Субботний отрывок №4...

— Прибыли, бля. Пять минут дороги — и столько веселья впереди, вы охуеете… — Вааса так и распирало.

Что? Всего-то пять минут? Пять минут, за которые Мэл успела нырнуть в глубину и скользнуть в абсолютную темень, в Бездну к Йормунганду. А лодка уже скреблась днищем по песку и камням, булькали о берег волны с какой-то грязной пеной, а у самой кромки прибоя клочьями валялись земля и вывороченные с корнями растения.

Под ногами, вынуждая шарить по земле взглядом, захрустели каменные обломки. Их разбросало в удивительном порядке — будто кто-то огромным молотом колотил по пористым глыбам, и твёрдые брызги разлетались по строгим траекториям. Кто-то изорвал листья и измочалил пальмовый луб, набросал корней с комьями почвы, щепок и чего-то, подозрительно похожего на мелкие ошмётки крови и плоти в песке и молотых ракушках с пылью.

— До вчерашнего дня здесь обитала пара-тройка свиней, — тоном заправского гида изрёк Ваас. Сделал многозначительную паузу, картинно развёл руками, приглашая ещё раз как следует рассмотреть царящий вокруг разгром. Скривился и хмыкнул глумливо: — Свинки, хрю-хрю, четвероногие. А потом объявились двуногие, узкоглазые — тоже свиньи. И-и-и — бам! — он изобразил вспышку и застыл на мгновение, страшно выпучив глаза. — Из-за этих уёбков — пиздец свинкам. Охуеть, бля…

Квадрат «Джей-ноль»… Это же тот самый островок, сообразила Мэл. Лежбище драконьего оператора и его напарника, клочок суши — меньше ста метров площади.

Мины, как же они ревели. Страшно били разрывы, будто прямо по черепу и с такой силой, что с зубов крошилась эмаль. Дыхание каждый раз спирало. Болело нутро, как после ударов под дых, боль плотным комком скользила вверх по пищеводу и срывалась обратно, чтобы начать всё снова.

Мины опускались в ствол чёрными руками, одна из которых сломана. Мэл поняла вдруг, что Джеро здесь. Вообще народу на перекопанном взрывами вдоль и поперёк островке до чёртиков много. Ещё больше бессильной, обречённой боли попавших в смертельный капкан зверей.

Боль походила на вой, сплавленный в одну тягучую ноту. Боль сама была этой нотой, колебаниями в пространстве, она раз за разом продавливала эфир в явных попытках прорвать его окончательно. В такт ей завывал какой-то прибор, с короткими паузами, рывками и всхлипами, заглушая сиплый, нечленораздельный скулёж. Голос мало походил на человеческий, но принадлежал человеку. На которого Мэл наткнулась как-то внезапно: сопровождающие расступились, будто живой занавес, и открыли взгляду картину, поразительную в своей выедающей глаза чёткости.

На покосившемся, но уцелевшем пальмовом стволе за руки подвесили человека. Абсолютно голого, впрочем, тёмное пятно волос вокруг гениталий сейчас сливалось с чёрными кляксами страшных гематом, от которых такими же чёрными ветками расходились повреждённые сосуды. С рваной в хлам левой голени свисали лоскутья кожи, мышц, сухожилий, схваченные горелой коркой. Жировую прослойку, наверное, вытопили тогда же, когда арматурой прижигали пленному собачьи укусы, но желтоватая жижа сочилась из трещин до сих пор, смешиваясь с потёками выбитых муками нечистот.

Что ж, прижигания явно подействовали так, как задумано. Стараясь дышать ртом, Мэл давила в себе внутренний стон. На разум и зрение дымкой наползала муть, но способность анализировать детали отказывалась теряться. Воющее устройство, с виду похожее на импульсный пистолет, явно тоже работало на аккумуляторе — пузатом продолжении рукоятки. Оно как раз приложилось «стволом» к искусанной ноге, в точности над коленной чашечкой.

Пленный задёргался так сильно, что казалось, сейчас оборвёт верёвку. Не заорал — давно сорванным голосом забулькал, залепетал, заскулил, а палач всё прижимал и прижимал инструмент, ухватив жертву под мышцы икры огромной чёрной лапищей в белом орнаменте.

Вокруг действа на расстоянии, но не улетая далеко от поживы, вились насекомые. В изобилии шума их полёт казался беззвучным, и мозг ещё упорнее отказывался воспринимать абсурд, творящийся на крошечном островке.

