Noir-2

(просто зарисовка)

Мой револьвер быстр.

И сам я не промах. Только промок. Вторую неделю во Фриско идут дожди. Смотрю в окно -- капли блестят на стекле, неумолчный шум льющейся воды преследует меня с самого рассвета. Хотя какой к черту рассвет? Когда такой дождь, рассветов не бывает. Только закаты и гулкая полутьма баров, подсвеченная красными огнями музыкальных автоматов.

Я отряхиваю плащ. Серый, потертый, служивший мне с тех пор, когда я работал в полиции... Ладно, ладно, оставим сантименты! Это всего лишь плащ. Я отряхиваю его, капли падают на пол, вытертый каблуками неудачников до блеска, но этот блеск -- блеск нищеты и голода, похоти и алкоголизма, звериной жестокости и неловкого милосердия, мне нравится. Как и запах гиннеса, и дешевых сигарет. Это мой блеск и мой запах. Я дома.

С тех пор, как в барах запретили курение, они утратили большую часть очарования. Запахи в них стали удушливей и беспощадней к чувствительным носам. Словно тумана больше нет, романтика исчезла и на кладбище остались одни вонючие склепы.

Кап. Кап. Я смотрю на красные огни музыкального автомата и отряхиваю плащ. Одни говорят, в нем я похож на Хэмфри Богарта. Другие -- что на придурка в плаще. Но я всегда такой. Я придурок в плаще, похожий на Богарта. "Только ради твоих глаз, детка".

- Берни, налей мне пинту!

Бармен кивает, хотя я этого не вижу. Вообще, он мог бы сделать вид, что не слышит, но это была бы большая ошибка. С таким самовлюбленным реактивным говнецом как я, подобные фокусы не проходят.

Кап, кап. На пол упали последние капли. Я наконец могу повесить плащ на спинку стула.

Иногда меня спрашивают, почему я не могу успокоиться и не мешать людям жить? Ответ: потому что.

Еще иногда меня спрашивают, почему я не сажусь у стойки, как делает Богарт в своих фильмах? Я отвечаю: это секрет.

А потом беру стекленную солонку и швыряю в того, кто задает вопросы. Меня, как вы поняли, вообще легко вывести из себя. Когда любитель вопросов размазывает кровь, сопли и соль по разбитому лицу, я почти счастлив.

Почти.

Почти, мля.

Блин, я опять завелся.

Чтобы успокоиться, я сажусь за стол и кладу ладони на темную исцарапанную поверхность. Она теплая. Я жду. Затем беру солонку и смотрю, как соль высыпается на стол. Медленно. Мы все -- крупинки соли на изрезанном ножом столе жизни с пятнами от пива.

Я слышу, как мой гиннес наполняет бокал. Слышу, как пузырьки углекислоты поднимаются со дна бокала и пронизывают густую шоколадную пену. Сухой ирландский стаут. Я жду ровно шестьдесят две секунды. За это время весь углекислый газ поднимется наверх. Готово.

- Эй, Берни! Не спи, - кричу я.

Звук, с которым кружка отрывается от стойки. Скрип дерева, шаги, тяжелое дыхание грузного человека.

Я слышу шипение пузырьков, когда он смотрит на меня сзади.

Интересно, в этот раз он попробует? Или ему хватило прошлого раза?

Через несколько мгновений (я успеваю выложить на стол спички) Берни обходит стол и ставит бокал передо мной. Тук.

- Спасибо, чувааак, - говорю я. - Ты так мииил.

Берни перекашивает. Он бурчит сквозь зубы, лицо такое, словно у него хроническое несварение желудка. Затем уходит обратно.

И тут я вспоминаю, что забыл главное.

- Поставь мою любимую, Берни!

Гулкий удар. Грохот. Похоже, что сломалась стойка. Но нет. Это сломалась его гордость.

Жалкий ирлашка.

- И побыстрее!

Я беру холодный запотевший бокал и отпиваю первый глоток. Это чудо. Это всегда чудо. Из всех моих слабостей, «гиннес» -- единственная, которую я не придумал. Если кто-то захочет на меня надавить, ему придется взять в заложники бочку "гиннеса".

- - You must remember this... A kiss is just a kiss... - начинает петь автомат. Я откидываюсь на стуле и прикрываю глаза. Я чувствую музыку вокруг, гиннес внутри себя и моральный закон где-то в небе. От изрезанного стола струится сладковатый запах сигарет.

Я дома.