она взяла, едва ощутимо сжав его пальцы…

Под первые аккорды они вышли в свободный от столиков проход — и тут Андрей с ужасом сообразил, что танцевать-то он совершенно не умеет. На всех их школьных вечерах — включая недовыпускной после восьмого класса — танцев на выбор было ровно два: быстрый и медленный. Правда, на том, взрослом балу в ДК многие именно их и танцевали, но чего от него ждут сейчас? Что, если вальса какого или что там ещё бывает…

Очевидно, Екатерина Максимовна почувствовала его затруднения — потому что поспешила взять дело в свои руки. В самом буквальном смысле слова, сомкнув их вокруг его шеи.

— Ну что же ты, Кузнецов? — шёпотом подбодрила она его. — Смелее, ты же не на утреннике для младших классов.

Андрей нерешительно положил руки ей на талию и немного успокоился: в итоге это получился примерно тот же медленный танец. Если не считать, что вряд ли хоть одна из его знакомых девчонок стала бы танцевать с ним на таком расстоянии… Да он бы и пытаться не стал…

Покончив с тортом, Андрей вытер губы салфеткой и неуверенно спросил:

— Так может, я всё-таки, того, пойду?

На что Екатерина Максимовна шутливо надула губки:

— И бросишь свою даму на произвол судьбы, одну, средь шумного бала? Не очень-то по-джентльменски. — Затем безнадёжно махнула рукой. — Эх, ни черта ты не понял… Но оно, пожалуй, и к лучшему. Вот что, Кузнецов. Ты к морю хотел? Так пошли вместе, воздухом подышим. За тебя не скажу, но мне после таких бесед проветриться точно не помешает. А натанцеваться сегодня мы ещё успеем.

Андрей встал и опять помог ей выйти из-за стола.

— Мадемуазель, разрешите вас сопровождать?

— Да с такими темпами из тебя скоро форменный дон Жуан выйдет, — прыснула Екатерина Максимовна, беря его под руку. — А ещё говоришь, не умеешь чего-то.

Ну а на «вы» ему предлагать — и совсем уж глупо было. Как это вообще могло бы выглядеть? «С добрым утром вас, Андрей… Батькович.» Она и отчества-то его не помнит. Да и сегодня прямо, несколько раз уже на «вы» к нему обращалась — подурачиться, как с малышами делают. Так он, наверное, это и воспринимает, что его за малыша держат… Вот если бы… Катя резко выпрямилась, наморщила в сомнении лоб. Родившаяся в голове шальная мысль испугала её саму… Хотя, чего там. В самом крайнем случае, хуже только ей одной будет…

— Андрей, послушай…

Глядя на неё, он тоже снял руки с балюстрады — решил, должно быть, что она собралась уходить. А может, действительно, лучше просто вернуться? Всё же и так не столь плохо…

— Ты ведь после ужина искупаться хотел, я правильно поняла?

— Ну да… — неуверенно ответил он, явно не видя, куда она клонит.

— Тогда — если не расхотел ещё — как насчёт переодеться сейчас и на пляж рвануть?

— На пляж? Вы это серьёзно? Я думал, вы…

— Что ты думал, что я сюда из окна на море смотреть приехала? Так пошли?

Они быстро пересекли парк, поднялись к себе. Катя не успела ещё распустить до конца причёску, как из-за двери уже раздалось:

— Я — всё.

— Хорошо, иди вперёд, — ответила она, — я догоню… И знаешь, что? Не запирай, оставь ключ на столе. Я свой опять брать не буду, для сохранности. А то, как потеряем оба в песке…

Закончив, она босиком сбежала с лестницы, неслышно подошла к ждущему на том же месте Кузнецову… Солнце было уже почти над самой линией горизонта, ещё чуть-чуть — и оно коснётся воды своей нижней кромкой… В душу опять закралось сомнение. Что она делает… Ведь пожалеет завтра… А, сколько той жизни…

— Привет…

Он повернулся на её голос.

— Андрей? — Ей даже не пришлось изображать смущение, скорее уж отчаянно подбадривать себя… — Тебя ведь так звать, да? А меня — Катя…

Он молчал, очумело глядя на неё, и только часто-часто хлопал своими бесподобными ресницами. Пауза начала затягиваться, и она прибавила, чувствуя себя совсем уже круглой дурой:

— И ещё у меня прозвище есть. Русалка… Будем дружить?

