Старая улица

В рамках флешмоба расскажу вам о своей книге " И смех, и слезы и любовь", расположенной на Литрес.

Есть в ней рассказ "Старая улица".Его можно до конца прочесть и на моей странице, причем, можно не верить, возмущаться

Такие улицы есть в каждом городе и в каждой живой душе, улицы детства, к которым мы испытываем ностальгию неизвестно почему. Но когда мы снова их видим, вспоминаются до мелочей все события: и хорошие, и плохие.
Когда-то я здесь жила.Этот тротуар мне казался очень широким, может быть, деревья были не такими большими.

Ах, да, поняла, здесь просто настроили много будок-магазинчиков, поставили какие-то лотки с тряпьём, овощами, хозяйственными товарами, и парапеты теперь не выбелены извёсткой. Теперь здесь есть и аптека, и банк, и лаборатория, но люди не стали ни здоровее, ни богаче, ни культурнее. Напротив, всюду - мусор, неубранные сухие листья, разрытые траншеи, и самое страшное, что люди свыклись с ветшающей, умирающей, уродливой улицей. Для них ее  состояние - в порядке вещей.

Я помню её в праздник  Первого мая с красными флагами на каждой новенькой пятиэтажке , с чистыми блестящими окнами, белёными бордюрами и белоснежным накрохмаленным бельём во дворах, радостными лицами соседей, здоровающихся за руки, музыкой, утверждающей, что "кроме бед, непрошенных бед, есть в мире радость и солнечный свет!".

Когда мы переехали в новую квартиру, осталась какая-то неясная ностальгия по малой родине - вот этой самой улице пятиэтажных домов.

Здесь были друзья, даже хулиганы были знакомые, здесь было время, когда родители были молодыми и полными надежд и стремлений, здесь были трудности и радость их преодоления.Сюда я приехала с маленькой сестричкой, ставшей милой причиной смешных воспоминаний о детских невинных шалостях и бессонных ночах.

Мальчишки мужали, а девочки хорошели. Алкин папа, из дома напротив, называл меня лисичкой за рыжеватый цвет длинных пышных волос, скромность и  застенчивость, казавшихся ему хитростью. Из этого домашнего районс мы вместе с одноклассницей Оксаной - жизнерадостной толстушкой, ездили  на огромный каток под открытым небом в парк Победы, и катались на коньках, пока не выйдут на небо звёзды и луна, а потом, познакомившись с мальчишками, долго хохотали, потому что оказалось, что живём на одной улице. Рядом - дорога, идущая в школу вдоль частных домов, щедро угощающих вишнями и черешнями на протянутых через забор ветках, тяготящимися спелыми плодами.

А в посадке возле железной дороги мы готовились к школьным экзаменам, зубря билеты и загорая одновременно, причем, никого не боялись.

Надо же, сегодня десятки лет спустя, я вижу юношу-мотоциклиста такого же возраста, как тогда, только экипировка и мотоцикл у него круче. Он отвернулся к киоску, а я стою и рассматриваю его железного коня, с которого он сам лихо соскочил и помог мне, легко приподняв на руках. Сейчас мы войдем в подъезд, он обнимет меня и скажет с улыбкой: - Ну всё, теперь ты не пионервожатая, а пионерзажатая. Мне ужасно стыдно, от того, что двери в подъезде стеклянные, и какая-то соседка увидит нас и скажет об этом утром маме, поэтому я вырываюсь и бегу на свой этаж с обещанием покататься завтра.

Еще одна встреча - это прошла подруга моей сестры. Она так же, чуть набок держит голову, такая же худенькая и осторожная, как в шесть лет, только выше, и плечи согнуты от невидимой тяжкой ноши.Спросить ее в шутку, как в детстве: - Соня, мама дома? Тогда она десять раз на разные вопросы с неизменной интонацией умного еврейского ребенка неожиданно низким голосом отвечала: - А зачем вам?

Теперь было бы верхом неприличия задать такой вопрос, не потому что любвеобильная Эля выслала Соню гулять, пока к ней пришёл дядя, а потому что Эля давно умерла, и бедная Соня так и не завела себе мужа и ребенка, живет совершенно одна.

Теперь на сухой листве, там где раньше была клумба, лежит выброшенный старенький телевизор. Вспоминается знаменитая фраза Булгакова о разрухе в головах, и поднимается волна возмущения от того что его не донесли в мусорный контейнер, затем постепенно становится ясно, что это просто благотворительная акция для тех, кто вынужден будет доставать его детали из объедков и очисток.

На скамьях у подъездов совершенно чужие, новые старики. Когда стемнело, домой потянулась молодежь, изнуренная десятичасовым рабочим днем. Все в рваных джинсах и черных футболках, самая нарядная девчушка - в аккуратных синих джинсах и белой футболке.

Вспомнила, как по этой улице я шла на свидание в белом, батистовом платье, а перед этим целый час млела в ванной с шампунем, помятуя мамины слова, что девочка должна пахнуть чистотой и свежестью.

Волосы вились и сверкали, я летела, как ароматный вишневый цвет, с дерева.Черноволосая, кареглазая цыганка в длинной присборенной цветастой юбке и красном платке с длинными концами, повязанном на манер банданы, остановилась  возле фонарного столба  напротив овощного и, цокая языком, приговаривала: - Такая красивая, дай хотя бы волосок с твоей головы, и нагло потянула его. В этот же миг, какой- то чумазый черт, поравнявшись со мной, смачно плюнул мне под ноги, это было так обидно и оскорбительно, видимо, он этого и добивался - я же летела на свидание не к нему.

