Граф Солтикофф. Перезапуск проекта. Препубликация первой главы

Старая редакция романа уже спрятана в черновики.

- Как только тут люди живут? – желчно процедила Милка, кивнув на бассейн, – В этой-то гнили…
Она уже минуты полторы пыталась закурить. Погода стояла безветренная, однако даже буржуйская зажигалка Zippo с местной сыростью не справлялась.
- Да уж, – согласилась Кира, – Говорят, что из-за бассейна в Пушкинском музее картины плесневеют.
- Скажешь тоже! Картины! Их отреставрировать можно. А людям-то как? Особенно сейчас, зимой, в минус десять? Надышимся этим паром чахоточным, а дальше что? Здоровье-то у нас не казённое, его ведь даже в «Берёзке» не купишь.
Влажное густое марево, источаемое бассейном «Москва», расползалось по всей округе. Пока девушки ехали в метро, успело изрядно стемнеть, и на фоне чернеющих небес рваные лоскуты пара казались языками пламени, а чаша бассейна – исполинским жертвенником языческого капища.
- Горе тебе, Вавилон, город великий, – невпопад прошептала Кира, – Гиблое место, проклятое… Не даром же и назвали его Чертольем…
- Ой! Да ладно! – отмахнулась Милка, – Бабкины сказки! Не верю я в эти бредни.
- Верить не веришь, а к гадалке идёшь, – Кира улыбнулась, – Комсомолка называется!
- Это другое, – со всей серьёзностью ответила Милка, – Ты вот тоже комсомолка, а Солженицына читаешь. К тому же, под Рождество все гадают, даже партийные. Сочельник-то, кстати, уже начался?
Взглянув на небо, Кира неуверенно кивнула. В подобных вопросах она сама не шибко-то разбиралась.
Подруги уже тихонечко брели Гоголевским бульваром, заснеженным и пустынным. Огромной ледяною глыбой сияла луна над Москвой, трещали деревья, морозец пощипывал, и тишина вокруг.
Словно бы не центр, не столица, а лес глухой, – настоящее Рождество, как в сказке.
- Слушай, – встрепенулась Милка, – говорят в вашем самиздате есть жутко модный роман… Забыла, как называется… Я почитать хочу.
- Модный?! – удивилась Кира, – Не знала, что в самиздате бывают модные романы. Хотя бы, про что?
- Ну там, типа, алкаш едет на электричке к своей бабе, а по дороге напивается в хлам, и то ли черти ему начинают мерещиться, то ли ангелы… Книжка, говорят, клеветническая, но очень смешная.
Такую аннотацию Кира слышала впервые, она не выдержала и рассмеялась.
«А ведь и правда, – проскочила мысль, – Едет алкаш к своей бабе…»
Милка между тем и дальше засыпала Киру вопросами.
- Ты читала? У тебя есть? Мне почитать дашь?
- Дам, но тебе не понравится. Там матерщины много. Если хочешь, можем на обратном пути ко мне заехать…
- Вот спасибочки! А то все читали, но книжки ни у кого нет. Или признаваться не хотят… А чья книжка? В смысле написал кто?
- Веня… Венедикт… Нет, фамилию не вспомню… Я давно читала… Но он не на слуху, ты его не знаешь.
Фамилия из головы вылетела, но образ автора, его манера и стиль вспомнились тотчас же. Поначалу он представлялся Кире эдаким рафинированным интеллектуалом, высоколобым ученым, который в свободное от интегралов время борется с советской властью силой печатного слова. Однако Глеб, знавший едва ли не всех на свете, как-то обмолвился, что книжка вполне автобиографична, и что автор – самый настоящий запойный алкоголик. Запойный, но очень талантливый.