Темы, которые льются сами - музыканты

Есть темы, которые льются сами, прямо таки выскальзывают из-под пальцев на экран. Бывает очень трудно остановиться  рассказывать о том, что любишь, что хорошо знаешь, что по-настоящему пережито. Хотя, может, по сюжету и не стоило бы так углубляться. 

Насколько тяжело мне учиться писать экшн, словно я вовсе не владею словом, словно беспомощна и безнадежна, и настолько же легко и увлекательно писать художников и музыкантов.

Особенно музыкантов!

Всю-всю жизнь я живу рядом с ними, дружу с ними, люблю их. Порой так и чешутся руки сделать классификацию характеров по инструментам, поставить вокалистов перед зеркалом и все о них им же выложить. Выпить литературно сначала с рокерами, а потом с любителями фолка. Мне есть, что рассказать о них даже больше, чем о художниках. Ведь лицом к лицу лица не разглядишь. Зато на музыкантов я насмотрелась вдоволь.

Любимые мои, вечные дети, амбициозные, талантливые!

Черт с ним с экшном, как-нибудь справимся с доброй помощью, главное, чтобы в книге играла флейта и звучали под гитару авторские песни.

И хотя блог самопиарный, и в конце я тут выложи кусочки новых, опубликованных глав "Берега Птицелова", то буду очень рада, если вы расскажете, о чем писать легко и приятно вам?

Еще летом на душе у Итты было спокойно. Все ждали концерта, жили концертом. Итта рисовала афиши, клеила красивые папки на пюпитры, слушала ночи напролет репетиции, совершенно измученная въедливыми вопросами друзей. Порой она думала - хорошо, что я одна тут художник, и никто не лезет ко мне с советами, а порой, завидуя жарким спорам о музыки, вздыхала, что ей не с кем поговорить о своем.

Эмиль мог остановить репетицию, прийти к ней в мастерскую и сказать:

- Пойдем пожалуйста! Всего пять минут.

А потом битый час Итте приходилось терпеть его докучливые приставания. 

- Послушай и сравни! - Эмиль брал флейту и играл одно соло два раза. И убей ее громом, Итта не слышала никакой разницы - для нее флейта Эмиля звучала великолепно всегда. Она любила его слушать, улетала чувствами и мечтами, любовалась им. Но потом соло заканчивалось, Эмиль отнимал мундштук ото рта и спрашивал.

- Ну, как лучше?

И приходилось выкручиваться, вслушиваться, аргументировать, потому что ответ: “Не знаю” Эмиль не принимал.

То же было на общих репетициях. Даже хуже. Все постоянно спорили. Эрик махал руками, гремел с высоты своего роста: “Да пошло оно все!” Хлопал дверями и все слышали, как он грязно ругается на кухне. А потом возвращался: лохматый, злющий; брал свою лютню и садился, молча, покорно. ”Ну, вы! Давайте! Заново! Чего встали?” Ив, напротив, выдержки не теряла, опускала скрипку на колени, словно прикрывалась ей, как главным аргументом, и занудливо, до бесконечности обсуждала с Эмилем трактовку. Как будто в Купеческой Гавани кто-то понимал такие тонкости. В итоге, все разом набрасывались на Итту, которая только и мечтала удрать с этого представления.  Но все же Итта была для музыкантов бесценна именно тем, что она разбиралась в музыке очень приблизительно, а значит являлась единственным настоящим слушателем, ради которого и затевалось все это высокое искусство.

и это еще, но побольше

Эрик давно не писал песен. С самой весны. Ну не писались никак и все. Он поначалу не особенно переживал: лето же, веселье, да и концерт у них с Эмилем был в Гавани, к которому долго готовились, переругались в хлам не сосчитать сколько раз, но выступление удалось - Эмиль остался доволен. А потом Эрик неожиданно подумал, что три месяца ни одной песни не пришло ему на ум. Ерунда, конечно, но такого не случалось давно. А точнее - никогда. Эрик сочинял песни с тех пор как в двенадцать лет взял в руки гитару. Всегда, в моменты радости и тоски, во времена влюбленности, разочарований и опасных испытаний судьбы, песни приходили к нему сами. “Ла-ла-ла” - пело что-то внутри то весело, то тревожно, то грустно. Мелодия зудела, как муха за пазухой, слова, отскакивая друг от друга, торопились на бумагу. И тогда Эрик уходил, сутки-другие болтался где ни попадя, а потом являлся растерянный, сияющий и обязательно с новой песней под мышкой. Он вскидывал на колени гитару, поправлял кудрявый чуб и робко, с несвойственной ему неуверенностью, говорил:

- Сырое еще очень. Буду доделывать и переделывать... 