На несколько секунд Андрей потерял дар речи. Перед ним стояла стройная синеглазая девчонка в коротком белом сарафане. Плечи полускрыты белокурыми, слегка перепутавшимися локонами… Та самая, что окликнула его сегодня в вестибюле. Не думая, почти рефлекторно он ущипнул себя за руку — но видение не исчезало.

— Привет… — всё ещё не вполне отдавая себе отчёт, что делает, ответил он, когда смущённая улыбка уже начала сходить с её губ. — Конечно… Катя…

— Так чего мы тогда стоим? — она снова заулыбалась во весь рот, чуть-чуть пружиня на носках от нетерпения. — Бежим к морю?

— Так надо было просто ещё одну русалку поймать, на всю семью. Странные люди японцы. А где ты это вычитала всё?

— Не помню уже точно. Я с детства всем японским увлекалась. И, меж-ду про-чим, — Катя сделала горделивое лицо, — язык учила.

— Японский?! — в глазах Андрея застыло восхищение. — Не врёшь? Класс! А напиши что-нибудь иероглифами.

Она села и не без самолюбования изобразила пальцем на песке стрелочку вверх и что-то вроде избушки на курьих ножках.

— Ningyo. Русалка.

— Здорово!.. Кстати, о японцах. Песня, под которую мы танцевали — ты знаешь, что на самом деле она с ихней драная?

Ну правильно. Вот откуда взялся тот секундный приступ неловкости, что она испытала тогда. И который слишком, быть может, старательно поспешила подавить…

— Знаю… «Koi no bakansu»…

— Что ты сказала? — не понял Андрей.

Катя решительно тряхнула головой. Да ладно, ещё из-за таких глупостей волноваться будет.

— Песня так называется, по-японски. А по-нашему — «Каникулы любви».

— Точно! Так она у меня на кассете есть. А напиши название.

— Koi… — вывела она замысловатый иероглиф. — Это — «любовь». No… Окончание родительного падежа — японский в этом больше на русский похож, чем на китайский или английский. Bakansu. Это пишется по слогам, потому что иностранное слово. Искажённое французское «vacances». И знаешь, что ещё смешно? Точно так же — «koi», — Катя быстро написала рядом ещё один иероглиф, — произносится по-японски «карп». И потому он считается символом любви. Только я думаю, это сравнительно недавно пошло — после того, как цветных карпов вывели.

— Цветных карпов? — недоверчиво переспросил Андрей.

— Синих, жёлтых, красных, в разноцветных пятнышках. Очень дорогие бывают, если окраска редкая. Их в специальных прудах держат — с лотосами, водопадиками, всякими разными мостиками красивыми. Я фотографии видела.

— Ха, надо же… Интересно… Слушай, а слов той песни ты не знаешь случайно? От русских они сильно отличаются?

— Довольно сильно… кажется… — Катя почувствовала, что краснеет… Зря она, пожалуй, так расхвасталась-то… — Но тоже, вроде, о море.

— Перевести не сможешь?

— Нет, Андрей, не настолько я хорошо японский знаю. А тут — на слух, без словаря…

— Жаль… И чего я тебя ещё спросить хотел. Тебе там много дочитывать осталось, про того типа в коробке? Мне дашь, как закончишь?

— Андрюша, можно? — тихонько поскреблась в дверь Катя.

— Да, заходи…

… Всё внезапно встало на свои места. Весь этот день, приготовления, вино… Она же обещала с ним выпить — ну вот и развязаться поскорее, чтоб не висело больше над душой… Всё правильно… А он чего-то другого ждал?..

— Садись в кресло…

Пока он доводил до блеска второй стакан, Катя включила торшер и потушила верхний свет. Жёлтый конус из-под абажура освещал её колени, отблёскивая озорными искорками на «чешуе» юбки, оставляя в тени обрамлённое завитыми локонами лицо… Сегодня она не стала делать причёску, оставила волосы распущенными, совсем как тогда, в тот первый день в школе… «Здравствуйте. Меня зовут Екатерина Максимовна Шевченко. С этого года я буду вести у вас русский язык и литературу…» Училка по русскому. Русалка… Всё такая же далёкая и недоступная…

— Ты куда? — спросила она, когда Андрей опять направился в её комнату.

— За своим стулом.

— Не надо, садись здесь, рядом, — Катя кивнула головой на широкий низкий подлокотник. — Дверь только закрой, пожалуйста. Может, музыку какую-нибудь поставишь? Тихонечко совсем, чтоб соседи не сбежались.