— Джеро! — рявкнул Ваас, разом перекрывая весь бедлам целиком. — Заткни нах свою дрель и китайца! Себя не слышу! Не видишь?! У нас представление для «дорогих гостей»!

Дрель коротко взвыла и захлебнулась, издав напоследок металлический чих. Китаец тоже захлебнулся и обмяк мешком, натянув до предела вывернутые из суставов руки и кошмарные верёвочные качели.

— «Сделано в Китае», — палач покосился на дрель, на собственную руку в липкой и блестящей перчатке из крови. — Прикинь, косоглазый, это сделали твои же соотечественники, — он осклабился, будто нарочно показав крупные зубы в багровой плёнке, — а дрель-то полное дерьмо, батарея вот-вот наебнётся. Но тебе хватит, Джеро уж позаботится… всё равно нога тебе больше не пригодится.

— Джеро… — нетерпеливый рык Вааса прервал излияния, адресованные безвольному телу. Мухи, воспользовавшись паузой, тут же слетелись к уродливому пятну под ногами у пленника.

— Ваас, для чего это, так сказать, «представление»? Хойт давал распоряжение о лишней нагрузке для ценного сотрудника? — Алвин выступил вперёд, стараясь прикрыть Мэл от происходящего. В конце концов постарался незаметно подхватить под локоть — ещё бы, у кого от подобного хоть на миг не даст сбой хладнокровие, кто не забудет: ведьме не нужны глаза, чтобы видеть.

— Ты, Ваас, как всегда тратишь время на бессмысленные развлечения, — проговорил Алвин ещё более холодно — будто с хрустом ломались тонкие льдинки. Он, очевидно, мгновением назад успел разжевать пастилку и теперь обдавал Мэл мятным дыханием, отгоняя липкую дурноту.

Хоть капля свежести посреди вони. Так, наверное, когда-то несло на грязных бойнях — сырым мясом, дерьмом и предсмертным ужасом, а забойщики так же разбирали туши по суставам, как Джеро разбирал ногу живого пока человека.

— У тебя, долбаного шведа, — прервав натянутую передышку, зашипел Ваас, — все бессмысленное, что не связано с твоей винтовкой и этой стервой. Так ведь? — он прищурился в ожидании ответа, и тут же страшно вытаращил глаза, замахал руками на подручных: — А вы расступитесь, отребье! Не закрывайте от нашей дамочки самое главное!

Пираты повиновались. Как же громко, чёрт побери, шуршали их подошвы по битым камням, каждый звук скрёбся в мозгу когтями. Рядом, всё ещё пытаясь оберегать Мэл от зрелища впереди, слишком резко потянул в себя воздух Алвин. Правильно, так прохладнее. Мятное дыхание обволакивало носоглотку и хотя бы на пару секунд глушило всё остальное — амбре прогорклого на духоте пота и тошную приторность подпорченного мяса.

Много, очень много мяса. Склизкое, успевшее заветриться, его перемешали с потрохами, которые уже потеряли глянец, подёрнулись зеленцой и начали вздуваться. Куски мелкие и покрупнее, поверху сплошь в засохших кровяных сгустках и обыкновенной грязи. Фрагменты рук, ног, человеческих и не очень хребтов и трахей, свиные копыта, обрывки кожи с волосами и щетиной. Адская смесь внутренностей, которые особо не щадили, рвали, резали как попало, лишь бы побыстрее. Да и зачем жалеть то, чем заваливаешь внушительную яму.

Мины, яму проделали опять-таки мины. Они ложились вчера так плотно, что несколько воронок оказались близко друг к другу, и Ваасовым работягам копать выпало гораздо меньше, чем могло бы. Часть «мяса», когда оно ещё хрюкало, ковыряя пятачками землю здесь же, на островке, уцелеть под плотным огнём не имело ни шанса.

Как удобно-то, чёрт возьми.

Остальное в большой лодке привезли к утру — «китайских жмуров», которых накануне, по выражению Хейла, «накрыли брезентиком». В сумасшедшей ретроспективе, где пейзаж потерял все краски, кроме серой, а по задубевшему от напряжения затылку скользили обморочные волны, Мэл смотрела, как на рассвете пираты разделывали тела диверсантов и смешивали их с останками свиней. Как комья мозга из развороченных пулемётными очередями черепов вываливались на землю и прилипали к горкам свиных кишок, как…

Впрочем, сначала, едва из-за горизонта краешком показалось солнце, по месту затяжной казни и его окрестностям тщательно, будто пылесос, в поисках неразорвавшихся мин прошёлся «ёбнутый серб» Горан. Сейчас его нигде не было видно. Зато в двух шагах тяжко дышал Джеро, терпел мучительные спазмы, что с новой силой разгулялись в сломанной руке. Эти судороги для Мэл складывались в какую-то ненормальную гармонию с разглагольствованиями Вааса.