 И играл. И видел на лицах друзей восхищение. Особенно девочки влюбленно смотрели на него. Обе. Одна доверчиво распахивая прекрасные голубые глаза, другая - дерзко щуря раскосые черносливины.

Может, именно по этим знакам любви и признания Эрик и соскучился, затосковал от тривиального бытия и вспомнил, что песен-то давненько не рождалось. Следуя творческой интуиции, он решил попеть старые. Устроился в гостиной с гитарой, даже камин затопил. Битый час наигрывал, пробовал каждый аккорд: “цан-цан”, то тише, то громче нагнетая мелодию. Переиграл все самое лучшее. Это помогло и согрело. 

Ив тоже пришла, долго сидела у горящего камина. Слушала, улыбаясь,  а потом погладила его руку, держащую гриф и сказала:

- А хочешь сольный концерт?

- Был же недавно! - Эрик сделал вид что не понял, о чем говорит невеста.

- Так я не о классике. Я о песнях. Никакой лютни, только гитара!  - и она поцеловала его нежно в висок.

Эрик потерял покой. Сразу. Всю ночь он думал о своем концерте. О том, что хорошо было бы сделать сольный в Кивиде, где больше всего друзей-гитаристов, пригласить всех-всех. Что надо бы придумать получше аранжировку к Колыбельной и вообще позвать барабанщика, того, длинного, чей фрак Эрик порвал на башне Алъеря во время битвы с ветром. Четыре года уже прошло, да и ладно. Лучше всего договориться на весеннюю ярмарку, когда народу на городских площадях полным полно, и когда ставят открытые сцены. Но весной уже назначены обе свадьбы. И это железно. И так сколько уже откладывали, то одно, то другое… Эрик начал искать другие варианты, не нашел, расстроился и уснул.

А во сне придумал песню. Она родилась в муках предутреннего бреда, грустная, красивая история о птице, летящей над морем. 

Эрик осторожно взял гитару и чтобы не разбудить Ив, да и вообще никого не разбудить, накинул тулуп и пошел в ледяную башню клеить аккомпанемент. 

До обеда он не спускался, не замечая холода, забыв о еде, подбирал мотив, чистил текст. Песня нравилась, хотелось немедленно поделиться с кем-то, но никак не получалось решиться. Словно напала внезапная неуверенность в том, что они оценят, поймут, что ему не придется краснеть за свое творение. Да и не до него было всем в тот день, как назло. Брат возился с сетями в сарае. Ив словно позабыла, что сама сбила Эрика с толку, влила в него надежду и вдохновение, она мыла окна в спальне и выставила Эрика решительно, не дав и слова сказать. Итта рисовала в мастерской очередной королевский портрет на заказ. Неприкаянный Эрик мотался по дому, злился, ворчал, крутил в голове свеженькую песню, пока она ему окончательно не разонравилась. Тогда он кинул гитару в угол, решив сначала довести дело до ума, а уж потом хвастаться. 

Так и вышло, что когда на следующее утро они с Эмилем собрались на рыбалку, неспетая никому песня все еще толкалась у Эрика в голове. 

Он запалил костерок, сунул в огонь покрытый сажей чайник, а сам присел на корточки у огня. Вода осторожно гладила берег, ветра здесь не было и море лишь слегка поигрывало синими мышцами волн, в небе кружили белые с чёрными головами чайки. Эрик все крутил и крутил песню в голове и вдруг один такт поменялся местами с другим, слова сразу легли просто и ясно, так, как Эрик любил. Он тотчас согрелся, встал и стал расхаживать вокруг костра, повторяя вслух, напевая негромко сам себе. Вот так, другое дело, совсем другое! Эрик улыбнулся, подпрыгнул и даже сделал в воздухе хук правой. Да! Теперь песня была готова. Море тоже улыбнулось ему солнечными бликами.