Гаденький докторишка

Присоединяюсь к флешмобу о подлости, предложенному Еленой Логиновой (и к ночи я проснулась, да-да))). Есть у меня в книге такой себе дохтур, который примазался к главной героине в момент её телесной и духовной слабости, когда даже телепатия давала сбои, и... затеял долгоиграющую подлость, в которой сочетал приятное с полезным, от чего ситуация, как по мне, становится ещё гаже. В этом отрывке предприимчивый медик предстаёт в воспоминаниях Мэл.

...После гибели Лэнса Сид возник рядом с Мэл как-то сам собой — весь такой удобный: врач, предписанный наследнице по состоянию здоровья, и близкий человек, с которым легче делить потерю.

Сид понимал всё с полуслова, с полустона, пропущенного сквозь зубы. Сид всегда держал наготове обезболивающее, смешанное в нужных пропорциях — носил с собой инъектор и запасные колбы с препаратом. Сид умел вспоминать Лэнса так, что однажды у Мэл внутри что-то сломалось. Будто ледяной стержень, который с пониманием «брата больше нет» вырос под сердцем и ветвился теперь по сосудам и нервам, впервые напугал всерьёз. Наверное, в тот момент физический ужас напрочь замёрзнуть пересилил всё на свете. Отбросив смутное ощущение неправильности, непонятную гадливость к самой себе и тревожные подсказки чутья, Мэл впервые ответила на поцелуй.

Сид целовал часто, настойчиво, даже навязчиво. Обнимал, соскальзывал ладонями со спины на талию, потом ниже, зарываясь тем временем лицом под воротник. Не то чтобы Мэл не пыталась прощупать доктора — она прощупывала всех по привычке никому не верить, но здесь, миновав поверхностные эмоции и мысли, упиралась в стену, податливую — и при этом непроницаемую. Пробить эту стену в самый первый раз, когда доктор Эммет перестал быть просто другом, не хватило сил. Потом не хватало тоже — Мэл плохо помнила подробности, но кажется, начиналось всё одинаково.

— Сейчас, сейчас, потерпи… — бормочет Сид, склоняясь над компактной медицинской укладкой. Так же он склонялся вчера, позавчера, неделю назад. Так будет склоняться завтра — до тех пор, пока что-то не изменится. Пока Мэл будет терять рассудок, корчиться на кушетке, до крови прокусывая губы, пока обычная дневная нагрузка на спину не перестанет вечером выливаться вот в такое.

Когда инъектор заряжают, избыток воздуха из колбы удаляется автоматически. Всего несколько маленьких капель — прозрачных бусинок виснут на коротком жале, потом срываются вниз. Перед глазами совсем темнеет, обстановка жилого отсека расплывается и перекашивается, а тело, кажется, теряет связь между верхом и низом. Пока не рискнёшь шевельнуться — о, тогда непременно ощутишь себя целой в едином мучительном ударе.

— Потерпи. — Застёжка комбинезона расползается на спине. Руки Сида кажутся ледяными, от пары касаний немеет нутро, но доктор действует ловко и быстро. Жало инъектора стыкуется с разъёмом нейроакселератора у Мэл на затылке. Ей каждый раз чудится при этом характерное шипение, но откуда бы ему взяться — это сотни, тысячи змей шипят прямо в голове.

Препарат пробирается от одного нервного окончания к другому, будто прогрызая себе дорогу ледяным сверлом. Забытье приходит на самом пике: боль выключается, расслабленность придавливает к кушетке. Сид в такие моменты всегда рядом. Обдавая жаром кожу, шепчет что-то прямо в ухо, одновременно избавляя Мэл от полурасстёгнутого комбинезона.

Он уверяет, что так лучше: приток гормонов прогонит остатки приступа. Она почти не противится, ласки и правда отвлекают, и только чутьё беспокойно пульсирует. Верный доктор почему-то очень доволен собой — странная эмоция, от которой у Мэл появляется чувство: она забыла что-то важное и совершает очередную ошибку, пропадая в липких объятьях.

— Современные блокаторы боли никак не влияют на ясность сознания. Позволяют совершать точные расчёты, даже пилотировать летательные средства. В первое время без обезболивающих вам не обойтись, но вы спокойно сможете работать.

Из госпитальных медиков всегда так и пёр официоз, но дело своё они знали — каждое слово имело вес и ценность. Мэл иногда вспоминает это последнее перед выпиской напутствие, но плохо понимает, почему оно не вяжется с её нынешним состоянием. После каждой избавляющей от боли инъекции мозг окутывается туманом, плотным и живым с его липкими касаниями и влажным подвижным теплом ниже живота, в промежности. А утром… утром приходится собирать по кусочкам свою память и вместе с ней — желание лезть в чужую.

— Современные блокаторы боли никак не влияют на… — повторила Мэл уже наяву. Приоткрыла тяжёлые веки — на ресницах расплывалась влага, в которой блестел рассеянный свет фонарей из окна. Чёрт его знает, почему проснулась, разве что в горле совсем сухо. Губы, кажется, распухли, нижняя лопнула посередине и раздражающе саднила, прижатая к подушке щека оплывала жаром и потом.

— Современные блокаторы боли… — Шёпот растворился в пространстве комнаты, полосатом от блёклых лучей. Спина затекла и при каждом вдохе противно ныла. Впрочем, если перевернуться на бок, наверняка полегчает — верное, давно проверенное средство. Надо только упереться руками в матрас по обе стороны от подушки и перетерпеть пару коротких острых разрядов чуть выше поясницы.

— Сволочь ты, Сид… — процедила Мэл сквозь зубы, разжигая в себе злость. Оттолкнулась как можно быстрее, и тут же скрючилась на матрасе под надрывный скрежет кроватной сетки.