Он обращался к тому, кто совсем потерялся в яме, такому же окровавленному, подгнивающему обрубку. Голова Мингли торчала в кошмарной каше, среди слизи, крови, нечистот и жира — распухшая, синюшная. Мэл с трудом её рассмотрела, опознала по скошенному набок уродливому бугру на месте носа, который сама же и сломала. Зато чувствовать приходилось слишком многое.

— Помнится, вчера наш китайский друг грозился закопать… — всё тем же тоном обстоятельного гида вещал Ваас, — нас всех с собаками и свинями… — он замолк и развёл руками, почти натурально изображая восхищение, а потом присел на корточки напротив страшной головы и прищурился. — Я говорил, что это отличная идея? Говорил, амиго?..

Мингли едва ли слышал. Он плыл в невыносимо багровой реке, не на поверхности — уже в самой толще. Вязкая, бесформенная субстанция забивала глотку, воровала почти весь кислород, которого так много было вокруг. Мингли не видел ни неба, ни солнца, ни блеска окружившего остров моря. Мингли не ощущал ветерка, что непрерывно скрёб слипшейся от крови косичкой по бритой голове и касался заскорузлой корки на щеках. Мингли с трудом раскрывал почерневший рот и даже хватал этот ветерок, чтобы тут же вытолкнуть обратно с хрипом и присвистом.

Это была без малого агония. Сердце хаотично вздрагивало. Боль носилась эхом и протуберанцами топорщилась за границы изломанного тела, но Мэл явно чувствовала её лучше, чем спутанное, нет, слитое в единый комок сознание китайца.

Какого чёрта? Мэл поймала себя на том, что, кажется, научилась отстраняться — без блоков и переключения в «боевой» режим. Перерождаться в клубок сенсоров и датчиков и не сгорать при этом от чужой боли, приобрела новый запас прочности. Наверное, стоило бы порадоваться, но куда там.

Только держать себя в руках. И не сжимать эти самые руки в кулаки слишком уж заметно.

— Какого чёрта? — процедила она вслух, упрямо выдвинув челюсть в сторону Вааса. Тот в притворном удивлении задрал изуродованную шрамом левую бровь, но молчал — продолжение, очевидно, его неслабо интересовало.

— Вы снова перестарались, господа. Этот тип загнётся с минуты на минуту, а я не умею считывать информацию с трупа, — Мэл повысила голос, вложив в него весь возможный сарказм и как можно больше яда. А ещё немного преувеличила — как-то по наитию, инстинктивно. Чёрт знает, к чему оно приведёт. Мингли мог промучиться ещё час. Каждая минута этого часа растянется в бесконечность, где китаец будет биться в конвульсиях и плавать в смеси гниющего мяса и собственного дерьма. Мэл не могла понять, зачем всё это. Видно, ещё не настолько сошла с ума.

Хотя свихнуться с каждой минутой шансов всё больше.

Взгляд сам собой вернулся к человеческому обрубку в яме, наверное, для того, чтобы выцепить новую деталь. Куски, куски, куски. Поверх них в точности перед пленником пристроили знакомый пульт управления. Целый, надо же. Только экран подёрнулся трещинами и походил на мозаику, в которой дробилось отражение. Себя в нём Мингли не видел. Он вообще не мог разлепить заплывшие веки, и едва дёргал под горой плоти культями рук. Сами руки палачи приладили к пульту по бокам, даже пальцы прижали к рычажкам.

— Пойдём. Здесь больше не на что смотреть. — Мэл обдало прохладным выдохом, и она будто очнулась. Вскинулась, вздрогнула, в то время как её пытались развернуть от раззявленной под ослепительным небом раны, в которой, казалось, сама земля сочилась людской кровью.

Мэл повиновалась, сделала шаг и провалилась в ослепительную, сверкающую белизну.

Словно в сугроб угодила.