Помню, как однажды зимним вечером, меня окружила целая ватага таких хулиганов. Они громко гоготали, отпуская какие-то шуточки, которые от страха я не понимала.Тогда один из них остановил всех словами: - Не трогайте ее, это моя соседка. Слово главаря было законом, воспользовавшись минутой замешательства банды, я убежала в пятиэтажку.


Однажды зимой на дороге, идущей вдоль улицы, перевернулась цистерна с амиаком, улицу перекрыли, милицейский наряд стоял в оцеплении никого не пропуская. Было очень холодно, улица обледенела от мороза, на асфальте образовался скользкий наст, очень хотелось домой.
Разогнавшись, я поскользила по дороге и когда лед закончился по инерции летела в воздухе. За мной бежал молоденький ментик и кричал: -Девушка, а еще так можете? Я разогналась еще больше и через пару секунд была от него очень далеко, мне казалось, что я лечу по воздуху, и только вслед услышала: - Ведьма!
Недалеко был парк, где прогуливались и сидели на скамеечках старики из дома престарелых. Теперь стариков выселили куда-то за город, их двухэтажную обитель развалили и обнесли железным забором, устроив вечную стройку.
 В этом парке, под покровом ночи и сладкие песни соловья  среди белоснежных цветов жасмина целовались мы с мужем.
По этой улице мы несли домой из роддома нашу дочь.
Я помню эту улицу тихой, сумрачной и пустынной, когда взорвался Чернобыль. Это было начало смерти улицы, а потом, зараженная радиацией она тихо тлела, вместе с ней умирал весь Союз и наши мужчины.
Но мы с ней еще пытались выжить. Вот на этом углу ко мне подлетел вор и с вопросом: - Что у тебя в корзине?- Схватил мой зонт и умчался. Я в очередной раз не сумела купить билет на поезд в Польшу, куда все ездили за дешевыми синтетическими продуктами: сухими бульонами, кофейными суррогатами, которые можно было сдать оптом в какую-нибудь частную кофейню и получить деньги, чтобы половину тут же отдать в уплату квартиры.
 После целого дня, проведенного на вокзале в очереди за билетом,  я возвращалась поздней ночью домой с деньгами за пазухой. Как я радовалась, что украден был только зонт.
Однажды в автобусе у меня, все таки, украли кошелек со всей зарплатой, но я сразу спохватилась, стала кричать, чтобы водитель закрыл двери, я должна была вернуть заработанное,-  неизвестно еще сколько месяцев зарплату не будут выдавать. Я была полна решительности и злой агрессивной энергии, сшибающей своим истеричным криком, тихого щипача. Видимо, воры еще не придумали делиться с водителями и боялись быть пойманными, поэтому кошелек бросили прямо в автобусе мне под ноги. Были лихие девяностые - разгул воровства, рэкэта и бандитизма.
Однажды на этой улице, когда я в раздумьях, чем заплатить за сад, шла с работы домой, ко мне подошла старуха и спросила:      
 - Хочешь заработать? - И не дожидаясь ответа, спросила: - английский язык знаешь?
 Английский я знала, но сказала, что плохо. Про себя отметила, что старухе это понравилось, наверное, подумала, что я скромная.
О, как я ошибалась, ей нужно было, чтобы я, вообще, его не знала. Через неделю я пришла по адресу - это была мрачная, тёмная лаборатория в подвальном помещении, причем, как раз под носом у милиции, в этой же пятиэтажке был райотдел.
В лаборатории обещали научить меня работать за компьютером. Как же я глупа и доверчива была! Мне даже сейчас страшно, когда  прохожу это место и думаю, что со мной могли сделать.
Метод обучения был довольно  странным:  к моей голове и запястьям подсоединили провода, соединенные с компьютером, и сказали мышкой отмечать слова, выделенные зеленым цветом. После двадцати минут работы лаборантка сказала своему шефу странную фразу: - Она чистая.
Конечно, несмотря на деффицит, дома у меня всегда был кусок ароматного мыла, странно, что в этом тёмном подвале это было для кого-то важно.
Сначала я увлеклась механической работой, таких слов, которые нужно было отметить, на странице было пять, шесть. Мне хотелось быстрее закончить и получить свои деньги, но женщина, высокая и  статная, лицом похожая на пригласившую меня сюда сгорбленную старуху, однако, отрицающая, что это была она, остановила меня и сказала прийти завтра, только взять с собой поесть, потому что работы будет много, может быть, придется даже остаться на ночь.

На следующий день общалась она со мной очень неохотно, все время прятала глаза; от моего скудного бутерброда, которым я пыталась поделиться с ней, отказалась, вела себя напряженно. Липкий холодный страх стал проникать во все мои внутренности. Чем страшнее мне было, тем усерднее я старалась разговорить эту женщину.
Наконец, она сама поинтересовалась с кем я живу, и кто меня будет искать в случае моей пропажи.
Мне надоело механически отмечать слова, и я стала вчитываться  и переводить. Текст на английском  был похож на  медицинское заключение, в котором было полное описание внутренних органов: печени, легких, сердца, селезенки, поджелудочной железы, глаз, каждой мышцы и косточки. Не моих ли?