— Pink Floyd? — предложил он, вытащив одну из кассет.

— Хорошая пластинка. Я её, кажется, ни разу ещё полностью не слушала.

В динамике забилось сердце…

— За нас? — она сдвинулась в кресле, повернулась вполоборота, когда он подал ей стакан.

Они чокнулись, отпили по глотку.

— Ты понимаешь, о чём они поют? — спросил он просто чтоб с чего-то начать: Катя опять стала молчаливой, от недавней разговорчивости не осталось и следа.

— В основном… — она прислушалась к песне. — Уходи, но не уходи от меня… Твои улыбки и слёзы, всё, к чему прикасаешься и что видишь — это всё, что будет в твоей жизни… Ну и ещё целая куча каких-то не слишком вразумительных аллегорий. А потом ты безвременно умрёшь.

— Слова ещё грустней мелодии…

— Да, наверно… Хотя их можно ведь и по-другому понять: надо уметь радоваться тому, что у тебя есть. Никто не знает, что будет дальше… Иисус, мне кажется, то же самое имел в виду, когда говорил, не думайте о дне завтрашнем…

— А ты библию читала? У тебя есть?

— Есть. От бабушки осталась.

— А мои, как бабушка умерла, так всё в церковь снесли, куда она ходила. Иконы, лампадки… Я тогда ещё маленький был, лампадок особенно жалко… И как, интересно?

— Честно говоря, не очень — по большей части. Но есть и забавные места, как Иаков женился, например. Ему вместо невесты её старшую сестру подсунули. Пришлось за младшую ещё семь лет отрабатывать.

— Дашь почитать?

— Конечно. Только ты поосторожнее с ней: меня ведь за такие вещи совершенно серьёзно с работы выгнать могут. Чтоб никто вообще не знал, даже родители — хорошо? Они ж не просто так сами от всего этого избавились.

— Замётано. Чего-чего, а книжки от них прятать я умею…

Андрей не сразу нашёл, о чём ещё можно поговорить, и они просто молча слушали музыку, отпивая маленькими глоточками тёмно-рубиновое, в приглушённом свете торшера почти чёрное вино. Он смотрел на Катин профиль и думал, что вот так и прожили они эту неделю, не заботясь о завтрашнем дне… И что Иисус, наверное, прав…

Первая сторона кончилась. Он хотел встать и перевернуть кассету, но вино с непривычки уже слегка ударило в голову, вместо спинки кресла ладонь случайно легла Кате на плечо… А та склонила голову, прижалась щекой к ставшим вдруг непослушными пальцам…

— Может, потанцуем? — повернула она к нему лицо, встретившись взглядом расширенных в полумраке зрачков.

— Давай…

— И поставь, пожалуйста, ту песню — помнишь, ты говорил, у тебя есть? Японскую…

Они танцевали, прижавшись щекой к щеке, и Катя шептала ему срывающимся голосом:

— Андрюша… Андрюшенька, милый… Я знаю, что поступаю ужасно… Но мне всё равно…

— Катя, я… — Ему пришлось собрать все силы чтобы произнести эти слова. — Я тебя люблю…

Когда он вернулся, она писала что-то у себя в блокноте.

— Не заглядывай, дай закончить… Вот.

Катя захлопнула блокнот и встала из-за стола.

— Андрюша, я должна перед тобой покаяться, — лицемерно-виноватым голосом произнесла она. — Я тебе один раз соврала.

— Всего один? — ехидно поинтересовался он.

— Сам дурак. Помнишь ту книжку, что я потеряла? Так я её не потеряла.

— Нашла, в смысле?

— Нет, вообще не теряла. От тебя спрятала.

— Боялась, что я потеряю?

— Нет, — Катя достала откуда-то из шкафа невзрачный сероватый томик с непонятными мазками на обложке.

Андрей в недоумении пролистал несколько страниц.

— Так она на японском… А почему просто не сказала?

— Чтоб ты не понял, что по нему у меня тоже пять… с плюсом… И с песней той не приставал больше. Ты меня слова перевести просил — помнишь? — она опять раскрыла блокнот и протянула его Андрею.

Там ровным округлым почерком, какой бывает только у отличниц и училок по русскому, было написано:

Он дважды перечитал эти четыре строфы и недоверчиво поднял глаза от текста.

— Что, правда вот прям такие слова?

— Ну, примерно — чтоб в рифму и размер сохранить.

— И ты их по памяти так быстро перевела?