Тьма, что чернее ночи

…Откуда-то с противоположного берега донёсся протяжный крик птицы. И ещё один, будто птица раз за разом безответно звала кого-то. Недалеко от берега плеснула рыба. Присев на траву, я уставилась вдаль – туда, где за рекой над неровной полоской деревьев мерцало зарево цивилизации. Где-то там, освещённый фонарями, жил город, полный людей, жизнь которых была сложна и проста одновременно. Не спрашивать, не искать и довольствоваться тем, что есть – слишком мало для меня, но в то же время бесконечно, недостижимо много.

Сбоку появилась Софи и опустилась рядом, прижавшись к моему плечу. Долго ли продлится наш с ней путь? Или эта нить тоже оборвётся, и подруга также стремительно исчезнет из моей жизни, как и появилась? Ответов не было, как всегда…

Я прильнула к ней, укрыв нас своим пуховиком, и вскоре она уже мирно сопела, свернувшись калачиком и уложив голову мне на колени. Неужели ей удобно? Или она настолько устала, что смогла уснуть даже на твёрдом металле и слое эластошерсти? Я вслушивалась в крик одинокой птицы и в редкие всплески возле берега, впитывая в себя лёгкий и свежий ночной ветерок, мерцающие в вышине быстрые огни и дыхание близкого человека рядом.

Глаза сами собой закрывались, нега и покой пеленали мой разум, и я уже почти заснула, как вдруг что-то завибрировало, заколыхалось в голове, словно чья-то невидимая рука легонько ударила в беззвучный камертон. Я распахнула глаза и огляделась. Было совершенно тихо и безлюдно – многоголосо трещавшие до этого сверчки теперь молчали, широкий и спокойный Дунай шёл мимо, а странная вибрация всё нарастала, оглушая до пронзительного звона в ушах. Птица на той стороне реки издала последний крик и затихла, и неожиданно мир вокруг мелькнул и погас…

Деревья… 

Будто со дна колодца, я в мельчайших подробностях видела деревья – неровные, волокнистые складки коры рывками надвигались из темноты и исчезали позади, а под корой мелькали бордовые вспышки. Дерево проплыло в полутьме слева, затем второе. Дерево справа… Внизу мягкий травянистый ковёр – серый, будто в старинном монохромном телевизоре – потрескивал ломающимися ветвями. Какие-то блики разбегались в стороны – крохотные насекомые до смерти боялись и торопливо освобождали дорогу тому, что наощупь пробиралось сквозь ночной мрак. У этих маленьких существ не было ни сердец, ни мозга, ни разума, но те, что не успевали убраться с пути, падали замертво, тут же сморщивались и съёживались, словно сухие сгоравшие листья…

Оно приближалось. Потный, липкий страх прошиб спину горячей влагой, и я встрепенулась.

— Софи, вставай! Софи! — воскликнула я, расталкивая её, тряся изо всех сил.

— Ты с ума сошла? Что такое?! — сквозь полудрёму пролепетала она. — Сколько времени?

Откуда-то издалека, со стороны леса донёсся душераздирающий собачий вой. К протяжному воплю присоединился ещё один голос. С того берега – ещё несколько собак. Все они страшно взрёвывали и отчаянно выли почти в унисон, а я уже знала, что это означает. После мёртвых болот Каптейна я ни с чем на свете не спутала бы это.

— Подъём, быстро! — рявкнула я подруге прямо в ухо и вскочила на ноги.

Оскальзываясь на влажной траве, я ринулась в сторону фургона, где оглушительным храпом сотрясал окрестности мирно спящий Гагик. Костёр давно догорел, на остывшем мангале лежал одинокий шампур с нанизанным на него мясом. Споткнувшись о какую-то корягу, я с грохотом опрокинулась на мангал, вскочила, невзирая на саднящий бок, и стала яростно тормошить спящего водителя. Тот сел и принялся тереть глаза.

— Что? Что случилось?! — бормотал он, ошалело оглядываясь вокруг. — Неужели полиция?

— Хуже! — выпалила я, не помня себя от страха. — Заводи машину, немедленно! Нам надо валить отсюда!

— Зачем такая спешка, слушай? Неужели до утра не дотерпит?

— Да мы все умрём на хрен, если сейчас же не уберёмся! — воскликнула я.

Бормоча неразборчивые ругательства, Гагик неуклюже поднялся и заковылял в сторону водительской двери. Софи была уже рядом – хватала с травы всё, что попадётся под руку и бросала прямо в открытый кузов фургона. Умница моя, сообразила, мельком подумала я. 

Новый удар беззвучного камертона набирал силу, размывая, топя во мраке поляну, забирая мои силы, и я схватилась за створ двери, чтобы удержать равновесие. Ворвался звук – с деревьев, из кустов, с речной глади панически свистя, щёлкая, гогоча взметнулись в небо десятки птиц. 

И появилось оно.

На краю поляны серая стена леса с чёрным подножием деревьев застыла, превратившись в недвижимый в безветрии монолит. Внизу, меж стволов, будто вспучилась чёрная вуаль, и от тьмы отделился высокий сухощавый силуэт. На сливавшемся с лесными тенями аккуратном костюме светлым пятном проступал треугольник белоснежной рубашки…