Под ногами хрустит наст. Щёки бодро кусает мороз, каждый выдох застилает глаза облаком пара, но хочется дышать ещё и ещё, доверху, допьяна пить чистоту. Рядом, пробивая себе путь сквозь каменные глыбы, срывается с невысокого уступа родник. У подножия уступа кристальную воду сковывает таким же кристальным льдом, но и под его тонкой коркой она всё равно бежит дальше с мелодичным звоном, упорно и живо.

Алвин. Его воспоминания, его фантазия. Он выстроил их сознательно — для неё, и неважно, как он узнал, что нужно именно это: уловил пресловутым шестым чувством или просто давно изучил рефлексы. Гримасы, жесты, реакцию зрачков. Какая разница. Мэл не поднимала головы, таращилась прямо перед собой, но непостижимым образом видела синеву — то ли глаз, то ли неба, под которым простирался заснеженный лес с его первозданным, спасительным холодом.

— Никто никуда не пойдёт. Без моего приказа лодка не сдвинется с места.

Прекрасная грёза, картинка-спасение раскололась не хуже пульта в отделённых от тела руках Мингли. Напротив, лопаясь от гадкого самодовольства, во весь рот ухмылялся Ваас. Алвин немедленно попытался увлечь Мэл в сторону, загородить собой, рюкзаком и винтовкой, но спасти от хриплого издевательского голоса, конечно, не мог.

— Признайся, ведьма, разве тебе не хотелось увидеть смерть своего врага? После всего, что ты видела в его сраной башке? Много всякого дерьма видела, правда? Прикончить его вчера хотела. Нос вон сломала… Бля… теперь-то какого хуя?! Добренькая, да? Добренькую из себя строишь?

Добренькую? Вот так разом вспомнить вчерашний, на потеху пиратам, срыв оказалось подобно оплеухе, от которой с новой силой запылало лицо. В руках Алвина Мэл упёрлась и замотала головой. Взгляд запрыгал по пленникам.

Мингли, жалкая, обглоданная головешка. Его обмякший на верёвке товарищ по банде и несчастью. И третий, которого сразу и не заметишь за кислотным облаком боли первых двоих. С чего бы, интересно, этому досталось меньше всех? Контузия средней тяжести, пара сломанных рёбер и раздутая от вывиха лодыжка — не слишком ли слабо в сравнении с тем, что перенесли остальные?

Вон он, везунчик, на выпирающих из почвы, уже горячих камнях. Под надзором сразу двух пиратов, и скручен без поблажек и шуток — так, чтобы при попытке излишне резво шевелиться себя же и придушить. А Мингли… Мингли захрипел, демонстрируя зрителям слепые белки глаз в щёлочках из век.

— Из этого, — Мэл ткнула пальцем в сторону головы, которая дёргалась, будто снизу в неё впивались зубами сразу все погибшие дружки вместе с дохлыми свиньями, — ни черта уже не вытащишь. Он уже не враг. Просто обрубок. Бесполезный кусок мяса, — голос изменил, сорвался, но злость придавала сил: — Комок боли… блядь, да он уже не понимает, что чувствует!

Взгляд Вааса застыл — наверное, угрожающий знак. Алвин когда-то успел отдалиться на расстояние нескольких шагов и дико нервничал, будто барс, хлещущий себя по бокам хвостом. К чёрту. Всё к чёрту, никто, никакой враг не должен так мучиться, — так решила Мэл, и Алвин думал так же. В этом было хоть какое-то подобие порядка, за которое можно уцепиться, в то время картинка перед глазами грозила схлопнуться, сжаться в одну точку или разлететься мириадами осколков вместе со всей планетой.

Планета, конечно, осталась там, где ей полагалось находиться. Зато у Мэл щёлкнуло в мозгу: прекратить. Избавить от боли, подарить покой. Остановить сердце, которое еле трепыхалось рядом с опухшими, отёчными лёгкими.

— Сейчас, сейчас… потерпи… — пробормотала она, может быть, вслух. Ослепительный свет позднего утра подёрнулся серой поволокой, будто рябью на поверхности воды. В самом центре ряби — точно впереди — в сетке из паутинок вспыхивало и затухало рубиновое пятно.

— Так прикончи его… — прошелестел вкрадчивый голос Вааса. Ухо обожгло горячим выдохом, но главаря под оглушительный шорох камней тут же оттеснили в сторону. Мэл моргнула раз, другой — поволока не растаяла, но сделалась прозрачнее. Сквозь эту завесу Ваас, держа за ствол пистолет, тянулся с ним к Мэл. Намеревался вложить прямо в ладонь, но не успел до того, как на пути снова возник Алвин.